Лучший подарок из всех - шанс встретить свое 20-тилетие в "свободном полете" из Москвы в Ереван. Под ногами пробегает шестая часть суши, со всеми ее хитросплетениями озер, рек и лесов. Чудо человеческого самолюбования - самолет, дрожит от турбулентности. Внизу - равнины, равнины... Где же ты, моя маленькая горно-горделивая страна? Знаешь, славянская столица была хороша и, не в пример твоей, богата мотоциклами. Знаешь, там все проще, легче и спокойнее. Ведь ты, со своим южно-восточным мировоззрением всегда все усложняешь... Наверное, именно за это я тебя люблю еще больше, моя противоречивая, мнительная, осторожная маленькая Страна. Потерпи еще немного, уже возвращаюсь.
Твоя до смерти соскучившаяся по солнцу
Амантет

Привычный полумрак клубился вокруг нее. Она любила заxодить в самую его глубь и замирать, вслушиваясь в тишину. Сначала темнота оглушала, лишая ориентиров, а через секунду колонны xрама как будто раздвигались, в воздуxе звучали медные колокольчики и слышался голос богов.
Она подошла к алтарю, провела рукой по шершавой рукоятке жертвенного ножа. Высокая, статная, с золотыми нитями, вплетенными в волосы, она с детства готовилась к тому, чтобы стать жрицей.
Ее забрали в xрам еще девочкай, показали силу земли и огня, научили вслушиваться в ветер и вглядываться в луну. Читать прошлое и предсказывать будущее, лечить болезни и изгонять злыx дуxов.
Нимфа Эxо подxватывала звуки ее неторопливыx шагов и уносила вверx, к куполу xрама. У стен курился фимиам. Она заболтиво подправила факел и вышла к парадному вxоду. Солнце стояло в зените, заливая окрестные xолмы плавленным золотом. Издали слышался гул голосов приближающиxся людей. Она была готова к этой встрече. Шел 301 год. Она знала, что все соседние xрамы уже уничтожены, что пришла и ее очередь. Все служители разбежались, приняв новую, странную до глупости веру. Поxоже, она была последней, не предавшей Арамазда и Анаит. Цокот копыт, военные возгласы. Они шли на нее, как на врага. Она уже могла видеть иx лица, немного потерянные, смущнные, но полные решимости. Вон лиxо скачет Ваан, а смог бы он сесть на коня, если б не она, вылечившая его от лиxорадки прошлой весной? А этот красивый мужчина в белом, держащий крестное знамя – Артак. Это ему она вымолила у богини Астxик согласие на брак с Ануш. Каждый второй из этиx людей был обязан ей если не жизнью, то счастьем. Солонце слепило глаза. Она обернулась на окрестные xолмы, на речку, пробегающую рядом с xрамом. Вспоминала детство, проведенное здесь, и начинала медленно понимать, что вся ее земля, все люди, которыx она искренне любила – все становится не родным, наполняется чужим сиянием.
Цокот копыт утиx. Они стояли у самого подножья xрама.
- Ты знаешь зачем мы здесь. Уходи.
Из глубины xрама донесся еле слышный горестный вздоx. Казалось, это вздыxал полумрак, полный фимиама и спасающиxся от неверныx людей древниx богов. Она закрыла глаза и отошла на шаг назад, почувствовав под ладонями гладкий мрамор xолодеющего xрама. Последнее, что она слышала, был треск натягиваемой тетевы.

Она жила в теплом солнечном городе, где еще ни одна история не закончилась Happy end-ом. Но солнце от этого не становилось тускнее, цветы не вяли раньше времени, а она не уставала просыпаться с улыбкой на лице. На завтрак - немного мыслей, булочка с корицей и стакан сливок. Чуть позже - духота маршкрутки, улыбки незнакомых прохожих и неизменный запах своих духов. Солнце - в зените, жизнь - на старте, квартира - в Ереване, и черт с ними, с Happy end-ами, глупо ждать призового кубка, едва сдвинувшись со старта.

Раньше нас было больше, а теперь - пятеро оставшихся зимовать, собрались в одной маленькой лже-синей комнатке.
Одна была соткана из перестука каблучков танцовщицы, аромата крепкого кофе, длинных закатных теней и стихотворных строчек. Странная, волшебная, переменчивая, мечтательная, опасная. Она сидела за столом и с хитрецой в глазах мешала карты для партии в покер. Охотничий инстинкт тамтамами бил у нее в ушах, вместо крови - азарт по венам...
Другая была создана из волос сломанной куклы, фиолетового сигаретного дыма, завываний холодного февральского ветра, мечты о свободе, сказки о любви и жестокости. Непредсказуемая, безумная, изысканная, непонятная. Она сидела напротив первой и внимательно следила за движением ее проворных пальчиков. Кому как ни ей знать, как просто может обмануть казалось бы близкий человек. Ложь - всегда ложь, даже если это просто жульничество в карты...
Третья смотрела в окно и искрилась застенчивыми улыбками, непринужденной болтовней, запахом булочек с корицей, журчанием апрельской капели и нечаянных встреч. Теплая, верная, радостная. детская, непринужденная, отзывчивая. Ее не интересовал покер - "Ты посмотри, какой закат..." Казалось, ей ничего не важно кроме мечты и вечной погони за ней. Казалось, она была самой хрупкой, но сидящие за карточным столом точно знали, что именно она тянет всех вверх, к звездам своей необъяснимой верой в чудеса.
Четвертая забралась с ногами в мягкое кресло и раскрыла любимую книгу. Она была как узор, вышитый шелковыми нитями и пушистой кошачьей шерстью, осенней листвой, шумом дождя за окном, грохотом трамваев и детским смехом. Забавная, хрупкая, ранимая, звонкая, привязчивая, ревнивая. Она следила за всем, творящимся в комнате, хотя казалось, что ей нет дела ни до кого. Она была взрослее всех, седина мелькала в пушистых локонах. Отрывая между строк взгляд от книги, она с заботой смотрела на сестер, думая о том, что не плохо было бы подать на стол ужин.
А последняя - та, что плела сыромятный ремень из пяти полос, сидя перед камином, была выстроена из конских подков и стальных клинков, дорожной пыли, дыма вечерних костров, ровного дыхания друга рядом и звона золотых монет. Суровая, немногословная, яростная, воинственная, честная. Ей были равно дороги все эти четыре девочки, впрочем, как и она им.

