— А разве ночь?
— Ночь.
— И давно?
— С вечера.

Мюнхгаузен стреляет. Слышен шум падающей птицы. Он подставляет блюдо и вытаскивает из камина жареную утку.
— О!.. Вкусно... Она хорошо прожарилась, пастор.
— Она, кажется, и соусом по дороге облилась...
— Да?.. Как это мило с ее стороны...

— Господин барон уже три раза про Вас спрашивал: «Не пришёл, говорит, господин пастор?» Нет, говорю, не пришел… «Ну и слава Богу, говорит». Очень Вас ждёт!

— Часы пробили 2, барон стрелял 3 раза, стало быть 5 часов!

— Говорят, юмор жизнь продлевает...
— Это тем, кто смеется, жизнь продлевает, а тем кто острит — укорачивает.

— Мы разучились делать маленькие глупости. Мы перестали лазать в окно к любимым женщинам…

— Будучи в некотором нервном возбуждении, герцог вдруг схватил и подписал несколько прошений о разводе словами: «На волю, всех на волю!»

— Но это факт!
— Нет, это не факт.
— Это не факт?
— Нет, это не факт. Это гораздо больше, чем факт. Так оно и было на самом деле.

— Через полчаса начнётся бракоразводный процесс.
— Он начался давно. В тот день, когда я тебя увидел.

— Объясните суду, почему 20 лет все было хорошо, и, вдруг такая трагедия?
— Извините, господин судья, двадцать лет длилась трагедия и только теперь всё должно быть хорошо!

— Некоторые пары созданы для любви, мы же были созданы для развода.

— В свое время Сократ мне сказал: "Женись. Попадется хорошая жена — станешь счастливым. Плохая — станешь философом". Ещё неизвестно, что лучше.

— Наше замужество, как это ни странно, началось задолго до нашего рождения: род Мюнхгаузена давно мечтал породниться с родом фон Дуттен, поэтому, когда у них родилась девочка, то я, в свою очередь, родился уже не только мальчиком, но и мужем. Нас познакомили еще в колыбели, и моя супруга мне сразу не понравилась.. В церкви на вопрос священника, готов ли я взять в жены Якобину фон Дуттен, я честно ответил: "Нет!" И нас тут же обвенчали.

— Якобина с детства не любила меня и, надо отдать ей должное, сумела вызвать во мне ответные чувства.

— Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но вообще что-то героическое в этом есть!

— Церковь противится разводам!
— Вы же разрешаете разводиться королям?
— В виде исключения. В особых случаях... Когда это нужно, скажем, для продолжения рода...
— Для продолжения рода нужно совсем другое!

— Развод отвратителен не только потому, что разлучают супругов, но и потому, что мужчину при этом называют "свободным", а женщину - "брошенной". Нет, нет.. не страшно, что я брошена, страшно, что ОН СВОБОДЕН!!

— О чём это она?
— Барона кроет.
— И что говорит?
— Ясно что: подлец говорит, псих ненормальный, врун несчастный...
— И чего хочет?
— Ясно чего: чтоб не бросал.
— Логично.

— Я все подпишу, господа! Раз тридцать второе мая никому не нужно, пусть будет так... В такой день трудно жить, но легко умирать... Через пять минут барона Мюнхгаузена не станет. Можете почтить его память вставанием!..
— Ну, ну, дорогой мой. Не надо так трагично! Все будет хорошо. Во всяком случае, весь город перестанет смеяться над вами.
— Жаль!! Я никогда не боялся быть смешным.. Это не каждый может себе позволить..

— Ну вот и славно… И не надо так трагично, дорогой мой… В конце концов, и Галилей отрекался!
— Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно.

— С каких это пор вы стали ходить по врачам?
— Сразу после смерти.

— В полночь у памятника.
— Кому?
— Мне.

— Сначала намечались торжества, потом аресты. Потом решили совместить.

— Разве Вы не умерли?
— Умер.
— Я решил воскреснуть.

— Фрау Марта, у нас беда: барон воскрес! Будут неприятности!

— Господи! Неужели вам обязательно надо убить человека, чтобы понять, что он - живой?..

— Путь-то не близкий... (Смотрит на небо.) Как он доберется?.. Облака... Луны не видно.
— Когда видно, и дурак долетит. Барон любит, чтоб потруднее.

— Черт возьми, как умирать-то надоело...

— Я понял в чем ваша беда. Вы слишком серьёзны. Умное лицо еще не признак ума, господа. Все глупости на земле совершаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!