на это. Много букв про массовый подвиг черкесского народа. Лично меня впечатлило..
В годы Великой Отечественной войны жители черкесского аула совершили массовый подвиг. Увековечить его до сих пор так и не удалось…

Эту удивительную историю о само­отверженности, мужестве и бла­городстве «маленьких людей» я услышала от родственников в Черкесске. И вскоре сама встре­тилась с некоторыми из ее героев.

…Знойным августовским днем 1942 года, на окраине аула Бесленей, на бере­гу Большого Зеленчука остановился обоз. Поначалу местные жители решили, что это отступающие красноармейцы. Но вскоре мальчишки, отправившиеся «на разведку», разнесли по аулу тревожную весть: «Там дети! Больные дети!» Стар и млад поспеши­ли к реке.

Увиденное потрясло людей: на пожухлой траве лежали около сотни грязных, худых, измученных подростков. Некоторые не смог­ли слезть с повозок: лица землистого цвета, тельца – кожа да кости, ножки распухшие. У этих малышей не было сил даже на то, чтобы отогнать облепивших их мух. Они не плака­ли, не звали маму. Они тихо умирали.

Пока сердобольные черкешенки бега­ли домой за нехитрой едой, председатель сельсовета Сагид Шовгенов расспраши­вал сопровождавших детей воспитателей. Старшим у них был однорукий мужчина, одетый в старенькую гимнастерку. От него и узнал, что ребятишки – детдомовцы из бло­кадного Ленинграда. Почти у всех родные либо погибли при обстрелах и бомбежках, либо умерли от голода. В апреле по льду Ладожского озера, под артобстрелом, детдо­мовцев удалось эвакуировать из города. Затем в теплушках их больше месяца везли в Краснодарский край. Обмороженные и сильно истощенные не перенесли даль­нюю дорогу, многие погибли при бомбеж­ках. Высадили детей в Армавире. Только они стали приходить в себя, как пришлось перебираться в станицу Курганную – стало известно, что немцы перешли в наступле­ние. Местные власти выделили детдомовцам четыре повозки и немного еды и приказали добираться своим ходом до Теберды, а отту­да, через Клухорский перевал, уходить в Грузию. Самых слабых и маленьких усадили на повозки и – в путь. Через день выделен­ные продукты закончились. Неделю корми­лись тем, что давали местные жители.

«Ты не довезешь их даже до ближайшего аула», – указал на повозки Шовгенов. «Не довезу, – устало согласился однорукий и, немного помявшись, без всякой надежды спросил: – А может, вы их у себя остави­те?» «Вы проехали через столько населен­ных пунктов, почему там не взяли детей? Неужели ни у кого не дрогнуло сердце?» – спросил Шовгенов. «Да ты на их лица пос­мотри, – обозлился однорукий, – видишь, сколько тут евреев? А немцы расстрелива­ют за их укрывательство!»

Шовгенов собрал стариков на совет. Нашлись такие, кто заявил, что дети гяуров аулу ни к чему. Еще несколько человек посе­товали, мол, свои ребятишки едят не досы­та, куда еще чужих брать. И все-таки было решено: «Эти дети прошли через ад. Мы не оставим их в беде!»

Женщины и старики стали разбирать ребятишек. 32 умирающих малыша унесли в аул. Последней забрали десятилетнюю Катюшу Иванову. Абдурахман Охтов, взяв почти невесомую девочку на руки, ласково сказал: «Пойдем к нам, дочка. Мы с тобой одной крови, люди ведь…»

На прощанье растроганный однорукий благодарил аульчан: «Спасибо вам великое. Надо же, а нам ведь «доброжелатели» сове­товали не заходить в ваш аул, дескать, там живут головорезы-черкесы, а с ними лучше не связываться…»


(На довоенной фотографии – председатель Бесленейского сельсовета Сагид Шовгенов, его жена Цуца и их сын Малик )

Вечером в сельсовете собрались его председатель Шовгенов, председатель мес­тного колхоза Хусин Лахов и аульский ста­роста Мурзабек Охтов. Не сегодня-завтра в Бесленей могли войти фашисты, надо было придумать, как спасти детей. Решили запи­сать их в похозяйственную книгу, дав чер­кесские имена и фамилии тех, кто их при­ютил. Стали думать, как прокормить детво­ру. В те годы аульчане жили крайне бедно, питались скудно, а тут столько едоков при­бавилось. Хусин Лахов, рискуя попасть под суд, приказал выдать из колхозных запасов пшено, кукурузу, масло и даже мед.