Такие разные, сестры никогда не ссорились и решали все проблемы по мере их появления, не боясь ничего и никого. А единственным вовеки неразрешимым вопросом для ниx было то, как они все могли уместиться в маленькой голове своей xозяйки. В этой лже-синей комнате со спущенными фиолетовыми шторами.


под Сплин - Романс
в голове... Ода Одиночеству

Говорят, что жизнь как зебра: белая полоска, черная.. белая, черная... А по-моему, она как скунс: воняет, вся черная, только две белые полоски да и те ведут под хвост...))

в голове... Мысли вслух

Здравствуй, Единственный... Как ты там, без меня? Не скучаешь? Глупый вопрос... Конечно же, да. Через какие-то 4 дня ты будешь здесь, в каждой клеточке этого города. Ничей и только мой. Придешь, я поставлю кофе и начну рассказывать о всех Твоих подобиях, которые занимали меня в Твое отсутствие, а Ты сделаешь вид, что не сердишься. Кофе сварится, я пойду на кухню, а когда вернусь, Ты начнешь показывать новые шрамы и рассказывать историю каждого из них. Буду слушать, замерев и на ум будет приходить только одно банальное слово, смотря в твои лукавые, глубокие глаза. ...
Спасибо, что возвращаешься не в пример всем и всему. Похоже, Ты - единственное настоящее в жизни, Апрель.
Здравствуй, Мой...

- Завтра, ровно в полдень на главной площади будет сожжена последняя ведьма! – провозглашал королевский глашатай на ярмарке. А вокруг собирался народ, с почтением смотря на его красный камзол, весь расшитый золотыми галунами. Весть об этом радостном событии разнеслась с невообразимой скоростью, и вскоре вся столица обсуждала эту новость. В церкви отслужили праздничную службу в честь молодого инквизитора, которому наконец-то удалось поймать эту бестию.
Наступила ночь. По всем подсчетам астрономов это была ночь новолуния, но луна в небе была полной. Епископ перекрестился, плюнул на землю, помянув черта, и повернулся на левый бок, с удовольствием вспомнив, что это последняя чертовщина, происходящая на земле: завтра, ровно в полдень этому будет положен конец. “Интересно, о чем может думать последняя ведьма в свою последнюю ночь?” – пришло ему на ум, но он сразу отогнал от себя эту мысль, ведь думать о ведьме опасно: околдует.
На самом деле так оно и было, но в эту минуту ей было не до этого. Она сидела на холодном тюремном полу и, задумчиво мурлыча про себя какую-то песенку, заплетала свои длинные волосы в косу. Казалось, она и не думала о завтрашнем, последнем в ее жизни утре. Казалось, мысли, которые должны были мучить ее в эту ночь, выбрали другую мишень. Впрочем, так оно и было: кроме нее и стражников во всем городе не спал только один человек. Тот, который гонялся за ней не первый год, тот, чей миг триумфа должен был наступить завтра в полдень. Он стоял у приоткрытого окна. Странные мысли теснились в его самоуверенной голове: 5 лет погони за последней из ведьм свершились победой, но что дальше? Когда мечта оказывается в ладони, смысл жизни теряется. Эти мысли ворчали в нем, подхлестываемые неправдоподобно-звонкими завываниями ветра, доносящего до него звуки медленной, странной песни. “Интересно, о чем думает последняя ведьма в свою последнюю ночь?” – подумал он и явственно услышал за собой тихий смешок. “Она здесь. Впрочем, как и в любом другом доме этого города. Везде и нигде, вчера и завтра. Неистребима, вечно ничья, как же я устал… Устал бороться с ней, с собой. Завтра ее не станет, через несколько лет о ней будет даже некому рассказать, все будет кончено. Но кто я без нее, без вечной погони за последней из ведьм? Мне будет не хватать ее любимого четвертого дня полнолуния, ее шепота, заклинаний и песен”.
Мгновенье и странная, яркая мысль рассекла холодный воздух: “За эти годы погони мы с ней стали одним целым. Без нее и меня в какой-то мере не станет. А то, что останется, будет ничего собой не представляющим человеком, уже пережившим самую яркую часть своей жизни." В одном из углов дома с глухим грохотом упал стул. Он почувствовал чьи-то пальцы на своих плечах. Оглянулся. За спиной как всегда никого не было.
Песня прервалась, она закончила заплетать косу, откинула волосы назад. Усмехнувшись, подумала: “Интересно, а о чем должна думать последняя ведьма в свою последнюю ночь? Наверно, обо всем несбывшемся, несовершенном? О добре, о людях, о заботе, о любви – обо всем, чего недоставало. А может, о том, чего, наоборот, было слишком много? О травле, боли, обидах, побегах и ненависти?”
Лучик луны ласково, с упреком погладил ее по лицу. “Нет. Последняя ведьма должна быть выше всего этого. Я буду думать о самом родном и светлом. О том, кто был рядом четверть моей жизни, кто преследуя меня, скрашивал мое одиночество, о единственном близком мне человеке. Пусть он этого и не понимал, но это преследование, похоже, было мне очень нужно.”
Рассвет начал продираться сквозь плотную завесу тьмы. “Имя этому дню будет одиночество,- решила она,- Хотя…” Раздался визг засова, ее повели на исповедь. Пухлый священник читал над ней молитвы дрожащими губами, плохо скрывая волнение и страх. А на главной площади уже собралась толпа, с нетерпением смотрящая на башенные часы: одиннадцать, половина двенадцатого, без пятнадцати, без пяти.… И вдруг случилось невозможное: минуя отметку полудня, часы пробили двенадцать пятнадцать. От неожиданности охрана немного ослабила цепи, позволив ей взмахнуть рукой. Она исчезла. В панике толпа бросилась к ложе инквизиции, прося Его поймать эту чертовку еще раз. Полный доблести и боевой радости, он без лишних слов вскочил на коня и помчался на север. Он знал, что она будет там. Она так сказала.

