Чехол гитары летит на землю, пакет с мандаринами аккуратно пристраивается на теплый камень. Она присаживается на парапет в каком-то полуметре от него. Он смотрит на нее и думает: какая она нахальная. Вот уже пару месяцев, как это место – только его.
Полы свободной в крупную сине-зеленую клетку рубашки небрежно связаны в узел под грудью. В прореху на линялых джинсах выглядывает коленка. На коленке свежая ссадина. Рыжие короткие кудряшки такие густые, что солнечные лучи застревают в них намертво, не в силах освободиться. Он рисует ее и думает: какая она не складная. На кузнечика похожа.
Бережно обнимая потертый корпус гитары, она играет одну мелодию за другой. Он слушает и думает: какая она шумная. От уже привычной сосредоточенностине остается и следа. Как и от почти привычной тоски.
Тонкие пальцы с короткими ногтями вспарывают оранжевую кожуру. Та расходится с еле слышным треском, и пахнет уже не только морем, а еще и мандаринами. Он смотрит на ярко оранжевые в белых лохмотьях дольки на узкой мозолистой ладошке и думает: какая же она дура. А кто еще будет есть мандарины - летом? Мандарины надо есть зимой, на Новый Год. Когда в доме пахнет хвоей, и мишура поблескивает на пышных елочных лапах, у них совершенно особенный, ни с чем не сравнимый вкус.
- Будешь? – спрашивает она.
Он открывает рот, чтобы отказаться, и она бесцеремонно закидывает в него дольку, легко мазнув по губам кончиками пальцев. Шершавые, думает он и машинально прижимает неожиданное угощение языком к небу. Чувствуя, как растекается по языку сладкий с кислинкой сок, он думает: какая она…
- Вкусно? – она наклоняется к нему, пытливо всматриваясь в его лицо.
Вблизи можно рассмотреть россыпь веснушек на облупленном носу и тонкий золотистый пух на скулах. Он смотрит в ее глаза и думает: какой он дурак.
Ее глаза в обрамлении рыжих ресниц – зеленые. Как хвоя в новогодней мишуре.
- Очень, - отвечает он.