Две недели черкешенки бережно выха­живали детей: лечили, выводили вшей, по совету стариков откармливали маленькими порциями. А им все время хотелось есть. Одного мальца – Ваню – не уберегли. В отсутствие взрослых он переел и через пару дней скончался. А остальные ребятишки, окруженные любовью и заботой, потихонь­ку выздоравливали, крепли день ото дня. И тут в ауле появились оккупанты.

В прятки со смертью

Кто сообщил фашистам о ленинградских детях, точно неизвестно. По глухой молве, нашелся в ауле один мерзавец. Поиски начались с вежливых расспросов. «Скажите, где дети, мы не сделаем им плохого, мы их только изолируем, они ведь юде», – объяс­нял обер-ефрейтор Освальд. Но люди дела­ли вид, что не понимают его. Тогда народ стали таскать на допросы. Чаще других в комендатуру водили председателя сельсо­вета, но тот, как и другие бесленеевцы твер­дил одно и то же: «Да, был обоз, но дети ушли в Грузию». И тогда начались обыски.

Жена председателя сельсовета, краса­вица Цуца, увидев приближающихся к дому немцев, тут же вытащила вещи из большого сундука, и уложила в него троих детдомов­цев. Умоляя их молчать, она захлопнула крышку сундука, навалила сверху какое-то тряпье и усадила на него своего сына Малика. Шестилетний мальчишка, которому передался испуг матери, принялся реветь во весь голос, Цуца утешала его. По счастью, немцы, которых раздражал громко плачу­щий Малик, в доме не задержались.

Катюшу Иванову Охтовы прятали на чердаке. В один из дней, когда родителей не было дома, девочка, забыв их настав­ления, выбежала к подружкам на улицу. Белобрысую голубоглазую девчонку заме­тил проходивший мимо немец. И стал ее подзывать. Перепуганная Катя бросилась во двор к соседям. Сосед успел спрятать ее на чердаке. К немцу, потребовавшему пока­зать девочку, он вывел свою дочь: «Это она прибежала с улицы». «Нет, та была белень­кая, веди ее», – требовал немец. «Такой у нас нет», – уверял его мужчина. Не выдал он Катю и под дулом пистолета.

Бездетная Кукра Агаржанокова, усы­новившая с мужем Якубом пятилетнего Марика, была уверена, что темноволосый, темноглазый мальчуган сойдет за черкеса. Но немцы Агаржаноковым не поверили: «Он из Ленинграда, вон какой тощий…» «Мой сын долго и тяжело болел, потому он такой худенький», – уверяла Кукра. Тогда немцы приказали принести из сельсовета похо­зяйственную книгу: «Если он не числится в книге, мы тебя расстреляем», – пообещали они женщине. Но в книге Марик был запи­сан как Мусса Якубович Агаржаноков.

Один из гитлеровцев, достав из кармана конфету в красочном фантике, стал крутить ее перед Мариком: «Ты хороший мальчик, скажи, как тебя зовут, откуда ты приехал, получишь конфету». Марик молча смотрел на немца. Опасаясь, что несмышленыш заго­ворит, Кукра стала возмущаться: «Ты что, не видишь, мой ребенок – черкес, он по-русски не понимает…» Немец, выругавшись, ушел.

Другие женщины, спрятав детей в укром­ном месте, спешили навстречу гитлеровцам, с поклоном протягивали яйца, сыр, молоко. А сами мысленно молили Аллаха: «Только бы не стали обыскивать, только бы не нашли детей…» Немцы, довольные теплым при­емом, уходили.