в голове... в ожидании жесткой критики

Каждый раз, выходя из переполненной маршрутки, мне хочется сказать близ стоящему мужчине: “После того, что между нами было, вы обязаны на мне жениться…”. Раньше, садясь в маршрутку, я задумывалась только над тем, не слишком ли она переполнена. Теперь же я мысленно прокручиваю ее возможный маршрут: шофер даже не будет особенно церемониться, просто объявит, что по такой-то улице мы ехать не будем: пробки, так что кому не удобно – сходите. Но даже в биче всех современных городов – в пробках, мы, армяне, умеем находить очень своеобразный, но все же позитив.
10 минут на месте. Не правда. Не бывает. В Ереване не может быть пробок...
20 минут на месте. Слабонервные уже удалились и идут пешком, пытаясь не обращать внимания на холодный дождь, летящий в лицо. Переполненная полчаса назад маршрутка, опустела. Пассажиры уже знают друг друга в лицо и даже выучили наизусть у кого какая мелодия на входящий звонок из дома. Грустный шофер, грустные пассажиры, мрачная погода, дорога, сверкающая огнями стоящих и нервничающих машин.
30 минут на месте. “Ну и погодка..” – задумчиво сказала бабушка, сидящая напротив. “Да…” – подхватил шофер. Спустя 5 минут все пассажиры высказали свое мнение о местном климате и перешли на более интересные темы, как то: а куда вы ехали? А откуда? А вы сильно опаздали?
40 минут на месте. Ощущение, что все знают друг друга уже целую вечность. Кто-то рассказывает анекдот, все смеются. Симпатичной девушке позвонил жених. Накричал. Успокаивали всей маршруткой. Со слезами сказала, что он не знакомит ее со своими родителями. Утешали, говорили, что это еще ничего не значит. Через 5 минут выяснилось, что бабушка, сидящая за шофером – мама жениха.
50 минут на месте. Играем в города. Будущая невеста светится счастьем, нарочно проигрывая будущей свекрови, не менее довольной выбором сына. Спустя 5 минут оказалось, что абсолютный чемпион – наш шофер. Ну, если бы у меня тоже было 2 высших образования, как у него, чемпионом была бы я.
65 минут на месте. “Народ, а может, ну этот маршрут, махнем в Цахкадзорь, а?” Бурные авации. Воспоминания молодости бабушек, планы на будущее молодежи. Кстати, о планах, молодой человек, не запомнила вашего номера телефона… О, у вас Арментел? Отлично! Да,да, конечно, позвоню…
67 минут на месте. Колеса зашуршали по асфальту. Пробка рассосалась. Вместо вздоха облегчения – возглас “жаль…” Костяк пассажиров стал редеть. Люди сходят, горячо прощаются друг с другом, с шофером, улыбаются, понимая, что второй раз, скорее всего уже не увидятся. Хотя, Ереван город маленький, строительство, вроде, еще не заканчивается, может еще как-нибудь застрянем вместе?

Когда-то, тысячу лет назад, я опубликовала здесь первую часть своего рассказа "Крылья и небо". ( http://www.journals.ru/journals_comments.php?id=2139550 ) Теперь, наконец, дописала и вторую тоже. Прежде, чем прочитать эту, вспомните, пожалуйста, предыдущую, они одна без другой не читаются. Критикуйте)


Когда первые лучи серебряного месяца обнимали скалы, придавая им серое свечение, и последние всполохи заката гасли на облаках, они всегда собирались в главном зале. Впереди шел генерал, за ним – юные рекруты, все как один мечтающие занять его место. Черные колонны, отдающие синевой, отражали ох смелые, холодные лица, светящиеся решимостью выполнить любое задание, чтобы вырваться вперед.
Он шел среди них, горя, как и они, желанием показать Мастерам все на что способен. Сегодня был его день, его задание. Нужно было уже не просто выкрасть кого-то из людей, живущих в пещерах, а войти к ним в доверие, выяснить, насколько они могут угрожать его клану, клану Гекаты.
Он был хорош, рекрут, с глазами, полными звездного неба, и это сложное задание было для него простым. Сначала он выбрал мальчишку, играющего в долине, но, увидя Ее, передумал: что может рассказать ребенок? Молодая девушка, тем более, если она красива, более полезна. Несколько ночей он летал вокруг пещер, подслушивая тихий шепот признаний юношей солнечного племени, а потом полетел туда, где она всегда встречала закат. Когда пряди ее огненных волос заструились в воздухе, он повторил все лучшее из услышанного. Он говорил о том, как она прекрасна в последних лучах заката, что если бы он мог, то сплел бы ей венок из последних солнечных лучей, украсил бы его первыми, самыми яркими звездами, и подарил бы ей… если бы он только мог… Заслушавшись его голосом, она задержалась у входа чуть дольше обычного, потом улыбнувшись, ушла в пещеру. После ее ухода, внутри еще долго горел синеватый костер – знак того, что его слова достигли цели и наутро легкие тени бессонной ночи обведут ее глаза. Чувствуя себя уже почти победителем, он расправил крылья и бесшумно полетел домой, в холодные черные стены, не видевшие ничего кроме ясных мыслей и холодных решений. Его племя было таким: созданное как будто в противовес пещерным людям, оно не умело смеяться, не знало сомнений, терзаний и чувств, летало по ночам и ненавидело этих таких чужих долинных людей.
На следующую ночь он застал ее у выхода из пещеры. Она явно ждала чего-то. Циничная улыбка искривила его обычно прямую линию рта: “Здравствуй!” Легкий испуг, осознание того, что вчерашний голос сегодня обрел плоть, - и вот он уже сидел с ней рядом, очаровывая ее заранее придуманными рассказами о своей жизни. Он знал, что идет по правильному пути: люди-орлы умели читать мысли. Знал, что она ждет его с нетерпением, доверяя ему все больше и больше. После этих встреч полет домой, в черные скалы, был для него особенным. Он даже удлинял дорогу, чтобы еще раз вспомнить все сказанное и услышанное. В эти минуты непривычные радость и тревога волновали его холодную кровь, и ему казалось, что причина этому – приближающийся с каждым днем чин генерала.
На третью ночь он рассказал ей все приготовленные истории, пришел ее черед. Он вслушивался в каждое ее слово, помня о своем задании, стараясь не отвлекаться на переливы ее медных волос. Она рассказывала обо всем: о том, как они живут, чего боятся, что любят. О том, как прекрасно солнце, день, свет, как манит ее розовая роща, там, далеко-далеко за горизонтом… Он даже не понял, как это получилось, но через минуту, крепко обняв ее, он летел туда, где она хотела побывать. Летел и думал о том, что его поступок объясняется импровизацией и талантом вживаться в образ. Думал, но что-то, называемое беспокойством, уже начинало ворчать у него в груди. Прислонившись к дереву, он со странной улыбкой смотрел на нее, смеющуюся и танцующую в лунном свете, окруженную вихрем розовых лепестков. А когда забрезжил рассвет и пришло время вернуть ее в пещеру, он услышал как она подумала: “Без тебя мне не нужен ни синий огонь, ни уют пещеры, ни даже фиолетовый закат. Что-то кольнуло в груди. Отчетливо и сильно. В глазах потемнело, и сквозь эту сгущающуюся мглу он услышал свой голос, обещающий вернуться, обязательно вернуться завтра и полететь с ней туда, где она никогда не бывала.
В эту ночь он не вернулся домой. Сидя на черных скалах, он смотрел на пещеры, в одной из которых горел огонь, поддерживаемый Ее стараниями. Он не знал, что с ним происходило, он не хотел знать. Неизвестные доселе чувства, сцепившись, катались в нем: нежность, ярость, боль, отчаянье, гордость. Победило последнее. На следующий вечер в пещерах никто не зажег огня: зажигать было некому, а клан Гекаты праздновал два события: уничтожение пещерных людей и назначение нового генерала. Вчерашний рекрут с глазами, полными звездной ночи гордо стоял перед Мастером, вручающим ему генеральский перстень. А рядом стояла спокойная, холодная девушка, грациозно расправившая крылья в знак согласия на чин жены нового генерала.
Когда первые лучи серебряного месяца обнимали скалы, придавая им серое свечение, и последние всполохи заката гасли на облаках, они всегда собирались в главном зале. Впереди шел генерал, за ним – юные рекруты, все как один мечтающие занять его место. Мечта была не осуществима: генерал был слишком хорош. За ним водилась только одна странность, на которую Мастера закрывали глаза. Раз в месяц он летал к синим пещерам, где раньше жило какое-то странное племя, и встречал там закат. Он не сводил глаз с горизонта, а когда тот заливался чернильной темнотой, ветер доносил до него обрывок всегда одной и той же фазы: “Без тебя мне не нужен ни синий огонь, ни уют пещеры, ни даже фиолетовый закат.” Он оборачивался, но пещера всегда оказывалась пуста.

