15:00 03-04-2009 Что в имени тебе моем? (кусок текста)
- Кто ты?
Две темные фигуры выступают из переулка под свет фонаря. Треснувший плафон, погнутый столб – как, ну как, скажите на милость, можно было это сделать? Головой биться, долго и методично? Так голова должна быть чугунная, и то не поможет.
Фонарь мигает, тускнеет, но упрямо продолжает гореть, пытаясь осветить незнакомцев. Ну же, откройте лица, покажитесь. Патруль службы стабильности? Запоздалые прохожие? Жители заброшенных кварталов, вышедшие на промысел?
Они словно впитывают свет, оставаясь ожившими тенями, давно потерявшими хозяев и забывшими, что тени следует смирно лежать у ног человека, а не шляться где попало и приставать с дурацкими вопросами к добропорядочным людям.
- Кто ты?
Хотя насчет добропорядочного он врет. Равно как и насчет человека. Призрачная жуть задевает краем и уходит – можно было бы сказать, что это дешевый трюк, который на него не подействует, но он не станет.
Не подействует.
Но – не дешевый.
Загадочные они, не выходившие раньше из заброшенных кварталов, приходят к человеку дважды. Сначала они забирают разум. Потом – тело.
Их считают сказкой, но в сошедшем с ума мире, существующем не иначе как по попустительству Богов, сказки и сны слишком легко становятся реальностью, в которой приходится жить.
В которой, будем честными хотя бы с самими собой, приходится хоть как-то выживать, и иногда это становится неизмеримо трудной, практически невыполнимой задачей. Они приходят вместе с удушающей жарой, не оставляя следов на плавящемся асфальте, от них не спасают стены и замки, распятия и серебро, руны и странная магия немногих уцелевших шаманов. Говорят, от них и вообще ничего не спасает.
Раньше он надеялся, что это не так.
Через минуту он будет знать точно.
- Кто ты?
Заданный в третий раз вопрос, вопрос, не получив ответ на который, они не смогут ничего сделать.
Вопрос, на который невозможно не ответить.
Но ответы бывают разные.
Он касается простой белой маски, скрывающей его лицо вот уже десять лет. Маски, ставшей лицом. Мечом, и щитом, и самым надежным доспехом. Он снимает ее, только оставшись один, и никогда не смотрит в это время в зеркало. Он не хочет увидеть, что лицо стало повторением маски.
Так он может надеяться, что хоть когда-нибудь сможет вспомнить себя.
Он проводит пальцами по шероховатой поверхности, медлит еще несколько секунд и наконец отвечает:
- Я – никто.
Он делает шаг вперед, и тени медленно начинают отступать.
Нельзя забрать то, чего и так нет.
Вообще-то это не его забота, не его беда и не его война, но он уже влип по уши, они все влипли по уши, и теперь приходится выкручиваться, надеясь, что однажды получится – просто жить.
Надеясь, что однажды придет тот, кто поможет и спасет, и пытаясь спасти себя самим.
Надеясь, что надежда действительно умирает последней, потому что скоро у них ничего кроме этой глупой надежды не останется.
А пока ему нужно просто выжить, потому что он открывает двери, и именно он откроет двери тем, кто спасет, если, конечно, они вспомнят о том мире, который осчастливили страшной сказкой, ставшей ночным кошмаром, от которого невозможно очнуться.
Потому что сны становятся реальностью, а реальность – снами, которых уже давно никто не видит.