Я шёл по улице и встретил свою Смерть. Вот так. Просто и банально до невозможности. Иду, думаю о чём-то и вдруг… бац! Взялась из ниоткуда, как из воздуха соткалась, и идёт навстречу. Прямо ко мне. На меня вроде и не смотрит – так, глядит по сторонам, под ноги, куда угодно, но только не на меня. А идёт – прямо на меня, как будто видит. Нда… Как-то по другому я представлял себе нашу встречу. А тут – идёт навстречу моя собственная смерть. Как и полагается, вся в чёрном. Пальто на ней длинное (осень уже, холодно), туго обтягивает стройную фигурку. Чёрная водолазка. На ногах тёмные брюки и изящные сапожки с серебряными подбойками – идёт, а они цокают, из асфальта искры высекают. Длинные, цвета воронова крыла, иссиня-чёрные волосы разлетаются по ветру. Улыбается, подходит вплотную, смотрит прямо в глаза. Роста небольшого, мне чуть выше плеча. Лицо молодое, без единой морщинки.

– Ну здравствуй, человече. – голос глубокий, чистый. Вибрирует в холодном воздухе.

– Здравствуй, моя Смерть.

Голова закружилась. Не удержался, опустил глаза. Кто может выдержать её взгляд? Стою, разглядываю собственные ботинки. Она перестала улыбаться, достала из кармана пальто тёмные очки, одела.

– Чёрт, всё время об этом забываю. Всё, теперь можешь смотреть.

Поднимаю глаза, смотрю в два собственных отражения в тёмных стёклах. Где-то в глубине прячутся её глаза – как бездонные провалы древних омутов. Улыбается. Губы ярко-красные, а на помаду нет и намёка. Зубы белые, ровные. Клычки чуть-чуть длиннее, чем у людей. Не намного, но все же, когда улыбается, то впечатление производит жутковатое.

Нашёл в себе силы спросить:

– Ты за мной?

Продолжает улыбаться.

– Это уж как получится.

– А почему ты пешком? Где твой "конь белый"?

На секунду нахмурилась, поправила выбившийся в сторону локон, опять улыбнулась, потом перестала. Мгновенные смены настроения.

– Как-то неудобно по городу на коне перемещаться. А на машине… Хм… Ты можешь представить Смерть едущую в машине?

– Только на катафалке.

Залилась смехом. Смех звонкий, как десяток хрустальных колокольчиков рассыпающихся в воздухе.

– Что у тебя за юмор такой инфернальный?

Пожал плечами. Юмор, как юмор. Обычный. Вообще-то и не думал шутить, особенно со Смертью. Вдруг зябко чего-то стало. Засунул руки в карманы куртки, стою, смотрю на неё, а она на меня.

– Что-то неразговорчивый ты сегодня. Пойдём.

– Куда?

– Прогуляемся. Пошли в парк. Давненько я не гуляла просто так, не спеша.

Развернулись, идём в сторону парка. Она идёт слева, как и полагается Смерти. Взяла меня под локоть. Кисть руки тонкая, изящная, в чёрной кожаной перчатке. Прямо поверх перчатки на среднем пальце серебряное кольцо в форме паука. Паук сделан с редкостным мастерством. Кажется – прыгнул на палец и вцепился всеми восемью лапами. Да ещё жвалы всадил и сидит так. Господи, а рука какая холодная! Сквозь её перчатку, мою куртку и свитер под курткой чувствуется. Прямо космическим холодом веет. Поёжился.

– Тебе холодно? Замёрз?

Заметила. Киваю.

– Руки у тебя холодные.

Нахмурилась. Над переносицей две морщинки сошлись.

– Тут уж ничего не поделаешь. Такова моя природа.



Идём, молчим. Вот и до парка недалеко.

– Послушай, Смерть… – хотел кое-что спросить, но не удержался от улыбки, услышав как это звучит. – Как мне тебя называть? Всё время полным титулом величать, как-то непривычно, да и ухо режет.

Опять улыбается. Морщинки над переносицей исчезли без следа, зато в уголках глаз другие появились – смешинки.