Творческий кризис миновал. Единственное, что приносит, а не отнимает ноябрь - желание писать - пришло опять. Не знаю, как вышло... Многие хвалят - мне как всегда не нравится. Вобщем, рвите на части, если можно) Пожалуйста)



Темный город, похожий на тысячи других, оставленных им, тонул в тумане, клубящемся за спиной. Рассвет еще не наступил, и все вокруг было окрашено в мерзкий светло-серый цвет, который он так не любил. Цокот копыт по мостовой был единственным звуком, нарушающим липкую заспанную тишину утра. Закутавшись в синий, такой нетипичный для странников, плащ, он выезжал из города, все более углубляясь в туман. Уезжать, не жалея ни о чем – особое искусство, которым может овладеть только тот, кто встречал хоть раз в своей жизни безликий рассвет, не предвещающий нового дня. Он умел это делать. Выезжая из ворот, он ни разу не оглянулся на тающие крыши приютившего его города. Конь, почувствовав свободу, понесся вперед, так часто ударяя копытами, будто хотел раскрошить булыжники мостовой. Казалось, у коня в голове крутились те же мысли, что и у хозяина. “…Дорога как ревнивая женщина: она или будет единственной, или не будет вообще. А если появляется желание уйти, понимаешь, что кроме нее у тебя как будто никого никогда и не было. Понимаешь, что круг замкнулся, лента дороги крепко связала лодыжки тревожным чувством страха. Да и как теперь понять, где заканчивается странник и начинается дорога? Что такое странник, ушедший от дороги? – Никто. Что такое я, если скину свой синий плащ? – Не знаю. А вдруг тоже “никто”? Вот и схватило дорожной лентой горло – не продохнуть – замкнулось…”. А дорога, еще более равнодушная, чем пойманный ею в сети наездник, уверенно петляла между высокими соснами, вгрызаясь в мутную линию горизонта. Под звонкий цокот копыт минуты и часы уносились резкими порывами северного ветра. Прячась за стволами темных деревьев, к дороге незаметно подкрадывался вечер. Сиреневые сумерки кокетливо заглядывали ему в глаза, приглашая остаться в этот вечер наедине, но он знал об опасностях, скрывающихся за этой сгущающейся красотой, и все пристальнее вглядывался вдаль. Вскоре появился светлячок окон таверны. Конь, без слов поняв хозяина, поскакал быстрее.
В таверне, как всегда, было тепло, душно и пьяно. Он, как всегда, заказал сухого вина и сел в углу, всем своим видом давая понять, что зашел сюда не в поиске кампании. Винная терпкость разливалась по венам, теплый свет, идущий от камина, окрашивал пьяных людей в желто-красный медный цвет. Раскурив трубку, он стал смотреть по сторонам, изучая людей, сидящих вокруг. Разные таверны стоят на дороге, но чем-то они всегда похожи, и это “что-то” – люди, сидящие за столами. В этой тоже были новые люди, как две капли воды похожие на тех, которых видел вчера, за тысячу миль отсюда: плачущий над кружкой старик, поющий паренек, сидящая за стойкой полупьяная девушка. Ее наверняка бросил жених, и она клянется себе сейчас в том, что не доживет до утра. Сколько он видел таких! Сейчас сидит, убитая, а через неделю появится где-нибудь, счастливая, в розовом свадебном платье, под ручку с каким-то молокососом. Он внимательно следил за каждым ее движением, предугадывая, каким будет следующее, когда заметил что-то странное: в ее глазах не было отчаянья и жалости к самой себе, как у тех, к кому он ее причислил. Казалось, в ее взгляде был поиск, желание найти что-то, за что можно удержаться, не покатиться ниже. Вопреки всем своим правилам, он подсел к ней. Они сидели напротив друг друга и молчали, потом она встала и у самого выхода оглянулась: “Так ты идешь?” В ее глазах читалось, что если уж он подсел к ней, то совершенно ясно, что пойдет за ней и дальше. Не понимая почему, он встал и догнал ее.
Маленький одноэтажный домик оказался на редкость уютным. Она поставила чайник на огонь и устроилась в мягком кресле в ожидании минуты, когда он закипит. Алкоголь быстро делал свое дело, и, не дождавшись чая, она уснула. Он стоял напротив нее, вспоминал свои размышления по пути в таверну, по пути к ней… “…Вот именно, по пути к ней. Ведь дорога куда-то ведет, может, это и есть мой “пункт назначения”? И чем лучше мой синий плащ вот этого мягкого бордового кресла? Чем лучше холодный туман и одинокие вечера теплого света камина и ее сонной улыбки? Почему я должен возвращаться на дорогу опять и опять? Может, она и оказалась в таверне именно из-за того, что кто-то куда-то от нее должен был вернуться? Она же искала кого-то и нашла меня, а если я уйду, кто будет сидеть вот здесь, на моем месте? Ей действительно кто-то нужен, а я могу быть этим “кто-то”…” Она была спокойна, казалось, ее красивое лицо светилось уверенностью, что если уж он пришел, то просто не может не остаться. Он встал и, неловко улыбнувшись, накрыл ее лежащим рядом синим плащом.
Темный город, похожий на тысячи других, оставленных им, тонул в тумане, клубящемся за спиной. Уезжать, не жалея ни о чем – особое искусство. Выезжая из ворот, он ни разу не оглянулся на тающие крыши приютившего его города.

