Day 09 - Best scene ever

лучшей выбрать никак не могу. но пусть будет эта:

– Так вот, – сказала матери Джастина, – я решила, что буду делать дальше.
– Я думала, все давно решено. Ты же собиралась поступить в Сиднейский университет, заниматься живописью.
– Ну, это я просто заговаривала тебе зубы, чтобы ты не мешала мне все как следует обдумать. А теперь мой план окончательный, и я могу тебе сказать, что и как.
Мэгги вскинула голову от работы (она вырезала тесто для печенья формой елочкой: миссис Смит прихварывала, и они с Джастиной помогали на кухне). Устало, нетерпеливо, беспомощно посмотрела она на дочь. Ну что поделаешь, если девчонка с таким норовом. Вот заявит сейчас, что едет в Сиднейский бордель изучать на практике профессию шлюхи – и то ее, пожалуй, не отговоришь. Ох уж это милейшее чудовище Джастина, сущая казнь египетская.
– Говори, говори, я вся обратилась в слух. – И Мэгги опять стала нарезать елочки из теста.
– Я буду актрисой.
– Что? Кем?!
– Актрисой.
– Боже милостивый! – Тесто для печенья снова было забыто. – Слушай, Джастина, я терпеть не могу портить людям настроение и совсем не хочу тебя обижать, но… ты уверена, что у тебя есть для этого… м м… внешние данные?
– Ох, мама! – презрительно уронила Джастина. – Я же не кинозвездой стану, а актрисой. Я не собираюсь вертеть задом, и щеголять в декольте до пупа, и надувать губки! Я хочу играть по настоящему, – говорила она, накладывая в бочонок куски постной говядины для засола. – У меня как будто достаточно денег, хватит на время, пока я буду учиться, чему пожелаю, верно?
– Да, скажи спасибо кардиналу де Брикассару.
– Значит, все в порядке. Я еду в Каллоуденский театр Альберта Джонса учиться актерскому мастерству и уже написала в Лондон, в Королевскую Академию театрального искусства, попросила занести меня в список кандидатов.
– Ты уверена, что выбрала правильно, Джасси?
– Вполне. Я давно это решила. – Последний кусок окаянного мяса скрылся в рассоле; Джастина захлопнула крышку. – Все! Надеюсь, больше никогда в жизни не увижу ни куска солонины!
Мэгги подала ей полный противень нарезанного елочками теста.
– На, сунь, пожалуйста, в духовку. И поставь стрелку на четыреста градусов. Да, признаться, это несколько неожиданно. Я думала, девочки, которым хочется стать актрисами, всегда что то такое изображают, а ты, кажется единственная, никогда никаких ролей не разыгрывала.
– Ох, мама, опять ты все путаешь, кинозвезда одно дело, актриса – совсем другое. Право, ты безнадежна.
– А разве кинозвезды не актрисы?
– Самого последнего разбора. Разве что кроме тех, кто начинал на сцене. Ведь и Лоуренс Оливье иногда снимается в кино, Фотография Лоуренса Оливье с его автографом давно уже появилась на туалетном столике Джастины; Мэгги считала, что это просто девчоночье увлечение, а впрочем, как ей сейчас вспомнилось, подумала тогда, что у дочери хотя бы неплохой вкус. Подружки, которых Джастина изредка привозила в Дрохеду погостить, обычно хвастали фотографиями Тэба Хантера и Рори Кэлхоуна.
– И все таки я не понимаю. – Мэгги покачала головой. – Ты – и вдруг актриса! Джастина пожала плечами.
– Ну, а где еще я могу орать, выть и вопить, если не на сцене? Мне ничего такого не позволят ни здесь, ни в школе, нигде! А я люблю орать, выть и вопить, черт подери совсем!
– Но ведь ты так хорошо рисуешь, Джасси! Почему бы тебе и правда не стать художницей, – настаивала Мэгги.
Джастина отвернулась от громадной газовой печи, постучала пальцем по баллону.
– Надо сказать работнику, пускай сменит баллон, газа почти не осталось; хотя на сегодня хватит. – В светлых глазах, устремленных на Мэгги, сквозила жалость. – Право, мама, ты очень непрактичная женщина. А ведь предполагается, что как раз дети, когда выбирают себе профессию, не думают о практической стороне. Так вот, имей в виду, я не намерена подыхать с голоду где нибудь на чердаке и прославиться только после смерти. Я намерена вкусить славу, пока жива, и ни в чем не нуждаться. Так что живопись будет для души, а сцена – для заработка. Ясно?
