Тогда я возьму меч и ударю. Наискось, рассекая ее от плеча, прямо через роскошную ее упругую грудь и до ложбинки между ногами. Кровь брызнет во все стороны, окропит мне лицо, растечется горячей лужей по плитам пола, и я поцелую меч, слизывая с него ее кровь. Она упадет, и я наклонюсь над нею, чтобы заглянуть ей в глаза, чтобы в последний миг перед тем, как они закроются навсегда, увидеть там свое отражение. Я погружу пальцы в ее рану, проникну в нее так глубоко, как она никогда не позволяла мне проникать, опущу ладони в ее кровь, густую, теплую и сладкую. Я стану целовать ее, пить ее, я буду жадно глотать этот пряный, пьяный напиток, пока не наполнюсь им до краев, пока не иссушу ее, не высосу всю, до последней капли, всю ее жизнь, всю ее красоту, пока не разорву свою неволю. Я сделаю это, только позвольте, я сделаю это сам. Однажды. А вы, не смейте, не прикасайтесь к моей госпоже, я не могу видеть грусти на ее лице!