Journals.ru - Фрактал маньяка

OldBoy

16:51 04-04-2006 Апостол Павел

Не Апостол ли я?
Не свободен ли я?
Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего?
Не моё ли дело вы в Господе?
© Апостол Павел
(1-е Послание к коринфянам 9:1)

Кем же был этот иудей, чьи послания составляют чуть ли не половину Нового Завета? И личность автора, и его произведения заслуживают пристального внимания, ибо Павел считается одним из первых миссионеров, который распространил христианство по всей Римской Империи, а его послания – это основополагающие христианские тексты.

Если найти время и желание вчитаться в его Послания, то несложно заметить, что от ветхозаветных пророков он не унаследовал ни их лиризма, ни элегической и космической тональности, но зато позаимствовал у них дурной вкус, в частности, болтливость, разглагольствования на потребу своих сограждан. К философам его отнести трудно, хотя его в высшей степени занимали рассуждения о нравственности. Но стоит ему заговорить о нравах, как его начинает буквально трясти от злобы. В посланиях Павла я не вижу ни усталости, ни какого-либо такта, ни сосредоточенности, ни благовоспитанности, зато есть ярость, срывающееся дыхание, низкопробная истерия, нежелание что-либо понимать, неприятие уединённого постижения истины. Куда ни глянь, у него всюду посредники, узы родства, дух семейного очага: Отец, Мать, Сын, ангелы, святые; ни малейшего следа интеллектуальности, ни одного определённого понятия, никого, кто хотел бы понимать. Грехи, вознаграждения, бухгалтерия пороков и добродетелей. Религия без вопросов.

Павел сделал из христианства такую неизящную религию, что прям даже краснеешь за того Бога, что предлагает Павел. Он ввёл в христианство наиболее отвратительные традиции Ветхого Завета: нетерпимость, грубость, жестокость, фанатизм. Ни Лао-Цзы, ни Будда не ссылаются на какую-либо определённую Личность. Презирая ухищрения веры, они приглашают к медитациям, а чтобы медитации не прошли впустую, они кладут им некий предел в виде Дао или Нирваны. У них совершенно другое представление о человеке, отличающиеся от представлений Павла. У Павла выступает некий верховный индивидуум, ему распеваются псалмы и произносятся молитвы. Но, распевая псалмы и произнося молитвы, невозможно ни искать, ни открывать что-либо новое. Персонифицируют божество, а затем начинают у него что-то просить, обычно от лени. Интересно заметить, что у греков интерес к философии пробудился в тот момент, когда их перестали удовлетворять боги. Рациональные понятия начинаются там, где кончается Олимп. Мыслить – значит перестать поклоняться, значит перестать слепо верить, значит восстать против таинств и провозгласить их несостоятельность.

Принимая какую-либо новую доктрину, новообращённый воображает, что сделал шаг к самому себе, но в действительности он просто увиливает таким образом от трудностей. Чтобы избежать неуверенности, он хватается за первую удобную возможность, которую ему предоставляет случай. Именно таким новообращённым и был Павел, впоследствии поднявшийся до апостола. За своей напыщенностью он без особого успеха пытался скрыть беспокойство, от которого ему так никогда и не удалось окончательно избавиться. Он надеялся с помощью новой веры в корне измениться, надеялся преодолеть свои колебания и свои духовные сомнения, о которых он благоразумно не сообщал ни адресатам своих Посланий, ни своим слушателям.

Сейчас можно без особого труда распознать его трюки. Но в прошлом на эту удочку попались многие мыслители. Правда, происходило это в ту эпоху, когда все искали истину. Но в Афинах Павла приняли плохо, там на его досужие вымыслы никто не поддался просто потому, что афиняне всё ещё дискутировали и скептицизм всё ещё держался, с успехом отстаивая свои позиции. В Афинах почва для христианских россказней оказалась неблагоприятной, а вот в Коринфе, городе, где философов днём с огнём не сыщешь, городе, населённом не восприимчивой к диалектике толпой, христианские байки слушали разинув рот. Толпе понравились поношения, угрозы, разоблачения, она вообще любит всякого рода шумные речи и обожает горлопанов. Одним из таких горлопанов и был апостол Павел, медь звенящая, кимвал звучащий, самый вдохновенный, самый фанатичный, самый даровитый, самый хитрый во всём античном мире. Мы ещё и по сей день слышим отзвуки поднятого им шума. Разве не он ввёл в греко-римский мир балаганную тональность? Мудрецы его времени предписывали молчание, покорность судьбе, самозабвение – вещи, как оказалось, весьма непрактичные. Павел перехитрил тех мудрецов, придя с заманчивыми рецептами, деморализующими людей деликатных.