Сколько седых волос появилось у бесле­неевских матерей, как они пережили страш­ные пять месяцев оккупации, знает только Всевышний…

По воспоминаниям старожилов, одного мальчика-еврея немцы все-таки нашли. Усыновила его некая Кабахан. Одинокая женщина души не чаяла в приемном сыне, всю свою нерастраченную нежность дарила ему. Предатель, сообщивший оккупантам о ленинградских детях, выследил, где Кабахан прячет ребенка, и привел туда гитлеровцев. Мальчика расстреляли на улице. Приставив к телу охрану, немцы несколько дней не разрешали его хоронить. После похорон Кабахан исчезла. Нашли ее аульчане на кладбище. Она умерла, обнимая руками небольшой могильный холмик. Похоронили женщину рядом с сыном. А на следующий день, на берегу Зеленчука нашли и предате­ля. С пулей в сердце.

В январе 1943 года аул был освобожден. Ленинградцы вместе с другими аульски­ми ребятишками пошли в школу. А весной стали по мере сил помогать старшим: рабо­тали на огородах, ходили в степь собирать сухой бурьян, единственное топливо в тех краях, тем, кто постарше, мужчины доверя­ли водить на водопой колхозных лошадей.

В первые послевоенные годы у большинс­тва ленинградских приемышей отыскались родственники. Этих ребят перевезли в ста­линградский детдом, откуда их забрали род­ные. Сироты же так и остались в Бесленее.

Что до судьбы ста детдомовцев, пытавших­ся перебраться в Грузию, то она сложилась трагически. Дорогу на Клухорский перевал захватили немцы, детдомовцам пришлось остаться в Теберде, где они поселились в одном из санаториев. Перед отступлением немцы расстреляли и детей, и воспитателей.

Три матери Володи Жданова-Цеева

Отец Володи, как и его сестра Лена, скончал­ся еще до войны. В блокадном Ленинграде он жил с мамой, братьями Мишей и Георгием. В конце 41-го мать и Миша тяжело заболе­ли. Володя помнил, как Георгий с ночи зани­мал очередь, чтобы получить хлеб, по 125 граммов на человека. Мама свой кусок не съедала, делила его между детьми. В январе 42-го мать и Миша умерли. Они так и оста­лись лежать в ледяной квартире, а Георгия и Володю двоюродная сестра отвела в детский дом. Но сытнее жить не стало. Когда дети просили кушать, воспитатели молча плакали. Через несколько дней от недоедания скон­чался и Георгий. А Володя так ослаб, что не смог дойти до соседней комнаты, чтобы поп­рощаться с братом.

В Бесленее Володю усыновила семья Цеевых, которым он заменил умершего сына. Абазинка Мерамхан каждый день откладывала в мисочку еду, наказывая малолетним дочерям Леле и Ляле: «Это должен съесть Володя». Когда мальчишка пытался разделить дополнительную еду с новыми сестренками, голодные девчушки, опустив густые ресницы, решительно отка­зывались: «Нет-нет, это тебе…»

В 1949 году Мерамхан скоропостижно скончалась. После похорон старейшины стали уговаривать Сагида отдать приемы­ша в детский дом, мол, трудно мужчине справиться с тремя детьми, но тот наотрез отказался. Вскоре ему сосватали в жены черкешенку Мацу, которая стала для Володи третьей матерью.

После окончания школы, в 1952 году, в дом Цеевых пришла беда: Сагид в горах перевер­нулся на тракторе и стал инвалидом. Но когда Володя попытался устроиться на работу, отец запротестовал: «Мы с матерью не могли учиться, но ты будешь, чего бы нам это ни стоило…» Собрав последние гроши, Цеевы отправили Володю в Ростов-на-Дону, где тот поступил в горно-электромеханический тех­никум. На каникулы Володя летел в Бесленей, где его ждали родные. По распределению он попал в Рязанскую область, но как только отработал положенное, сразу вернулся на Кавказ. Чтобы быть поближе к Сагиду, устро­ился в Карачаевское шахтоуправление, где и проработал до самой пенсии. Отца и мать он никогда не забывал. Часто наведывался в Бесленей, где выстроил для них дом. Чтобы старики не ходили в степь за топливом, заку­пал для них первосортный уголь.