– Но ведь Дрохеда тебе дает немалые деньги! – С отчаяния Мэгги нарушила зарок, который сама же себе дала – что бы ни было, держать язык за зубами. – Тебе вовсе не пришлось бы подыхать с голоду где то на чердаке. Хочешь заниматься живописью – сделай одолжение. Ничто не мешает.
Джастина встрепенулась, спросила с живостью:
– А сколько у меня на счету денег, мама?
– Больше чем достаточно – если захочешь, можешь хоть всю жизнь сидеть сложа руки.
– Вот скучища! Под конец я бы с утра до ночи только трепалась по телефону да играла в бридж; по крайней мере матери почти всех моих школьных подруг больше ничем не занимаются. Я ведь в Дрохеде жить не стану, перееду в Сидней. В Сиднее мне куда больше нравится, чем в Дрохеде. – В светлых глазах блеснула надежда. – А хватит у меня денег на новое лечение электричеством от веснушек?
– Да, наверно. А зачем тебе это?
– Затем, что тогда на меня не страшно будет смотреть.
– Так ведь, кажется, для актрисы внешность не имеет значения?
– Перестань, мама. Мне эти веснушки вот как осточертели.
– И ты решительно не хочешь стать художницей?
– Еще как решительно, благодарю покорно. – Джастина, пританцовывая, прошлась по кухне. – Я создана для подмостков, сударыня!
– А как ты попала в Каллоуденский театр?
– Меня прослушали.
– И приняли?!
– Твоя вера в таланты собственной дочери просто умилительна, мама. Конечно, меня приняли! К твоему сведению, я великолепна. И когда нибудь стану знаменитостью.
Мэгги развела в миске зеленую глазурь и начала осторожно покрывать ею готовое печенье.
– Для тебя это так важно, Джас? Так хочется славы?
– Надо думать. – Джастина посыпала сахаром масло, до того размякшее, что оно заполнило миску, точно сметана: хотя старую дровяную плиту и сменили на газовую, в кухне было очень жарко. – Мое решение твердо и непоколебимо, я должна прославиться.
– А замуж ты не собираешься? Джастина презрительно скривила губы.
– Черта с два! Всю жизнь утирать мокрые носы и грязные попки? И в ножки кланяться какому нибудь обалдую, который подметки моей не стоит, а воображает себя моим господином и повелителем? Дудки, это не для меня!
– Нет, Джастина, ты просто невыносима! Где ты научилась так разговаривать?
– В нашем изысканном колледже, разумеется. – Джастина быстро и ловко одной рукой раскалывала над миской яйцо за яйцом. Потом принялась яростно сбивать их мутовкой. – Мы все там весьма благопристойные девицы. И очень образованные. Не всякое стадо безмозглых девчонок способно оценить всю прелесть таких, к примеру, латинских стишков:
Некий римлянин из Винидиума
Носил рубашку из иридиума.
Говорят ему:
– Не странно ль ты одет?
А он в ответ: «Id est bonum sanguinem praesidium» .
Губы Мэгги нетерпеливо дрогнули.
– Конечно, очень неприятно признаваться в своем невежестве, но все таки объясни, что же сказал этот римлянин?
– Что это чертовски надежный костюм.
– Только то? Я думала, услышу что нибудь похуже. Ты меня удивляешь. Но хоть ты и очень стараешься переменить разговор, дорогая дочка, давай вернемся к прежней теме. Чем плохо выйти замуж?
Джастина насмешливо фыркнула, довольно похоже подражая бабушке.
– Ну, мама! Надо же! Кому бы спрашивать! Мэгги почувствовала – кровь прихлынула к щекам, опустила глаза на противень с ярко зелеными сдобными елочками.
– Конечно, ты очень взрослая в свои семнадцать лет, а все таки не дерзи.
