Мое пролетарское детство

Детский комбинат № 39. Музыкальный работник Надежда Викторовна сажает нас на хохломские стульчики, вскидывает лямки аккордеона на плечи и велит нам петь песню «Мы ехали шагом, мы мчались в боях и “Яблочко”-песню держали в зубах».
Петь мне неохота, поэтому я просто разеваю рот, а параллельно — размышляю. Как надо мчаться в боях, я знаю, а вот с “яблочком-песней” как-то не складывается. «Наверное, «Песня» — это такой сорт яблок, — думаю я. — Раздали бойцам на завтрак по яблоку, съесть они их не успели, положить было некуда, так и пришлось мчаться в атаку, прихрумкивая на ходу».
Впрочем, от нас никто не требовал понимания песенных сюжетов. Достаточно было исполнять произведение так, «чтоб от зубов отскакивало». Это повышало показатели нашего комбината.
К семи годам я уже неплохо маршировала под бубен, знала множество идеологически выдержанных стихов и песен, умела праздновать соответствующие праздники и была в курсе, что красный флаг СССР символизирует кровь жертв царизма. В моей голове также прочно укроренилась мысль, что у меня счастливое детство и что наша цель — свержение диктатуры капитала.
Капиталистов я ненавидела почти так же сильно, как пенки от молока. Чтобы убедится в подлой сущности капиталиста, достаточно было развернуть газету “Правда”, которую верноподданически выписывала наша семья. В самом центре второй полосы неизменно помещался тощий старик со звездно-полосатым цилиндром на голове и ракетой под мышкой. Старик постоянно кому-нибудь угрожал: то женщине с ребенком, то какой-нибудь стране на карте, а то и всему глобусу целиком.
Капиталиста я боялась до припадков. По телевизору каждый день говорили о ядерной угрозе со стороны США, и ночами я не могла заснуть, с минуты на минуту ожидая, что сейчас над моей головой треснет потолок, мир полетит в тартарары и мы все умрем. А я была еще так молода! Странно, что мои родители не догадались пугать меня Капиталистом. За плохое поведение мама грозилась отдать меня милиционеру или проходящей мимо тете. Ха! Тоже мне, страхи господни! Но может, это и к лучшему, а то я бы наверняка стала заикой.
Чтобы окончательно превратиться в образцово-показательного советского ребенка, мне оставалось постичь азы благоговения перед Лениным и Партией.
Благоговеть я начала следующим образом: когда я была в гостях у бабушки, мне захотелось нарисовать нашу улицу. На рисунке имелось все, что положено: дома, деревья, паукообразное солнышко в углу и, разумеется, памятник Ленину. Как могла, я изобразила хитроватый прищур и руку, тыкающую в светлое будущее. И, очень гордая собой, пошла хвастаться шедевром перед соседкой Светой.
Но Света совсем не оценила моего таланта.
— Ты что?! — закричала она, откинув от себя рисунок. — Ленина НЕЛЬЗЯ РИСОВАТЬ ДЕТЯМ!!! Ты нарисовала его НЕПОХОЖЕ!!!
Света была старше меня на 3 года и я привыкла ей доверять. Мы вдвоем поспешно зачеркали памятник, после чего стали думать: а можно ли ЗАЧЕРКИВАТЬ ЛЕНИНА, НАРИСОВАННОГО РЕБЕНКОМ? Взрослых рядом не было и подсказать правильный выход из ситуации было некому. Посовещавшись, мы решили, что лучше поскорее скрыть следы моего преступления и, порвав рисунок на мелкие клочки, мы выкинули его в унитаз.
Только потом до нас дошло, что мы совершили настоящее святотатство: мы ведь не только зачеркали Ленина, нарисованного ребенком, но еще и ПОРВАЛИ ЕГО И СМЫЛИ В КАНАЛИЗАЦИЮ!

Благоговеть перед Ленином и Партией было не так просто, как кажется. Во времена оны в СССР была страшная напряженка с туалетной бумагой и почти все советские сортиры были оснащены аккуратно порванными на кусочки газетками. А в газетах, между прочим, печатались портреты вождей, генсеков и иных ответственных товарищей.
Как-то раз я спросила маму, что будет человеку, если его застукают, скажем, за непотребным использованием фотографии Брежнева?
Мама побледнела и сказала, что газеты вообще вредны для здоровья, так как типографская краска содержит свинец. На следующий день она купила в «Культтоварах» пачку писчей бумаги и сказала папе, что «Правда» и «Труд» — это не для детей.
Но сомнение в моей душе уже было посеяно. С тех пор я время от времени нарушала нормы благоговения, а иногда шла на прямое кощунство.
В актовом зале нашей школы стоял огромный гипсовый бюст Ленина, и на репетициях хора я сидела как раз рядом с ним. Боже, как мне хотелось проверить насколько глубоки у Ленина ноздри! Доходят они до мозгов, как у всякого нормального человека или нет?
Однажды я пришла в актовый зал раньше всех. Потренчала на рояле, попрыгала по стульям... Ленин возвышался над сценой — божественный и загадочный, как египетский сфинкс. Не выдержав адского соблазна, я достала из пенала карандаш и засунула его вождю прямо в нос (провести эксперимент пальцами я не решилась — а вдруг и вправду доберешься до чего-нибудь страшного, типа мозгов?).
Результаты опыта меня жестоко разочаровали: дырки оказались настолько неглубокими, что если заглядывать снизу, то было видно, где они заканчиваются. С горя я изрисовала изнутри сначала одну ноздрю Владимира Ильича, а потом и вторую.
Так что если школа № 63 города Нижнего Новгорода до сих пор хранит этот бюст, советую администрации никому его не отдавать. Когда я помру и мои фанаты начнут делать мне всякие квартиры-музеи, этого Ленина можно будет обменять на парочку новых компьютеров.

(c) agent marge