Посмотрите на Римскую Империю времён Павла. Загнивающая цивилизация вступала в сделку с собственным недугом, проникалась любовью к разъедающему её вирусу и, перестав себя уважать, позволяла Павлу ходить и ездить куда ему вздумается. Тем самым она как бы объявила себя побеждённой, призналась в своей трухлявости, цивилизация задыхалась и умирала. А запах падали, как известно, привлекает и возбуждает апостолов, этих алчных и говорливых могильщиков. Мир роскоши и света уступил агрессивности этих одержимых религией фанатиков-христиан. Рассуждающий тонкий ум оказался бессильным перед грубым христианином, бормочущим свои молитвы.

Античные мерзости были во много раз более сносными, чем мерзости христианские. Ведь христиане – это просто разрушители с воспламенёнными мозгами и дурацкими угрызениями совести, разрушители, ополчившиеся против прекраснодушия умирающего античного общества. Наиболее компетентные из них принялись за дело с извращённостью, которая поначалу вызвала отвращение у мыслителей, но впоследствии постепенно поколебала их устои, наложила на них свой отпечаток и приобщила их к этой неслыханной затее.

А надо сказать, осень греко-римской эпохи была достойна иного врага, иной перспективы, иной религии. Как вообще можно говорить о каком-то прогрессе, имея перед глазами этот пример, пример того, как христианским басням удалось без труда задушить стоицизм! Между тем, если бы последний распространился повсюду и овладел миром, человек состоялся бы, состоялся бы полностью или хотя бы частично. Теснимый на всех флангах стоицизм остался верен своим принципам и элегантно умер, христианство же стало основной магистралью философских и духовных исканий, открывая эпоху патристики и вслед за ней средние века. На руинах античной мудрости обосновалась религия, которая навязала свои правила игры. Нынче никто не проповедует от имени Марка Аврелия: ведь он обращался лишь к самому себе, у него не было ни учеников, ни последователей. Зато сколько храмов и церквей продолжает по сей день вырастать на цитатах из Посланий апостола Павла. Люди никогда не избавляться от своей склонности предаваться отчаянию на коленях, а не стоя. Как только они встанут – у них начнётся головокружение.

Уютно пристроившись под сенью Голгофы, пресытившиеся муками больной совести христиане весьма довольны тем, что за них пострадал кто-то другой. Если они порой и пытаются повторить путь страданий Христа, то с какой выгодой для себя! В церкви они стоят с видом барыг, провернувших хорошую сделку, а, выходя от туда, с трудом скрывают улыбку самодовольства от приобретённой без лишних тягот уверенности в спасении. Ведь благодать находится на их стороне, дешёвая, сомнительная благодать, которая избавляет от всяческих усилий. Праведники из клоунады, фанфароны искупления, они щекочут себе нервы собственными же грехами, адскими муками и молитвами покаяния за прегрешения. Если они и терзают свою совесть, то только в поисках свежих ощущений. Такие же ощущения они доставляют себе дополнительно, терзая ещё и вашу совесть. Стоит им обнаружить в ней какие-нибудь сомнения, душевную боль или, скажем, навязчивое присутствие какого-либо проступка, какого-нибудь греха, и они уже вас не отпустят: они заставят вас выставить напоказ вашу тревогу, ваши муки и внутреннюю боль. Плачьте, если сможете: этого-то они и ждут, надеясь упиться вашими слезами, насладиться вашей болью. Они ищут эту боль, эти муки совести, ищут повсюду, а когда не находят, начинают поедать самих себя. Отнюдь не стремясь к истине, христианин млеет от собственных внутренних конфликтов, от своих пороков и добродетелей, от их наркотической власти. Эпикуреец зловещего, он ликует у креста, сопрягая удовольствие с ощущениями, которым оно вовсе не присуще. Разве не он изобрёл оргазм угрызений совести?

Посмотрите на нынешнее христианство. Оно уже изношено до дыр. Оно перестало удивлять и шокировать. Оно перестало вызывать кризисы и оплодотворять умы. Оно уже не смущает дух. Оно отслужило своё. Глядя на крест, хочется зевать. Оно пробуждает разве что… безразличие.

Комментарии:

z_g