– Только попробуй ступить на родительскую территорию, сразу тебя обвиняют в дерзости – правда, удивительно? – осведомилась Джастина у миски со сбитыми яйцами. – А что я такого сказала? Кому бы спрашивать? Ну и правильно сказала, в самую точку, черт возьми! Я же не говорю, что ты неудачница, или грешница, или что нибудь похуже. Наоборот, по моему, ты на редкость разумно поступила, что избавилась от своего муженька. На что тебе дался муж? Денег на жизнь тебе хватает, мужского влияния на твоих детей хоть отбавляй – вон сколько у нас дядюшек. Нет, ты очень правильно сделала! Замужество – это, знаешь ли, для безмозглых девчонок.
– Ты вся в отца.
– Опять увертки. Если я тебе чем то не угодила, значит, я вся в отца. Что ж, приходится верить на слово, я то сего достойного джентльмена сроду не видала.
– Когда ты уезжаешь? – в отчаянии спросила Мэгги.
– Жаждешь поскорей от меня избавиться? – усмехнулась Джастина. – Ничего, мама, я тебя ни капельки не осуждаю. Но что поделаешь, обожаю смущать людей, а тебя особенно. Отвезешь меня завтра к сиднейскому самолету?
– Давай лучше послезавтра. А завтра возьму тебя в банк. Сама посмотришь, что у тебя на текущем счету. И вот что, Джастина…
Джастина подбавляла муку и ловко управлялась с тестом, но, услышав что то новое в голосе матери, подняла голову.
– Да?
– Если у тебя что нибудь не заладится, прошу тебя, возвращайся домой. Помни, в Дрохеде для тебя всегда найдется место. Что бы ты ни натворила, чем бы ни провинилась, ты всегда можешь вернуться домой.
Взгляд Джастины смягчился.
– Спасибо, мам. В глубине души ты старушка неплохая, верно?
– Старушка? – ахнула Мэгги. – Какая же я старуха! Мне только сорок три.
– О господи! Так много?
Мэгги запустила в нее печеньем елочкой и угодила по носу.
– Вот негодяйка! – Она засмеялась. – Ты просто чудовище! Теперь я чувствую, что мне уже все сто.
Дочь широко улыбнулась.
Тут вошла Фиа проведать, что делается на кухне; Мэгги обрадовалась ей как спасению.
– Знаешь, мама, что мне сейчас заявила Джастина? Зрение Фионы ослабло, немалого труда ей стоило теперь вести счета, но за потускневшими зрачками ум сохранился по прежнему зоркий.
– Откуда же мне знать? – спокойно заметила она и не без испуга поглядела на зеленое печенье.
– Ну, иногда мне кажется, у вас с ней есть от меня кое какие секреты. Вот только что моя дочь ошарашила меня новостью, и сразу являешься ты, а ведь тебя в кухне целую вечность не видали.
– М мм, хоть с виду и страшно, а на вкус недурно, – оценила Фиа зеленое печенье. – Право, Мэгги, я вовсе не затеваю у тебя за спиной заговоров с твоей дочкой. Что ты на этот раз натворила? – обернулась она к Джастине, которая опять заполняла тестом масленые и посыпанные мукой противни.
– Я сказала маме, что буду актрисой, бабушка, только и всего.
– Только и всего, а? Это правда или просто еще одна твоя сомнительная шуточка?
– Чистая правда. Я вступаю в Каллоуденскую труппу.
– Ну и ну. – Фиа оперлась на стол, насмешливо посмотрела в лицо дочери. – До чего дети любят жить своим умом, не спросясь старших, а, Мэгги?
Мэгги промолчала.
– А ты что, меня не одобряешь, бабушка? – повысила голос Джастина, уже готовая ринуться в бой.
– Не одобряю? Я? Живи как хочешь, Джастина, это не мое дело. А кстати, по моему, из тебя выйдет неплохая актриса.
– Ты так думаешь? – изумилась Мэгги.
– Да, конечно, – подтвердила Фиа. – Джастина ведь не из тех, кто поступает наобум – верно я говорю, внучка?
– Верно, – усмехнулась та, отвела влажную прядь, упавшую на глаза, поглядела на бабушку с нежностью, и матери подумалось, что к ней то Джастина никакой нежности не питает.
– Ты у нас умница, Джастина. – Фиа покончила с печеньем, за которое принялась было с такой опаской. – Совсем недурно, но я предпочла бы не зеленую глазурь, а белую.
– Деревья белые не бывают, – возразила Джастина.
– Отчего же, если это елка, на ней может лежать снег, – сказала Мэгги.