в голове... в ожидании

"Сегодня так ярко светит луна над балконом, что больно смотреть..." Идет дождь, а ты подставь ладонь и лови алмазы капель, сыплющиеся прямо с неба! Знаешь, это так здорово: сидеть на краю крыши, болтая ногами в темноте снующего туда-сюда воздуха. Знаешь, здесь все кажется другим: неважным, несерьезным, проблемы отступают, ссадины и царапины перестают ныть. Знаешь... хотя откуда тебе знать - ты не приходишь на назначенные чокнутыми девушками свидания на крышах. И правильно делаешь - с ними не будет ни минуты покоя. Не думая о том, кто первый хлопнет дверью, случайно хлопают первыми, приходят и уходят, скрывая свои обиды и шрамы. Они идут по жизни смеясь, пряча слезы в проливных дождях. Зачем тебе все это? Уютные, спокойные подруги куда удобнее. Я об этом уже знаю, уверена, что знаешь и ты.

Каждый раз после выхода из переполненной маршрутки\ метро мне хочется сказать близстоящему мужчине: после всего что между нами было, вы обязаны на мне жениться...)

...В одном из темных углов ярко освещенной хижины сидела маленькая ведьмочка с серебряной иглой в сердце..

Есть категория недописанных рассказов. Рассказов, за к-е сколько бы раз не садилась, никогда не допишешь... как бы ни хотела... Мысли начинают перебивать друг друга, заставляя забыть о неровных строчках, выведенных косым почерком. Пустые мысли о пустых словах, таких как гордость, чувства, душа, пустота и усталость. А потом молча выключаешь свет и ждешь чуда. Знаешь, как в детстве: хочется закрыть глаза, открыть и понять, что все это было сном, и теперь его будет легко забыть. Сидишь, считаешь щелчки секундной стрелки, а потом чувствуешь, что что-то внутри с отчаянным желанием жить начинает бьется о ребра. Оно бьется, ты делаешь вид, что тебе не больно, а потом совершенно незаметно для себя встаешь и идешь на балкон, под открытое небо, как будто эти какие-то чужие звезды и не сулящие никого хорошего взлетающие самолеты могут помочь...

Заранее извиняюсь за длинную запись, просто это не запись, это моя новая работа, если ее можно назвать таким громким словом... Рвите на части, если не поленитесь причитать - я сама не очень довольна)) Спасибо за внимание)


““Одиночество это рай неутоленной мечты”.
Кобо Абэ
Работа, друзья, дом… У нее было все, и в то же время ничего… Ничего настоящего. Она улыбалась друзьям, казалась довольной шефу, а потом возвращалась в свою темную квартирку, из больших окон которой были видны мерцающие огни ночного города, долго стояла у окна, смотря на эти дрожащие маячки чьих-то жизней, пока не зажигали фонари, и вечер не сменялся ночью. Она задергивала тяжелые шторы, включала свет, и все проблемы, скопившиеся за день, как по команде, начинали оживать, материализуясь в воздухе. Они зависали под потолком, как вчерашний сигаретный дым, и, скользя по углам, спускались вниз, пока не начинали душить хрупкую фигурку, тонущую в мягком кресле напротив полки с книгами. Тогда она вставала, проветривала комнату от этого едкого дыма и ложилась спать, не забыв завести будильник, чтобы завтра вовремя начать такой же ненужный, как и сегодняшний, день. Проходили похожие один на другой годы, ей казалось, что она вкатывает тяжелые камни на гору, чтобы построить на ней толстую стену, отгораживающую ее от всех. Зачем нужна была эта стена, она уже не помнила, просто строила ее, день за днем, камень за камнем.
В один из таких дней она вернулась домой, постояла у окна и уже хотела включить свет, когда раздался тихий голос:
- Не надо. Я не люблю света.
Удивления не было. Странная обреченность кольнула ее и снова спряталась в нагрудный карман сорочки.
- Давай избежим долгих и нудных об’яснений относительно того, кто я. Ты и сама, наверное, уже догадалась…
- Ты – ловец душ… - раздался странный тихий шепот, так не похожий на ее обычную уверенную речь.
- Правильно. Я следил за тобой, я знаю, что тебе нужно. Впрочем, вот свиток, вписывай свое желание. Оно исполнится, обещаю. Тебе будет дано время, чтобы насладиться им, а потом я приду за тобой.
Старинный пожелтевший пергамент появился на столе. Она взяла ручку, и, не сомневаясь ни минуты, заполнила свободную строчку: хочу быть счастливой. Мгновенная вспышка осветила комнату, и на договор упали две капли ее крови. Странная улыбка появилась на лице у непрошеного гостя, он свернул пергамент, спрятал его в темных складках своего плаща.
Прозвенел будильник. “Сон? Да, всего лишь сон. Если верить Фрейду, такие сны говорят о том…”,- обычные мысли, обычный день, обычное настроение. Как всегда, ворочаясь утром на большой холодной постели, она подумала, что маленький котенок был бы тут очень кстати…
- Мяу…- раздалось в утренней тишине. Маленький теплый комочек взобрался к ней на постель и смотрел на нее своими наивными серыми глазами. – Мяу…
Острая боль пронзила руку. Она поднесла палец к глазам и увидела странный шрам, которого вчера днем не было. Лежа на кровати, ни чему не удивляясь и чувствуя на себе внимательный взгляд котенка, она понимала, что разгадка всему где-то рядом, прячась в углах, смотрит на нее и шепчет что-то о том, что ей точно не хватит смелости признать правду, произнести вслух эти слова…
- Не сон,- сорвалось с губ.
Котенок остался в доме, чувствуя себя вполне уютно. Она накормила его, и пулей полетела на работу. Застряв в очередной пробке, считая столбы, нервно поглядывая на часы и предчувствуя нагоняй от шефа, она подумала о том, что не плохо было бы самой быть директором фирмы: приходи, когда хочешь, получай хорошую зарплату, сиди в просторном кабинете… С 10-минутным опозданием она влетела в офис. На входе ее поймала секретарша и об’явила, что шефа перевели, и теперь кого-то нового и перспективного ( многозначное подмигивание ) посадят в его кресло. Через 10 минут, сидя в кабинете начальника, она отвечала на звонки, переводила деньги на свой счет и была главой огромной компании.
Вечер, темная квартира, свет фонарей…
- Не надо света… Ну что, счастлива?
- Нет…
Первые солнечные лучи победоносно пробивались сквозь неплотно зашторенные окна. Будильник не прозвенел, но на другом конце комнаты разрывался телефон.
- Алло…
- Здравствуйте! Простите, но шеф вернулся, вы можете, продолжить работу в прежней должности…
- Хорошо, спасибо, еду…
Быстро наводя дома порядок перед выходом, она поняла, что котенок исчез… “Не счастлива”,- крутился в голове ее вчерашний ответ незнакомцу. Котенка нет, значит вечером опять никто не встретит… Но она ошиблась. У под’езда ее встретил старый знакомый, одноклассник, которого она без памяти любила большую часть своей осознанной жизни. Цветы, свидание, ресторан… А потом он сделал ей предложение. Она смотрела на него, и понимала, что все время ждала этих слов, мечтала об этом. Она смотрела на него, и вдруг эти любимые с самого детства черты становились прозрачными, какими-то пустыми. Казалось, что за них можно было заглянуть, и увидеть что-то особенное, какую-то знакомую до боли тень, сидящую за соседним столиком.
- Нет… Я не люблю тебя.
Вечер, темная квартира, свет фонарей…
- Не надо света…
- Зачем ты привел его, я не просила!
- Оказалось, что я знаю лучше тебя, какое оно, твое счастье. Я просто решил помочь тебе его найти. Ну, счастлива?
- Да.
- Тогда зачем ты отказала ему?!
Щелкнул выключатель, и нервный электрический свет впервые осветил черты непрошеного (или прошеного) гостя. Осветил его руки, покрытые сетью шрамов, его глубокие глаза, полные полночного дождя, его фигуру, прячущуюся в широких складках плаща.
- Я отказала ему, потому что “да” я хочу сказать тебе.
Тяжелое молчание повисло в комнате, было слышно, как электрический ток медленно ползет по проводам и, превращаясь в свет, падает с потолка вниз, освещая две надломленные фигуры, одна из которых не отбрасывала тени.
- Не молчи…
Она впервые осмелилась посмотреть ему в глаза. В его взгляде были сотни лет одиночества, тысячи ненужных жертв, потерянность, отчаянье и безысходность. В его взгляде был молчаливый ответ, стоивший тысячи слов: да, он искал ее, он следил за ней, был рядом, нашел, но не может остаться. Стремительным жестом он бросил свиток пергамента в камин, согревавший ее в одинокие вечера, старинная бумага мгновенно вспыхнула зеленоватым огнем, странно осветившим его усталую улыбку.
- Договор расторгнут… Но ты… Ты оставь себе котенка… Пусть тебе не будет одиноко в самый отвратительный час, во время, когда зажигают фонари.
- Мяу…- что-то теплое потерлось о ее ноги и с неуместной в эту минуту веселостью запрыгнуло на диван.
Последний взгляд, тихий вздох, открытое окно… Опять вечный путь в никуда, холодный ветер, треплющий плащ и неутихающая, пульсирующая боль от воспоминания о той единственной, которая так и осталась у полуоткрытого окна. Настоящее, беспросветное одиночество наступает или перед безумием, или перед самоубийством. Да, у людей есть выбор, а что делать тому, кто скитается по миру за гранью смерти уже не первый век?..

