Жила-была принцесса. Очень красивая, между прочим, - прекрасные золотые волосы, благородство черт, манеры, в общем, особа королевской крови. И жил где-то в той же провинции рыцарь старинного дворянского рода с примесью голубых кровей, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Да, принцесса, как водится, томилась в заточении в высокой-превысокой башне и очень скучала. Ждала принца или, ввиду того, что на безрыбье - и рак рыба, рыцаря.


А он всё тоже к ней порывался, потому что рыцарям полагается принцесс спасать, целовать и на них жениться. (А то бывает и хуже, в обычной, не сказочной, жизни, когда сначала целуют-женятся, а спасать потом приходится кому-то другому). Но спасать всё было некогда.


Поначалу рыцарь никак не мог разобраться с Дамой сердца в отставке, которая эту отставку не хотела принимать категорически, мотивируя совместно нажитыми отпрысками рыцарского звания и не желая принимать всерьёз аргументы о заждавшейся принцессе. Со временем выяснилось, что доспехи (о, эти великолепные чёрные с серебром доспехи!), эти сверкающие на солнце латы, совершенно не сходятся на рыцарском брюшке, которое успело изрядно отрасти за время бракоразводного процесса и неумеренного пития старого доброго эля из-за тоски о несбыточном. Плюс посаженная печень.


На перековку доспехов и лечение ушло время, а также последние талеры, оставшиеся после оттяпывания и так уж не ахти какого рыцарского состояния алчной экс-Дамой сердца. Хотя, откровенно говоря, он того заслуживал.


Оставшись ни с чем, поскольку даже родовой замок был заложен, что он мог предложить принцессе? Себя самого? Но принцессы - девицы с запросами, они не терпят гороха под матрасом и раздают поцелуи только выдающимся свинопасам. Всё это было известно бедному (в прямом смысле) рыцарю. Чтобы как-то поправить положение, он не придумал ничего более умного, чем отправиться в крестовый поход. Ему уже мерещились свирепые сарацины, горы золота и висячие сады Семирамиды. С шайкой таких же благородных страдальцев, в основном, младших отпрысков рыцарских фамилий, наш рыцарь отправился отвоевывать гроб Господень в славный город Иерусалим.


...Он вернулся оттуда года через два, получив на память косой шрам во всю благородную физиономию и почерпнув изрядное количество восточной мудрости. Еще он пристрастился к курению кальяна и долгими часами возлежал на подушках, раскиданных тут и там по персидским коврам в своём, заново отстроенном на уворованные на Востоке деньги, родовом гнезде. Иногда, правда, очень редко, в его сознании возникал смутный образ златокудрой принцессы, но его тут же заслоняли танцующие гурии.


Однажды утром он проснулся от бьющего в глаза солнечного света и вдруг отчётливо понял: что-то в этой жизни он упустил, и что-то очень важное. И если не сделает это «что-то» сейчас, то уже не сделает никогда. Мгновенно собравшись, он сел на верного арабского скакуна, привезённого из дальних странствий, и помчался к принцессе. Он ехал долго, - день сменяла ночь, потом снова наступал день - он не замечал подробностей. Четыре долгих дня минуло с той поры, как он выехал из замка и вот, на заре пятого, его конь, спотыкаясь, доплёлся до башни. Но принцессы там больше не было, как не было и огнедышащего дракона, сторожившего её денно и нощно. С трудом взобравшись на самый верх башни, рыцарь обнаружил послание, адресованное лично ему, которое гласило:


«Дорогой рыцарь! Принцессы не могут ждать вечно. Как ни странно, даже они стареют, и перспектива остаться в старых девах их не прельщает. Много славных рыцарей я повидала, дракон уже устал гонять их, и, в конце концов, плюнул на всё это дело огненным плевком, а в последнее время просто спал, никому уже не страшный. Я сама не хотела, чтобы меня спасали, потому что я всех сравнивала с тобой, и ты казался мне лучшим.


Но время шло, поток рыцарей медленно таял, и по прошествии времени я осталась в гордом одиночестве. И вот, когда я уже совсем отчаялась увидеть тебя, приехал один барон. Он был не стар и не молод, не красив и не уродлив. Совершенно обыкновенный, стандартный такой, барон. Но он сказал, что увезёт меня далеко-далеко, туда, где воздух хрустальный как вода в горных ручьях, а небо синее-синее, как мои глаза, и что он будет любить меня бесконечно. И я подумала: а почему бы и нет? Мы берём с собой дракона (не бросать же его!) и - прощай, мой рыцарь. Мечта остаётся мечтой, и в этом вся её прелесть.

Твоя принцесса.

P.S. Я вовсе не уверена, что ты прочтёшь это письмо, но всё-таки...»


Рыцарь не бился в истерике, не рвал на себе в отчаянии последние волосы и не кусал локти. Он был даже рад тому, что его внезапный благородный порыв закончился так, а не иначе. «Ну, и ладно», - сказал он сам себе. «Я привык быть один, и сдались мне эти хлопоты с капризной и взбалмошной (он уже наделил её самыми непривлекательными чертами) принцессы?!» Теперь она уже не казалась такой красивой, милой и доброй, какой иногда снилась ему. Он развернул своего коня, и с чувством, с толком, с расстановкой поехал домой, где прожил остаток своей жизни и умер в один прекрасный день, окружённый неизменными воображаемыми гуриями.


А где же сказка? А сказка, кстати, закончилась ещё где-то в середине повествования...

Татьяна Макарова