– Ну, теперь поздно, всех будет рвать зеленым! – засмеялась Джастина.
– Джастина!!!
– Ух! Извини, мам, я не в обиду тебе. Всегда забываю, что тебя от каждого пустяка тошнит.
– Ничего подобного! – вспылила Мэгги.
– А я пришла в надежде на чашечку чая, – вмешалась Фиа, придвинула стул и села. – Поставь чайник, Джастина, будь умницей.
Мэгги тоже села.
– По твоему, у Джастины правда что то получится, мама? – с тревогой спросила она.
– А почему бы нет? – отозвалась Фиа, следя за тем, как внучка истово, по всем правилам готовит чай.
– Может быть, у нее это просто случайное увлечение.
– Это у тебя случайное увлечение, Джастина? – осведомилась Фиа.
– Нет, – отрезала Джастина, расставляя на старом зеленом кухонном столе чашки с блюдцами.
– Выложи печенье на тарелку, Джастина, не ставь на стол всю миску, – машинально заметила Мэгги. – И весь кувшин молока тоже не ставь, ради бога, налей, как полагается, в молочник.
– Да, мама, хорошо, мама, – так же машинально откликнулась Джастина. – Не понимаю, зачем на кухне разводить такие церемонии. Мне только придется потом возвращать все остатки по местам и мыть лишние тарелки.
– Делай, как тебе говорят. Так куда приятнее.
– Ладно, разговор у нас не о том, – напомнила Фиа. – Я думаю, тут и обсуждать нечего. По моему, надо дать Джастине попытаться, и, скорее всего, попытка будет удачная.
– Вот бы мне твою уверенность, – хмуро промолвила Мэгги.
– А ты что, рассуждала насчет лавров и славы, Джастина? – резко спросила бабушка.
– От лавров и славы я тоже не откажусь. – Джастина вызывающе водрузила на кухонный стол старый коричневый чайник и поспешно села. – Уж не взыщи, мама, как хочешь, а подавать на кухне чай в серебряном чайнике я не стану.
– И этот вполне годится, – улыбнулась Мэгги.
– А, славно! Что может быть лучше чашечки чаю, – блаженно вздохнула Фиа. – Зачем ты все выставляешь перед матерью в самом невыгодном свете, Джастина? Ты же прекрасно знаешь, суть не в богатстве и не в славе, а в том, чтобы раскрыть себя.
– Раскрыть себя, бабушка?
– Ну, ясно. Суть в тебе самой. Ты чувствуешь, что создана для сцены, правильно?
– Да.
– Тогда почему бы так маме прямо и не сказать? Чего ради ты ее расстраиваешь какой то дурацкой болтовней?
Джастина пожала плечами, залпом допила чай и протянула матери пустую чашку.
– Почем я знаю, – буркнула она.
– Сама не знаю почему, – поправила Фиа. – Надо полагать, на сцене говорят ясно и разборчиво. Но в актрисы ты идешь, чтобы раскрыть то, что в тебе есть, так?
– Ну, наверное, – нехотя согласилась Джастина.
– Фу ты! Все Клири одинаковы – вечная гордыня и ослиное упрямство. Смотри, Джастина, научись обуздывать свой норов, не то он тебя погубит. Экая глупость – боишься, вдруг тебя поднимут на смех? А с чего, собственно, ты взяла, что твоя мать уж такая бессердечная? – Фиа легонько похлопала внучку по руке. – Будь помягче, Джастина. Не надо так от всех отгораживаться.
Но Джастина покачала головой.
– Не могу иначе. Фиа вздохнула.
– Что ж, девочка, в добрый путь, благословляю тебя, только много ли пользы будет от моего благословения…
– Спасибо, бабушка, очень тебе признательна.
– Тогда будь добра, докажи свою признательность делом – поищи дядю Фрэнка и скажи ему, что в кухне готов чай.
Джастина вышла; Мэгги во все глаза глядела на мать.
– Честное слово, мама, ты просто изумительна. Фиа улыбнулась.
– Что ж, согласись, я никогда не пыталась поучать моих детей, как им жить и что делать.
– Да, правда, – с нежностью отозвалась Мэгги, – и мы тоже всегда были тебе за это признательны.

последний раз читала эту книгу лет 10 назад, а узнаю каждое слово. очень яркая она. и сильная