Горянка Катя Иванова

Отец Кати Иван ушел на фронт в первые же дни войны и вскоре погиб. В блокаду ее мать делила свой паек между детьми: старшим Валентином, Катей и младшей Женечкой. В один из дней мать с постели не поднялась. Когда Валентин вернулся домой с полученным по карточкам хлебом, дети решили во что бы то ни стало накормить маму, но та была мертва. За день до кончи­ны мать просила детей: «Если умру, никому об этом не говорите. Спрячьте меня в кори­доре за занавеской, тогда по моей карточке вы сможете получать хлеб». Но у ребятишек не хватило сил сделать это.

Дружинницы, отыскавшие дышащих на ладан Ивановых, отвели их в детдом на Охте. По дороге из Краснодарского края на Теберду Ивановы друг друга потеряли.

Щаща и Абдурахман Охтовы, удочерившие Катю, назвали ее Фатимой. Они стали девоч­ке добрыми родителями, а их сын Мухамед – заботливым братом. Выросла Фатима настоящей горянкой: скромная, работящая девушка по-черкесски говорила лучше, чем по-русски, знала все обычаи и обряды, могла приготовить любое национальное блюдо.

Был у Фатимы в ауле еще один близкий человек – Нух Гуков. В 1942 году, в тот памят­ный августовский день, когда Катя обрела новых родителей, именно этот мальчиш­ка первым протянул девочке вкуснейший кукурузный чурек. Долго он опекал Фатиму, а когда она заневестилась, родители Нуха решили, что лучшей жены ему не найти.

Вскоре после свадьбы Фатима, много лет разыскивавшая родственников, получи­ла долгожданную весточку. Оказалось, что Валентина и Женечку приютила русская семья с хутора Ново-Исправненский, что находится в сорока километрах от Бесленея. Валентин, отслужив в армии, вернулся в Ленинград, а Женя, заведя семью, осталась жить на хуто­ре. И радостная встреча состоялась.

Нух и Фатима прожили вместе много лет, работали на одном заводе, воспитали шесте­рых детей. А когда в 1996 году Фатима скон­чалась, на ее похороны собрался весь аул.

Мусса и два Рамазана

Мальчик, усыновленный Агаржаноковыми, о своей жизни в Ленинграде ничего не пом­нил. Знал лишь одно – его звали Мариком. К новым родителям он привык быстро. А те не могли нарадоваться на единственного сына: через два месяца он бойко говорил по-чер­кесски, в школе учился на «отлично», помогал по хозяйству. Только вот по ночам его мучили кошмары. Мать утешала его и молила Аллаха, чтобы тот избавил Муссу от страшных снов.

После окончания пятого класса отец Муссы тяжело заболел. Больной, он продол­жал работать в колхозе. Чтобы ему помочь, Мусса перешел в вечернюю школу. Но затем Якуб уговорил его учиться днем. И хоть большим достатком семья похвалиться не могла, родители сделали все, чтобы Марик окончил очное отделение учительского инс­титута. А потом, уже заочно, он окончил и Ставропольский педагогический институт. Жаль только, отец не дожил до этого.

С двумя высшими образованиями Мусса легко мог бы устроиться в областном центре, сделать научную карьеру. Но понимая, что матери будет трудно покинуть родной аул, он остался в Бесленее. 45 лет Мусса Якубович преподавал математику и физику в школе, работал завучем. А Кукра, пережившая мужа на 28 лет, до самой смерти гордилась своим ученым и красивым сыном, который стал ей настоящей опорой.

После войны остались в ауле еще два мальчика, не помнившие своих фамилий – Саша и Витя. Их обоих новые родители Хежевы и Адзиновы назвали Рамазанами. Так уж получилось, что этим ребятам не дове­лось продолжить учебу после семилетки.

В седьмом классе у Рамазана Хежева умер отец Хаджимурза. Паренек, устроив­шись на работу, стал настоящим кормильцем для матери и двоих сестренок. Отслужив в армии, вернулся в Бесленей, где всю жизнь проработал шофером.

