..Давно дело было.

Мне было тогда то ли пять, то ли четыре. Я многое помню из того своего детства, хотя и не непрерывно, а урывками, яркими моментами, коих, впрочем, всегда было немало.
Это было на аэродроме, но на каком - не помню уже совсем. Скорее всего - Волосово, что здесь, в подмосковье, под Чеховым, хотя возможно и в Чемкенте, что в Казахстане. А может и в Коломне, а может и в Грозном. Хотя нет, в Грозном всё-таки вряд ли, его я помню ярче других, не перепутал бы ни с чем.
На всех этих аэродромах проходили сборы московской парашютной команды: отец её тренировал, мама прыгала, а я... ну, я там просто жил. Я ведь вырос на этих аэродромах, в обнимку с парашютами, брезентовыми укладочными полотнищами и аэродромными сторожевыми псами.

Во время сборов чаще всего всё происходило в центре лётного поля - там, на зелёной траве расстилались укладочные полотнища, рядом был песочный круг и маты для приземления, стоял конус, в передвижном вагончике-коломбине хранились парашюты. Здесь с утра до вечера кипела жизнь: у взрослых своя; у нас, мелких - своя. И никто бы не доказал мне тогда, что наши дела были менее важными. Впрочем, и сейчас не докажет.
Этот пятачок в центре поля назывался "дальний старт". Дальний - потому что бывал ещё и ближний - у кромке поля, ближе к городку. Там тоже укладывали парашюты, готовились к прыжкам и приземлялись парашютисты - просто это были то ли другие команды, то ли начинающие спортсмены, то ли ещё кто-то, отделённый от туссовки на дальнем старте по каким-то своим, особым соображениям, неведомым и неинтересным мне, преисполненному чувством собственной важности белобрысому пятилетнему пацану. Зато мне было дело до всего, что происходило на обоих стартах, а тако же в городке, у самолётных стоянок, у опушки леса, у диспетчерской будки-СКП и вообще всюду, докуда можно было добраться.
Поле - не особо широкое, от ближнего старта до дальнего - меньше километра. Но почему-то тогда километры были совсем другие - и это был вполне себе поход: солнце печет макушку, высокая трава хлещет по ногам, хочется пить, и ближний старт уже вроде остался далеко позади, а до дальнего всё еще далеко, но знаешь, что когда дойдешь, то нальют стакан вкусного яблочного сока из большой трехлитровой стеклянной банки, дадут яйцо и огурец "стартового завтрака" - и жизнь снова покажется прекрасной и полной приключений. Впрочем, сначала надо ещё дойти.

А между "ближним" и "дальним" на поле проходила взлетная полоса. Здесь не надо себе представлять бетонную гладь "Шереметьева" - самолётки у нас были Ан-2 - "кукурузники", и взлетали и садились они на обычное грунтовое поле, прямо на травку. Так что полосу эту было хорошо видно лишь сверху - как плотно вытоптаную дорогу - а когда пересекаешь её поперек, то с высоты своего метра в кепке и не разглядишь даже сразу, что трава примята, и следы колёс повсюду.
Пересекать взлётку одному и без спросу было, конечно, строго запрещено: этому аэродромных детей учили едва ли не с рождения, вместе с тем, что вертолёт, даже выключенный, можно обходить только спереди (и лошадок так же!), а самолёт - только сзади (и корову тоже, а то забодает!). Надо было сначала спросить кого-то из взрослых (лучше - Руководителя Полётов, если Он не занят) - и, лишь получив его разрешение, как можно быстрее пересечь "опасную зону".

В тот день мне поручили важное дело: на аэродроме появилась новая девочка, младше меня на год или два, дочь кого-то из спортсменов. Она была на аэродроме впервые, ничего не знала, и надо было ей всё показать, рассказать, объяснить - и вообще проследить за ней со всей ответственностью: я ведь уже большой, а она маленькая. Это еще не был тот возраст, когда тот, кто младше тебя на год или два, кажется безнадежной малышней; и это было еще до школы, поэтому я ещё не знал, что с девченками знаться стыдно - поэтому я отнёсся к заданию с удовольствием, и со всей возможной серьезностью и старанием. Мы прошлись по старту и познакомились со всеми моими "друзьями" (самому младшему из которых было, скорее всего, не меньше тридцати - но я всегда легко сходился со взрослыми), потом поиграли в "песочнице" круга для приземления, потом, когда нас оттуда прогнали, залезли в вагончик-коломбину и играли там в "паровоз" (надо было топить топку, бросая камушки-"уголь" в "топку"-дырку в полу и дергать верёвку-гудок). А когда и это надоело, я вспомнил, что под другим таким вагончиком, расположенном на ближнем старте, живет большая чёрная собака, недавно родившая двух смешных щенят, с которыми я обожал возится. И мы решили пойти туда и на них посмотреть.
Спрашивать взрослых о разрешении перейти взлётку я не стал - в конце концов, я сам уже взрослый, раз мне такое важное дело поручили! Так что я проинструктировал свою подопечную о том, что взлётную полосу нужно переходить очень быстро и ни в коем случае не останавливаясь, огляделся по сторонам (самолётов вроде нет) и мы побежали.
Посередине она споткнулась и упала, разумеется, ударилась и разревелась. А по примятой вокруг траве я с ужасом догадался, что мы как раз сейчас и находимся прямо на взлётной полосе. Сколько я не убеждал, не говорил, что надо обязательно вставать и бежать дальше, она меня просто не слышала. И тут я услышал какой-то шум, посмотрел в сторону и увидел низко, над торцом полосы, заходящий на посадку Ан-2. В фас он казался почему-то ужасно огромным, с широченными двухэтажными крыльями, торчащами лапами-шасси... и что самое ужасное, он казался очень близким. Я кричал, пытался поднять свою "подопечную" и заставить бежать, но она ничего не понимала.

...вообщем, я испугался. Я расплакался сам и побежал со всех ног прочь с полосы, подальше от этого ужасного ревущего тарахтящего громыхающего самолёта, с таким острым винтом и такими огромными крыльями. Оставив позади девченку, за которой меня просили следить.

И пилот, и руководитель полётов в СКП, разумеется, нас видели - там всё как на ладони, и следят специально: и парашютисты, бывает, приземляются на полосу, да и дети постоянно бегают. Самолёт привычно ушел на второй круг - все ж не "Шереметьево", да и Ан-2 не "Боинг" - не велики потери от лишнего круга вокруг поля. Я этого не знал, но то, что самолёт не приземлился, а пролетел мимо - увидел. Слезы как-то сразу высохли, страх прошел - но тут же стало дико стыдно. Всерьёз, по-взрослому, по-настоящему стыдно. Я ведь её бросил. Оставил там, сзади, в беде, в опасности, а сам убежал, хотя мне поручили следить за ней. Она-то сама так ничего и не поняла, я ее нашел и мы пошли гулять дальше. Но острое ощущение стыда так и осталось.

На всю жизнь, судя по всему, осталось. Больше 20 лет прошло, я не помню ни имени, ни лица той девченки, названия аэродрома - и того не помню. А вот этот эпизод на взлётке - до сих пор стоит в глазах в деталях, и как вспоминаю, обжигает стыдом. До сих пор снится иногда. Редко-редко, но бывает. Всё хочу как-нибудь хотя бы во сне вернуться обратно.