14:06 07-01-2008 Тзинчитский бард :)
Все больше убеждаюсь, что Михаил Щербаков - из наших 
))
БУРЯ НА МОРЕ
Конечно - гибель поначалу
Страшит. Тем паче с непривычки.
Но мы же вас предупреждали -
Еще тогда, на твердой суше, -
Что рейс под силу лишь нахалу,
Что в трюме течь и нет затычки;
И вы свое согласье дали
На все. Так не мелите чуши.
Какой маяк? Какие шлюпки?
С ума сошли вы иль ослепли!
Ни зги вокруг, мы в центре бездны,
И души наши очень скоро
Взовьются к небу, как голубки, -
Хотя скорей им место в пекле...
Короче, будьте так любезны
Молчать - и гибнуть без позора!
Молитесь - если не нелепо
В минуту страха или горя
Взывать к тому, кто сам когда-то
Не избежал смертельной чаши:
Едва ли выпросишь у неба,
Чего не выпросил у моря.
Смешна стихиям эта трата
Словес. Но, впрочем, дело ваше.
Меня же ждут мои творенья,
Мои труды, мои бумаги.
Пойду готовить их к печати,
Чтоб не пропали в царстве рыбьем:
Стекло подарит им спасенье,
Сургуч предохранит от влаги...
На всякий случай - все прощайте.
Но если выплывем, то выпьем.
ИНИЦИАЛЫ
Аменхотеп, ты помнишь тот мотив, его ты
сочинив, немедленно надул бока
и мне напел, а я, не подавив зевоты,
промолчал. Потом прошли века, века...
Вчера в концерте слышал я, как те же ноты
Между пятым скерцо и седьмым, пока
переводили дух корнеты и фаготы,
три альта тянули в три смычка.
Мои приветы, чао, тчк.
Асаргадон, ты помнишь, как обломок синей
глины ненароком поднял я с земли,
а ты, вино цедя и заедая дыней,
промолчал тогда, затем века прошли...
Вчера я видел сеть узкоколейных линий,
по каким ту глину поезда везли
туда, где из нее по слухам аллюминий
извлекают нынче, веришь ли?
Вот миномет, не веришь - застрели.
Анаксимандр, ты помнишь, как подобный чаше
водоем мы вырыли с тобой вдвоем?
Века, века... Потом вода мертвей гуаши
в нем стояла. Небыль, я фантом. Прием.
Вчера я видел, как ночной русалки краше
по ручью из выдумки ловца живьем,
на плавнике неся инициалы наши
под табличкой "справок не даем",
большая рыба входит в водоем.
ПОСЕЩЕНИЕ
Не усердствуй, на этих трехстах стеллажах - в основном
криптограммы, лишь кое-когда - логарифмы, палиндром...
Но интимных посланий ты здесь не найдешь ни строки.
Шлют в избытке, да мне сохранять не с руки.
Этой ширмы не трогай, за ней пусть не гибель, но риск:
там ютится - отнюдь не наложница, нет - василиск.
Он не кормлен, но если бесшумно его миновать,
не проснется. Полицию можешь не звать.
Эти с тонкой фигурой резьбой вертела-близнецы
суть антенны для ловли особых лучей и пыльцы,
но не больше. Не розги для дам, не еще что невесть.
Успокойся, антенны на место привесь.
Прямо драма, насколько у страсти глаза велики.
Кстати, помни: в подполье как раз под тобой - ледники.
Вряд ли стоит, всем телом вращая, ломать реквизит.
Распалишься, намокнешь. Тебя просквозит.
Угловой же камин не расценивай как таковой:
в эту утварь вмонтирован мной типовой бытовой
генератор погодных сюрпризов... При чем тут постель?!
Не свирепствуй, ведь ты же не следователь.
Трижды в сутки - в одиннадцать, в семь пополудни и в три
на рассвете - я утвари сей говорю "говори",
и несется циклон в Вавилон, ураган в Мичиган.
Жрец дельфийский в сравненье со мной - мальчуган.
Если то, что в твоем называется "спать" словаре,
посещает одних еженощно, других - по поре,
то (не всех же к одним и другим причислять, господа!)
я из третьих. Из тех, что не спят никогда.
Не вибрируй, диши через раз, в остальном я вполне
зауряден. И что у других при себе, то при мне:
сердце справа, зеленая кровь, голова на винтах...
и довольно. Давай рассуждать о цветах.
Я люблю гиацинты. А ты?
ЭТО НЕ Я
Неосторожно взяв почин
впредь обходиться без личин,
склеить пытаюсь два словца
от своего лица.
Битые сутки с тяжким лбом
сиднем сижу, гляжу в альбом.
Что до словес - язык не враг.
Что до лица - никак.