– Можешь звать меня именем моей матери – Лилит. Нас, бывает, путают.

Входим в старый парк. Высоченные старые осины стоят с покорёженными ветром, длинными ветвями. На ветвях висят жёлтые листья. Всё небо при взгляде из-под них кажется жёлто-голубым. Она отпустила мою руку, ходит под деревьями, собирает опавшие листья. Я сошёл с дорожки иду рядом с ней. С каждым шагом ботинки зарываются в листву. Подбрасываю их носком ботинка, иду как ледокол. Листва летит во все стороны. Где-то запоздалая пичужка свистит. Хорошо!

– Кстати, Лилит – спрашиваю. Она отрывается от собирания листьев и смотрит на меня. Лицо у неё довольное-довольное.

– Мм…?

– А у тебя что, других дел нет, кроме как со мной по парку шляться?

Сморщила изящный носик, даже из под чёрных очков вижу упрёк в её глазах.

– Что я, не могу позволить себе немного отдохнуть? Знаешь, как давно у меня не было отпуска?

– Могу представить. Наверное, со дня рождения?

– Вот именно.

Потянулась, как кошка, изогнулась всем телом.

– Ох, знал бы ты, как мне надоела эта работа…

– Это что-то новенькое, – удивляюсь я. – Смерть признаётся, что её надоело быть Смертью.

– А ты как думал? Думаешь, это легко?

– Да нет, и не думал даже. А я вот чего хотел спросить: как тебе удаётся быть во множестве мест сразу? Ведь, в мире, в один момент времени, умирает множество людей. Ты бываешь во всех местах, или приходишь только к избранным, а остальные мрут сами по себе?

– Да нет, я бываю во всех местах одновременно. Ведь без меня, никто не умрёт – ни одно живое существо. Ни люди, ни животные, ни растения. Никто.

– Как у тебя это получается? И что ты при этом чувствуешь?

Опять улыбается. Хорошо улыбается, искренне. Даже как-то забыл, с кем разговариваю.

– Объяснить, наверное, не смогу. Свойство профессии, знаешь ли. Да, и вот ещё что: каждый, к кому я прихожу, видит меня по-разному, в зависимости от того, как он меня себе представляет. Вот и к тебе я пришла не в своём истинном облике. Я такая, какой ты видел меня во сне... – она улыбнулась и поправилась – ... в снах.

Мне вдруг стало грустно. Отошёл, прислонился спиной к дереву, покачал склонённой головой. Она заметила, подбежала, заглянула снизу в глаза.

– Что вдруг загрустил?

– Да вот представил, что ты сейчас здесь веселишься, собираешь листья, а сама в этот же момент где-то отбираешь чью-то жизнь.

Она так засмеялась, что, казалось, ветер застыл на бегу от удивления. Застыл, да и упал на землю. И только листья взвились от его падения. А Лилит отбежала на несколько шагов, закружилась в танце на жёлтой листве и, смеясь, закричала:

– Нетушки! Сегодня я вся здесь! Вся-вся, без остатка! Сегодня тот самый день и час, когда я, наконец, смогу отдохнуть! Хоть немного, хоть малое время, но смогу принадлежать сама себе. Знал бы ты, как это здорово!