Шестилетний Рамазан (Витя) Адзинов первое время тайно собирал со стола все корочки и прятал их у себя под кроватью. Мать Кара, случайно обнаружив эти запасы, схватилась за сердце и заплакала: «Сколько же перенес мой мальчик…» Поначалу Рамазан часто болел, и Кара ночи напролет просиживала у его постели. А потом маль­чуган окреп. Стал первым помощником у родителей, работал и дома, и в колхозе. Заговорил по-черкесски, а верхом ездил, как настоящий горец. В школе Рамазан успевал хорошо, мечтал после 7 класса продолжить учебу. Но тут тяжело заболела Кара. Шестнадцать лет она была прикована к постели. И все эти годы муж Магомед-Али и сын ухаживали за ней, возили на лечение в разные больницы, но все тщетно.

После кончины любимой матери Рамазан нашел несколько писем, адресованных ему. Из них он узнал, что фамилия его Воронин, что в Ленинграде у него есть старшая сест­ра, которая его ищет…

Почему мама несколько лет прятала эти письма, Витя-Рамазан понял сразу. Видно запала ей в память история Кулистан Патовой-Тазартуковой. Та, имея пятерых дочерей, приняла 14-летнего ленинградс­кого ремесленника Алексея, умиравшего от голода, и выходила его. Новые сестренки Алеши радовались: «Наконец-то и у нас появился брат!»

Мужу Кулистан Абдул-Кариму, вернувше­муся с фронта по ранению, Леша тоже пон­равился. Желая лучшей доли смышленому парнишке, он устроил его в ремесленное училище Черкесска. Кулистан, у которой душа болела за Алексея, не однажды соби­рала в сумки домашнюю еду и отправлялась в город. Почти весь путь, а это без малого 25 километров, она проделывала пешком. Через год Алексея отправили в Москву учиться в ФЗУ при авиационном заво­де. После службы в армии он перебрал­ся в Астраханскую область, где женился. Какое-то время письма от него приходили в Бесленей, но потом он замолчал. А Кулистан до самой смерти все надеялась, а вдруг да приедет хоть на денек ее Алексей…

Рамазан Адзинов не осудил маму за спря­танные письма. Только родная мать может так бояться потерять своего ребенка. А со своей сестрой Рамазан встретился. И вскоре перевез ее к себе, в Карачаево-Черкесию.…

В 1960-е годы подвигом бесленеев­цев заинтересовались местные краеведы. К этому времени многих героев этой исто­рии уже не было в живых. Старики помни­ли лишь, что в ауле осталось 32 ребенка, среди них много евреев, которых прятали от немцев. Официально удалось установить лишь некоторых из тех, кто спас ленинград­цев. Помимо названных мной это:

Гутякулова Чаба, приютившая 12-летнего Колю; Кардановы Адиль-Герей и Цаца – 9-летнего Колю; Джантемировы Абубекир и Муслимат – 10-летнего Ваню; Мурзаевы – 10-летнего Сеньку; Камбиевы Синах и Ислам – 9-летнего Борю; Охтова Цура – 8-летнего Вову, Гутякуловы Мусса и Марьят – 12-летнего Степу…

Но вернусь к ленинградцам, для которых Бесленей стал второй родиной. Владимиру Цееву, Муссе Агаржанокову, Рамазану Хежеву и Рамазану Адзинову родители, согласно обы­чаям, нашли хороших невест-черкешенок. У них родились дети, появились внуки. И хотя говорят они на русском и черкесском языках, все считают себя черкесами.

От моих аульских собеседников я узнала, что Цеев, Агаржаноков, Хежев и Адзинов не первый год хлопочут об установке в Бесленее памятника тем, кто спас ленин­градских детей. Обращались за помощью и к республиканскому правительству, и к губернатору Санкт-Петербурга Валентине Матвиенко, и даже к президенту Путину. Денег на это ни у кого не нашлось…

Взято отсюда http://www.elot.ru/forum/viewtopic.php?t=5080

» Дописано позже
В наши дни, когда террористы пытаются посеять межнациональную рознь, вражду, запугать и стравить братские народы... Мы должны!!! ОБЯЗАНЫ!!!! Знать об этих фактах.... ЗНАТЬ И ПОМНИТЬ... И прошу заметить.Эти люди МУСУЛЬМАНЕ.....

и вот на это. Неопубликованный рассказ Лукъяненко. То, что написано аж в 2009 г. впечатляет канешн )
http://dr-piliulkin.livejournal.com/617699.html