Вот гувернантка, с ней дитя,
милый ребенок. Но, хотя
брезжит повадка в нем моя,
все-таки он не я.
Вот шалопай в Крыму меж скал,
менее мил, уже не мал,
скачет вождем земли всея.
Только и он не я.
Вот и опять не я, а он -
в Санкт-Петербурге меж колонн,
вовсе не мал, давно не мил,
к Бирже спиной застыл.
Тщетно он ждет, когда Нева
скажет ему "comment ca va",
волны идут себе как шли.
Выкуси, вождь земли.
Дальше не лучше. Вот, кляня -
тоже себя, но не меня, -
он на одной стоит ноге
в очень большой тайге.
В обувь ему, зловещ и дик,
вирусоносный клещ проник.
Знаешь ли ты, что значит "клещ"?
Это такая вещь.
Снова не я, а тот, другой,
пред микрофоном гнет дугой
корпус и разевает рот,
думая, что поет.
Можно ручаться по всему,
тут со щитом не быть ему:
скоро из уст исторгнет он
стон и метнется вон.
Вот он в "Арагви", без щита,
розовый после первых ста.
Знаешь ли ты, что значит "сто"?
Это, брат, кое-что.
Только и тут на сходстве черт
нас не лови, молчи, эксперт.
Это не я, пускай похож.
Ты, академик, врешь.
Это другой отцом родным
держит себя, пока над ним
обыск чинит от глаз до пят
целый погранотряд.
Двое с овчаркой с двух сторон
лезут в багаж его, а он
молвит, ощупав Рексу нос:
"Пес-то у вас - того-с!"
Это другой, два дня спустя,
Бруклинский топчет мост, кряхтя.
Топчет и ропщет в смысле том,
что утомлен мостом.
Либо взамен "comment ca va"
в скором купе "Париж-Москва"
шепчет, припомнив Мулен-Руж:
"Боже, какая чушь!"
...Снимок за снимком, дым, клочки.
Скулы, виски, очки, зрачки.
Дети, отцы, мужья, зятья.
Кто же из оных я?
Разве, быть может, тот, в углу,
что, прижимая лед к челу,
битые сутки, гриб грибом,
тупо глядит в альбом.
Может быть, он моим сейчас
голосом ахнет, вместо глаз
к небу поднявши два бельма:
"Боже, какая тьма!"
Может, хотя бы он - не дым.
Впрочем, тогда - что делать с ним?
Сжечь? Изваять? Убить? Забыть?
Может быть, может быть.
))БУРЯ НА МОРЕ
Конечно - гибель поначалу
Страшит. Тем паче с непривычки.
Но мы же вас предупреждали -
Еще тогда, на твердой суше, -
Что рейс под силу лишь нахалу,
Что в трюме течь и нет затычки;
И вы свое согласье дали
На все. Так не мелите чуши.
Какой маяк? Какие шлюпки?
С ума сошли вы иль ослепли!
Ни зги вокруг, мы в центре бездны,
И души наши очень скоро
Взовьются к небу, как голубки, -
Хотя скорей им место в пекле...
Короче, будьте так любезны
Молчать - и гибнуть без позора!
Молитесь - если не нелепо
В минуту страха или горя
Взывать к тому, кто сам когда-то
Не избежал смертельной чаши:
Едва ли выпросишь у неба,
Чего не выпросил у моря.
Смешна стихиям эта трата
Словес. Но, впрочем, дело ваше.
Меня же ждут мои творенья,
Мои труды, мои бумаги.
Пойду готовить их к печати,
Чтоб не пропали в царстве рыбьем:
Стекло подарит им спасенье,
Сургуч предохранит от влаги...
На всякий случай - все прощайте.
Но если выплывем, то выпьем.
ИНИЦИАЛЫ
Аменхотеп, ты помнишь тот мотив, его ты
сочинив, немедленно надул бока
и мне напел, а я, не подавив зевоты,
промолчал. Потом прошли века, века...
Вчера в концерте слышал я, как те же ноты
Между пятым скерцо и седьмым, пока
переводили дух корнеты и фаготы,
три альта тянули в три смычка.
Мои приветы, чао, тчк.
Асаргадон, ты помнишь, как обломок синей
глины ненароком поднял я с земли,
а ты, вино цедя и заедая дыней,
промолчал тогда, затем века прошли...
Вчера я видел сеть узкоколейных линий,
по каким ту глину поезда везли
туда, где из нее по слухам аллюминий
извлекают нынче, веришь ли?
Вот миномет, не веришь - застрели.
Анаксимандр, ты помнишь, как подобный чаше
водоем мы вырыли с тобой вдвоем?
Века, века... Потом вода мертвей гуаши
в нем стояла. Небыль, я фантом. Прием.