Совсем разыгралась, прямо как девчонка. Подбросила собранные листья вверх, наклонилась, схватила ещё охапку и подбросила и ещё и ещё… Странное дело, листья как взлетели (уж очень высоко взлетели – мне, пожалуй, так их не подбросить), да так и застыли. А потом, медленно-медленно, стали падать, кружась на лету. А она… Запрокинула голову и завертелась танцуя под этим жёлтым листопадом раскинув в восторге руки в стороны. И столько было в её танце радости и ощущения свободы, что у меня захватило дух. И не только от её танца, но и от пришедшего вдруг понимания – прямо сейчас, в этот самый момент, никто, совершенно никто в этом мире не умрёт! Никто! Ни единое живое существо, ни одна былинка, ни вот эта птичка на дереве, ни рыба в море, а тем более ни один человек. Всё человечество, все пять (или сколько их там?), миллиардов людей вдруг, по какой-то невероятной прихоти неизвестно кого (может самого Господа Бога?), получили карт-бланш. Ни солдаты, воюющие сейчас под неизвестными мне знамёнами за непонятно какие цели, ни безнадёжно больные, что лежат в клиниках по всему миру, ни самоубийцы делающие последний шаг, ни политики в прицеле снайпера, никто! Пули минуют солдат и, может быть, это будут те самые пули, что в другом случае убили бы их. Безнадёжно больные получат отсрочку, которая поможет врачам успеть сделать ещё что-нибудь для их спасения. Самоубийц откачают, вынут из петли, из окровавленной ванны, поймают в растянутый брезент и они поймут, что жизнь прекрасна и никакие тяготы мира не стоят того, чтобы добровольно уходить из неё. Политика прикроет собой телохранитель, примет пулю, предназначенную ему, на себя и тоже останется жив, ведь никто не может умереть в тот момент, когда Смерть взяла выходной. Ни одной автокатастрофы, ни одного крушения поезда, ни одного падения самолёта не может случиться в эти минуты! Удивительный, невероятный, невозможный праздник Жизни пришёл на землю!

И вот я стоял и смотрел на захваченную танцем Смерть. Она танцевала между тёмными стволами деревьев, уходящими прямо в небо. Что-то странное начало твориться с листьями – они поднимались с земли и медленно-медленно взлетали вверх. Но листьев на земле не убывало – навстречу им падали те, что взлетели раньше и, долетев до вершин деревьев, полетели обратно. И посреди всего этого чуда, вопя от восторга, тёмным вихрем кружилась Лилит, и за ней тянулся шлейф сбитых со своего пути, её танцем, листьев. Мир застыл как внутренность алмаза, как детская игрушка – заполненный прозрачной жидкостью хрустальный шар, который стоит лишь перевернуть, и в нём закружатся жёлтые пылинки изображающие осенние листья. Кружащаяся в танце Лилит удалялась от меня, и я медленно пошёл за ней, старясь держаться рядом. А чудо творилось уже по всему старому парку – на всём его протяжении, докуда я мог увидеть, листья поднимались вверх и начинали свой медленный танец в воздухе. Все звуки города стихли и откуда-то послышалась дивная мелодия – неведомый музыкант играл на электрогитаре и одна нота звенела в воздухе завораживая своими удивительными переливами. Она то повторялась, то вновь уносилась куда-то вдаль, то возвращалась назад. Она кружилась вокруг нас, вокруг меня и Лилит, моей Смерти, что танцевала сейчас в старом парке, в редчайший миг Истинной Осени, когда жизнь и смерть замирают в шатком равновесии…



Мы прощались уже в темноте, под звёздами, на мосту через реку. Она стояла прижавшись ко мне, но я почему-то не чувствовал её холода. Одной рукой я обнял её за талию, а другой снял чёрные очки, закрывавшие её глаза. Она смотрела на меня, улыбаясь, и глаза её перестали быть похожими на два бездонных омута. Теперь они были просто тёмными, бархатистыми жемчужинами, нежно смотрящими в мои глаза. Она стянула с правой руки перчатку, забыв про кольцо, и серебряный паук упал и с тихим звоном покатился по асфальту. Она погладила меня по щеке, я зажмурился, ожидая почувствовать замораживающий холод, но моей щеки коснулась тёплая и мягкая ладонь. Я открыл глаза и увидел её улыбку совсем рядом от своего лица.

– Спасибо, милый. – сказала она. – Ты подарил мне удивительный и замечательный день.

– Я? Я думал, ты сама пришла ко мне.