Из всех миров, созданных Творцом, этот был самым противоречивым. Ни один путник не мог попасть туда по своей воле, а видеть кого-то эта планета хотела редко. Там почти всегда шел дождь, а день был очень короток по сравнению с ночью. Вся планета была схвачена узкими каменными мостиками, нависающими над глубокой пропастью, в которой клубился туман, и изредка были видны острые пики вырывающихся из сердца планеты скал. Далекие, усыпанные снегом горы украшали горизонт, клубящийся по утрам молочным туманом. Непредсказуемый северный ветер разрывал его и расстилал над небольшими, но глубокими горными озерами, полными обжигающе холодной водой. Стоя на пересечении мостиков, было трудно выбрать дорогу, но если вы делали правильный выбор, дорожка из черного камня приводила вас на поляну, поросшую серебрящейся в лунных лучах травой, окруженную рвущимися вверх соснами и тополями. Острый аромат хвои раздaвался во всех уголках планеты. Разбавленный вязкостью тумана, он был лучшими духами этого мирка. Каждый мостик был особенным, камни в его основании будто разговаривали с вами, рассказывая о полянах, озерах и горах планеты, связанных этой тонкой паутинкой мостов. У каждого мостика был свой голос, и на рассвете можно было слушать, как они слаженным хором поют свою любовь к этому маленькому, защищенному от всех, мирку. У каждого мостика была своя дорога, но все они в итоге вели к одному месту: к сердцу планеты, где возвышался высокий, похожий на стройные тополя, замок из черного камня. Это было единственное место, куда вход был запрещен даже свободным животным планеты, это был дом Хозяйки. Она никогда не принимала приглашения из других галактик, и редко кому позволяла гулять по здешней каменной паутине. Мелодично звенели серебрянные монетки, вплетенные в ее длинные волосы, матовым блеском сверкали тонкие узоры серег. Только она знала, что этот холодный, темный и гордый замок внутри совсем не таков: все стены украшали гобелены теплых тонов, в зале тихо потрескивал камин, горели свечи. Замок тосковал, ждал, что его навестят, ждал гостей с других планет, так, как будто забыл, что ни один путник не может попасть к нему по своей воле, а Хозяйка редко кого хочет видеть.
Это был самый противоречивый мирок, созданный когда-либо Творцом, может быть, именно по-этому в один день его не стало, так, словно никогда и не было. Исчезла планета со всеми своими секретами, покрытыми туманами, со всем своим холодом, и теплотой, которую никому не пришлось почувствовать.
В пустоте пространства, оставшейся после пропажи планеты, образовалась оживленная трасса, корабли с бешеной скоростью летали взад-вперед, суетились люди. А местные торговцы уверяли, что если в полнолуние выйти из корабля, захватив с собой веточку сосны, и подождать, пока запах хвои разольется в пространстве, можно будет увидеть странную фигуру, грустно звенящую серебром, вплетенным в волосы. гуляющую в туманности, недавно купленной торговой компанией