Вчера я видел, как ночной русалки краше
по ручью из выдумки ловца живьем,
на плавнике неся инициалы наши
под табличкой "справок не даем",
большая рыба входит в водоем.
ПОСЕЩЕНИЕ
Не усердствуй, на этих трехстах стеллажах - в основном
криптограммы, лишь кое-когда - логарифмы, палиндром...
Но интимных посланий ты здесь не найдешь ни строки.
Шлют в избытке, да мне сохранять не с руки.
Этой ширмы не трогай, за ней пусть не гибель, но риск:
там ютится - отнюдь не наложница, нет - василиск.
Он не кормлен, но если бесшумно его миновать,
не проснется. Полицию можешь не звать.
Эти с тонкой фигурой резьбой вертела-близнецы
суть антенны для ловли особых лучей и пыльцы,
но не больше. Не розги для дам, не еще что невесть.
Успокойся, антенны на место привесь.
Прямо драма, насколько у страсти глаза велики.
Кстати, помни: в подполье как раз под тобой - ледники.
Вряд ли стоит, всем телом вращая, ломать реквизит.
Распалишься, намокнешь. Тебя просквозит.
Угловой же камин не расценивай как таковой:
в эту утварь вмонтирован мной типовой бытовой
генератор погодных сюрпризов... При чем тут постель?!
Не свирепствуй, ведь ты же не следователь.
Трижды в сутки - в одиннадцать, в семь пополудни и в три
на рассвете - я утвари сей говорю "говори",
и несется циклон в Вавилон, ураган в Мичиган.
Жрец дельфийский в сравненье со мной - мальчуган.
Если то, что в твоем называется "спать" словаре,
посещает одних еженощно, других - по поре,
то (не всех же к одним и другим причислять, господа!)
я из третьих. Из тех, что не спят никогда.
Не вибрируй, диши через раз, в остальном я вполне
зауряден. И что у других при себе, то при мне:
сердце справа, зеленая кровь, голова на винтах...
и довольно. Давай рассуждать о цветах.
Я люблю гиацинты. А ты?
ЭТО НЕ Я
Неосторожно взяв почин
впредь обходиться без личин,
склеить пытаюсь два словца
от своего лица.
Битые сутки с тяжким лбом
сиднем сижу, гляжу в альбом.
Что до словес - язык не враг.
Что до лица - никак.
Вот гувернантка, с ней дитя,
милый ребенок. Но, хотя
брезжит повадка в нем моя,
все-таки он не я.
Вот шалопай в Крыму меж скал,
менее мил, уже не мал,
скачет вождем земли всея.
Только и он не я.
Вот и опять не я, а он -
в Санкт-Петербурге меж колонн,
вовсе не мал, давно не мил,
к Бирже спиной застыл.
Тщетно он ждет, когда Нева
скажет ему "comment ca va",
волны идут себе как шли.
Выкуси, вождь земли.
Дальше не лучше. Вот, кляня -
тоже себя, но не меня, -
он на одной стоит ноге
в очень большой тайге.
В обувь ему, зловещ и дик,
вирусоносный клещ проник.
Знаешь ли ты, что значит "клещ"?
Это такая вещь.
Снова не я, а тот, другой,
пред микрофоном гнет дугой
корпус и разевает рот,
думая, что поет.
Можно ручаться по всему,
тут со щитом не быть ему:
скоро из уст исторгнет он
стон и метнется вон.
Вот он в "Арагви", без щита,
розовый после первых ста.
Знаешь ли ты, что значит "сто"?
Это, брат, кое-что.
Только и тут на сходстве черт
нас не лови, молчи, эксперт.
Это не я, пускай похож.
Ты, академик, врешь.
Это другой отцом родным
держит себя, пока над ним
обыск чинит от глаз до пят
целый погранотряд.
Двое с овчаркой с двух сторон
лезут в багаж его, а он
молвит, ощупав Рексу нос:
"Пес-то у вас - того-с!"
Это другой, два дня спустя,
Бруклинский топчет мост, кряхтя.
Топчет и ропщет в смысле том,
что утомлен мостом.
Либо взамен "comment ca va"
в скором купе "Париж-Москва"
шепчет, припомнив Мулен-Руж:
"Боже, какая чушь!"
...Снимок за снимком, дым, клочки.
Скулы, виски, очки, зрачки.
Дети, отцы, мужья, зятья.
Кто же из оных я?
Разве, быть может, тот, в углу,
что, прижимая лед к челу,
битые сутки, гриб грибом,
тупо глядит в альбом.
Может быть, он моим сейчас
голосом ахнет, вместо глаз
к небу поднявши два бельма:
"Боже, какая тьма!"
Может, хотя бы он - не дым.
Впрочем, тогда - что делать с ним?
Сжечь? Изваять? Убить? Забыть?
Может быть, может быть.