– Нет. Ты мне очень сильно помог. – ответила она. – Ты так много думал обо мне и писал про меня, и знаешь почему? Ты, действительно, искренне любишь меня. Совсем не так, как меня любят другие. Не за то, что я могу дать тебе успокоение от твоей боли. Вот она, твоя боль, – Лилит коснулась моей груди. – я чувствую её. И не за то, что я могу убрать с твоего пути всех твоих врагов – да у тебя их и нет. Понимаешь, другие любят меня именно за это. Но в их чувствах ко мне в равной степени перемешаны любовь, страх и даже ненависть – ибо они, несмотря ни на что, боятся и ненавидят меня. А ты… Милый, ты просто любишь меня. В тебе нет ни страха, ни корысти и тебе ничего от меня не надо. Ты любишь меня за то, что я есть и за то, что я – такая, какая есть. Я безумно благодарна тебе за это.

– Спасибо. – сказала она чуть помолчав и её голос дрогнул, а по щекам стекли две слезинки. Она быстро вытерла их ладонью. – В моей жизни никогда не было такого дня и никогда больше не будет. Спасибо тебе за него, за этот парк, за эти листья, спасибо за всё. – закончила она шёпотом.

Лилит оглянулась, посмотрела вокруг, потом на звёзды и виновато взглянула на меня.

– Прости милый, моё время вышло. Мне пора.

Я не стал просить её остаться, ибо знал, что это бесполезно. Вместо этого я медленно потянулся к её губам своими. Она начала отстранятся от меня.

– Прекрати. – попросила она слабым шёпотом. – Что ты делаешь? Ты не знаешь, что произойдёт.

– Знаю. – тоже шёпотом ответил я. – И всё равно, я хочу тебя поцеловать, потому что иначе я никогда не прощу себе, что не сделал этого.

Я не отпускал её и она почти запрокинула голову уходя от моих губ.

– Не надо. – тихо попросила она. – Ты умрёшь. А я не хочу этого. Только не сейчас.

– Я не умру, – ответил я. – Верь мне.

И в этот момент наши губы соприкоснулись. Не было ни холода, ни боли, ни страха. Ничего этого не было. Было удивительное, никогда ранее не испытанное наслаждение от поцелуя. Она обняла меня изо всех сил, мы слились воедино в этом поцелуе и застыли, растворились в нём, пока хватало дыхания. У меня закружилась голова…

А когда туман рассеялся – она стояла на середине моста в десяти шагах от меня. Она прижала руки к груди и на тёмном фоне ярко белела кисть правой руки, в которой она сжимала перчатку, забыв её надеть. В её глазах блестели слёзы, но губы улыбались, когда она прокричала:

– Прощай!

– Прощай! Мы увидимся ещё когда-нибудь?

– Обязательно! – ответила она и я понял, что она имела в виду.

Она сделала шаг назад, а я пошёл за ней и в этот момент что-то звякнуло у меня под ногой. Я наклонился и поднял кольцо-паука.

– Подожди, ты забыла кольцо!

– Ерунда! – сказала она. – Отдашь при встрече!

Она запрокинула голову, раскинула руки и начала истончаться и таять. Быстро растаяла одежда. Внутри её тело было соткано из мириадов мельчайших серебряных искорок. Когда исчезла одежда – искры ещё некоторое время висели в воздухе, сохраняя контуры её фигуры. Но вдруг, как под порывом невидимого ветра, они дрогнули, распались и, закрутившись вихрем, унеслись к небесам.

– Прощай! – закричал я в небо и с небес эхом вернулось:

– Прощай!



Вот так и кончился этот самый странный и счастливый день в моей жизни. С тех пор прошло уже несколько лет, но я помню всё, как будто это было вчера. Мне не остаётся ничего другого, как жить с этой памятью. А недавно, копаясь в Интернете, я совершенно случайно наткнулся на портрет девушки, очень похожей на неё. На портрете было изображено лицо в обрамлении чёрных волос, концы которых изогнулись причудливыми завитками. Я распечатал его на цветном принтере и повесил дома, над рабочим столом.

Кольцо? Ах, да, кольцо… Оно пришлось мне впору, и я ношу его на среднем пальце правой руки, там же, где его носила Лилит. А когда мы встретимся, а мы обязательно встретимся, я отдам ей кольцо обратно, потому что мне оно будет уже не нужно.

Current music: Skazi Domino's Dream
Состояние: думаю