Это дом, в который всегда приходят кошки...
Они приходят, задумчиво мяукая, смотрят на хозяина, а потом уходят. Но их тени почем-то остаются в квартире и иногда перебегают из одного угла в другой, пугая случайных гостей. Но чаще на этом диванчике сидят люди, заглянувшие сюда не в первый и не в последний раз. Их не смущают ни тени, ни сами кошки, это те люди, которые привязываются сначала к месту. И они привязаны крепко, надежно и к дому, и к хозяевам.
Это дом, в который всегда приходят кошки...
Мягко ступая по скрипучему паркету, те, которые решили остаться, смотрят на тебя своими потусторонними глазами, пытаясь понять, для чего же ты пришла на этот раз. А ты сидишь, запустив пальцы в шелковую шерстку мягкого теплого комочка, мурлыкающего на коленях, и слушаешь медленные проникающие прямо в душу звуки гитарных струн.
Там всегда гостит туман и тяжело дышать из-за сигаретного дыма, но именно в непрозрачном воздухе этой квартиры за несколько минут рассеиваются и отчаянье, и грусть, и тоска. А после визита в этот дом, понимаешь, что солнце светит ярче. По-настоящему светет... настоящее солнце...
Ты можешь прийти туда на час, на 3, на 5, но все равно опаздаешшь домой, не сможешь уйти вовремя. В кошках этого дома есть что-то чеовеческое, а у людей, бывающих здесь часто, всегда появляется что-то кошачье. Что-то, что можно получить только здесь, что-то, чего никогда не поймет тот, кто не бывал в этой одинокой квартире.
Это дом, в который всегда приходят кошки...
Там всгда теплои уютно. Туда вегда можно прийти и выпить чашечку самого вкусного на свете кофе, которого нет нигде, послушать музыку, звучащую настолько особенно, что ту же песню ты можешь не узнать в другом месте, встретить людей, которые настолько близки, что понимают все без слов, просто посмоитрев тебе в глаза, дом, в который ты всегда можешь вернуться.
Это дом, в который всегда приходят кошки...



Сегодня проходила мимо, видела балкон этого дома. Я скучаю по нему, по тому, что и как там происходило. Я тоже одна из тех кошек, которые всегда приходят туда, или, хотя бы, хотят прийти.

Аперль, апрель, вечный призрак! Я, как влюбленная, до дрожи в коленях чувствую, что ты прислонился к стене где-то за поворотом и наверняка жадно, по-хулигански, смакуешь последнюю затяжку своих крепких сигарет. Ты появляешься, безапеляционно входишь ко мне в комнату, с иронией смотришь на стены, книги, записи, на меня... Прищурясь, улыбаешься, и все теряет значение. Опять вечное танго, опять ведешь ты, опять я не против... Музыка затихает, и я замираю от твоего внимательного, понимающего взгляда... Вздохнешь, отвернешься и окровавленными пальцами протянешь мне чьи-то крылья, так, как будто они мои, и я когда-то дала их тебе поносить. Обнимешь меня, скажешь те слова, которые я никогда не забуду, не перескажу даже самой близкой подруге, и я поверю тебе. Но когда я снова смогу летать, когда научусь смеяться, ты улыбнешься той же дерзкой, обаятельной, мучительной улыбкой и уйдешь, так, как будто между нами ничего не было и не будет... Вечный обманщик, ветренный мальчишка, жестокий, ненавистный... Неужели ты думаешь, что я опять как дурочка буду ждать тебя весь год, сгорая от ревности, чтобы провести с тобой какие-то 4 недели?! Знаешь кто ты после всего этого?! Ты.. ты.. приходи скорей... люблю, скучаю...

Когда последние лучи фиолетового солнца скрывались за далекими, таинственными черными скалами и серебряный полумесяц выплывал из-за облаков, они всегда прятались по пещерам. Прикармливая синее пламя сухими сучьями, они удобно располагались вокруг него, и рассказывали друг другу о самом интересном, произошедшем за день. Так было каждый вечер. Они засыпали счастливыми, чувствуя себя частью чего-то большого, называемого семьей. На утро просыпались с улыбками на лицах, веселыми песнями встречая первые, неуверенные лучи солнца, радуясь еще одному дню. Дети приносили свежие фрукты, и они, как и по вечерам, садились в круг у еще тлеющих и разбрасывающих серебряные искры, язычков пламени.
Каждый раз в этом кругу кого-то не хватало. Их похищали те, кого не называли в этих уютных пещерах, те, которых считали древним темным кланом Гекаты. Они подкрадывались ночью, всегда настолько бесшумно, что даже пещерные собаки не слышали их шагов. Из похищенных ими никто никогда не возвращался… Каждое утро семья прощалось с одним из своих и церемонию прощания сопровождали медленные, грустные и красивые песни, которые звучали каждое утро из пещер синих скал. Музыкальные девушки раскачивались в такт мелодии, и ветер развевал их огненно-рыжие волосы, сверкавшие золотыми искрами в первых лучах солнца. Но с последними лучами рассвета налетал легкий ветерок, приносивший ароматы ярких цветов из долины, и любовь к жизни с новой силой возрождалась в их сердцах. Со звонким смехом они сбегали в долину, где и яркие цветы, и синее небо, и легкие облака, и шелковая трава – все дышало любовью, жизнью, свободой. Той свободой, о которой грезили далекие животные по ту сторону черных скал, каждую ночь обращаясь с воем-мольбой к своей владычице луне.
В жизни каждого из семьи приходил момент, когда он переставал быть ребенком, когда легкий ветерок, гулявший в долине как будто придавал крылья и приглашал побегать с ним наперегонки, пугая томных бабочек, сминая траву, встречающуюся на пути… Лететь навстречу солнцу, бежать, не чувствуя под собой земли, а потом в одно мгновенье увидеть розовую рощу там, далеко за горизонтом… Так было у всех. По крайней мере, она была в этом уверена. Она любила стоять у края долины, вглядываясь в туман, скрывающий розовую рощу, представлять как она выгладит вблизи, мечтать о том, что она когда-нибудь там побывает… Но роща была слишком далеко, за темно до нее не добраться, а может и не нужно туда стремиться, вдруг вблизи она не такая волшебная, как кажется отсюда, с самого прекрасного места в мире…
Смех, улыбки, юность… Все люди в семье были юными, потому что по-другому не могло быть в этом мире радости, счастья и тепла. Каждый вечер она вместе со всеми забегала в пещеру. Они убегали не потому что им было страшно, смысл этого слова был им неизвестен, просто в пещере можно было разжечь костер, казалось, что кусочек солнца светил в семье. Но день все-таки уходил, и солнце на прощанье окрашивало все вокруг теплыми цветами. Каждый закат она стояла у выхода пещеры и проважала солнце так, будто боялась, что завтра оно не взойдет, пыталась впитать в себя каждый лучик, запомнить каждое облако, окрашенное в фиолетовый цвет.
Однажды, когда она стояла так, мимо пронеслась птица. Невольно залюбовавшись ее силой, ловкостью и смелостью, она не заметила, как наступила ночь. В знакомых шелестах долины ей послышался незнакомый шепот. Как будто кто-то произносил ее имя, рассказывал ей о том, как она прекрасна в последних лучах заката, говорил о том, что если бы он мог, то сплел бы ей венок из последних солнечных лучей, украсил бы его первыми, самыми яркими звездами, и подарил бы ей… если бы он только мог… Она улыбнулась голосу и ушла вглубь пещеры. Устроившись у огня, она долго думала о том, чьи слова принес ей ветер, где их произнесли, кто та счастливая, которой они предназначались. Незаметно для себя она задремала, и проснулась только наутро от настойчиво будивших ее солнечных лучей. Легкий сизый дым от догоравшего костра рисовал перед ней причудливые образы, а она вспоминала вчерашний вечер, кравивые слова, принесенные ветром, и улыбалась новому дню, который обязательно будет лучше, чем вчерашний.
Новый закат застал ее сидящей, поджав колени, у выхода из пещеры. Она смотрела на облака, в надежде, что ветер опять донесет до нее слова незнакомца. Наступила ночь, а она все ждала появления красивой птицы, надеялась услышать нежный шепот.
“Здравствуй”. Она удивленно оглянулась, в пещере все уже спали, но, посмотрев через плечо, туда, где чернел обрыв, она увидела там человека. Испуганно вскрикнув, она вскочила на ноги, чтобы позвать семью, ведь если человек сорвался со скал и висит над пропостью, ему нужна помощь. Но незнакомец взмыл вверх, прося прощения за то, что испугал ее. Приглядевшись, она поняла, что вчерашняя сильная птица – это он, да и вчерашний шепот – тоже его. Он не был похож на солнечных юношей из семьи: в его глазах отражалось черное звездное небо. Улыбнувшись, она пригласила его сесть рядом. Сложив крылья, он сел на самый край, свесив ноги вниз, к пропости. Он стал рассказывать ей о небе, о ночи, о том, какие чудеса он видел, летая над землей, а она слушала его, расстворяясь в мягких нотках его голоса. Она не всегда понимала его: он был похож на тех странных зверей, живущих по ту сторону черных скал: такой же одинокий, сильный и гордый. Он прилетал к ней каждый вечер, она с нетерпением ждала его, сама того не понимая. На третью ночь она знала о нем все, и начала рассказывать о себе: о том, как она живет, как любит жизнь, как счастлива. О том, как прекрасно солнце, день, свет. О том, как манит ее розовая роща, там, на горизонте… Услышав об этом, он улыбнулся ей, расправил крылья, подал руку. Пролетая над пропастью, она удивленно вскрикнула, а он, решив, что она испугалась, крепче прижал ее к груди. Розовая роща вблизи была еще лучше, чем казалась издалека. Она смеялась, подбрасывая лепестки в воздух, танцуя в лунном свете, а он стоял рядом, прислонившись к дереву, и улыбался, с нежностью смотря на нее. А когда забрезжил рассвет и пришло время возвращаться назад, в семью, она подумала о том, что без него ей не нужен ни синий огонь, ни уют пещеры, ни даже фиолетовый закат. Он, как будто угадав ее мысли, ласково погладил ее по волосам, и прошептал, что завтра он вернется, обязательно вернется, и они снова полетят туда, где она никогда не бывала.
Когда последние лучи фиолетового солнца скрывались за далекими, таинственными черными скалами и серебряный полумесяц выплывал из-за облаков, они всегда прятались по пещерам. Она пряталась вместе со всеми и непривычная для семьи нетерпеливость читалась в каждом ее движении, когда она выбегала из пещеры, чтобы встретить закат. Она стояла у каменной арки выхода, провожая солнце с нежной, влюбленной улыбкой, воспоминания клубились вокруг нее в туманном вечернем воздухе, рыжий пожар ее волос горел, как факел, указывая в сгущающихся сумерках дорогу невидимому летуну. Задумавшись и заблудившись в лабиринте ночных ароматов, она даже не заметила, что время назначенного свидания давно прошло и наступила темная безлунная ночь.
А далеко от нее, в глубоких трещинах черных скал, в сумрачном зале проходило собрание клана Гекаты, полулюдей-полуорлов. Гулким эхом отдавались слова отчитывающегося перед старейшинами рекрута, юноши с сильными сложенными крыльями, с черными глазами, полными звездного неба: “…они живут семьями, безоружны. Завтра же мы можем напасть и уничтожить их всех…”

Жду с вызовом наклонив голову. Пони идет по кругу.. Так забавно, когда кровь стучит уже не в висках, а как-то в ушах. Когда вот уже десять шагов, как не чувствуешь боли. Ничьей. А где-то так же в запряжке несутся другие лошади. И не важно, кто понес из них первым, а может, они прости испугались моего бега? главное, что мы бежим по кругу, что мы в мыле, что для нас всех дьявольски тесна беговая дорожка етого чертового ипподрома, построенного, явно, по проекту кого-то кто ничего не понимал в полетах... Пони бежит по кругу...

После очередной встречи пришла домой и, почувствовав что-то неладное, подошла к зеркалу.На первый взгляд все было как всегда, но, приглядевшись, я заметила кое-что: в моих глазах, в которых вот уже 8 месяцев ничего не было, почемут-то замерло отражение его ласковых глаз, а глубоко в зрачках блестела она, со всеми своими седечками и амурчиками. Та, которая не должан была появлятьса. Та, котороая пришла без стука, окруженная лимонными бабочками, заглянувшая как всегда не вовремя и впустившая в сердце того,с кем было НЕЛьЗЯ...
Я села у окна и задумалась, как бы выгнать ее и незванного гостя, когда внезапно поняла, что она уже распаковалачемоданы и заварила кофe,устроившись поудобнее. Фыркныв на ее "Здрасьте" и проворчав "понаехали тут...", я как-то сразу поняла, что теперь хозяйкой будет она...Как здорово, что то, чего она боится больше всего ( а ето, надо сказать, расстояние), теперь придет спасать меня от ее цепких ласковых пальцев...