Сегодня после работы мы с коллегой пошли на презентацию в библиотеку Мирзояна, где его друг и мой знакомый Армен Мурадян читал свой рассказ "Вавилонское столотворение", который напечатали в новом номере старого-старого своей академичностью журнала "Литературная Армения".
Учитывая весь классический подход журнала, о котором говорили сами организаторы (а именно полная Ведущая с длинными черными волосами и в таком же черном балахоне), рассказ Армена в нем приятно удивил их самих, хоть и несколько адаптирован в целом под формат издания. До и после чтения было обсуждение, где все говорили о прозе, поэзии, русском языке в Армении, произведении Армена, но главным образом о самих себе.
Сегодняшний вечер был одним из тех вечеров, когда под конец чувствуешь себя насытившимся.
Когда сидишь и смотришь на людей как будто со стороны и смущенно отводишь взгляд, если встречаешься с кем-то глазами, словно тебя засекли за этим подсматриванием. Но не смотреть не можешь, потому что это зрелище живых, настоящих и в то же время необычных людей просто завораживает.
Старик-писатель с крючковатым носом - автор большинства рассказов в этом новом номере журнала, слушавший вступительное слово Ведущей с недовольным причмокиванием, внезапно оживился, когда ему наконец(!) дали слово. Была мысль, которая мне сперва понравилась, о том, что это время нашего поколения, а они, доживающие так сказать свой век, всего лишь взяли его в аренду. Потом он повторил эту идею еще пару раз, чуточку видоизменив, с каждым разом все более сотрясаясь и повышая голос, и впечатление было упущено. Окончательно разгорячившись, рассказал о своем героическом рабочем прошлом постсталинских времен, перечислив незнакомые присутствующим имена его современников-гениев(???), затем добавил, что это ему нужно слушать молодых авторов, чтобы понять, есть ли у русскоязычной (и не только) прозы в Армении будущее. После этого он выпил скотч , принесенный Ведущей специально для него, торопливо оделся, не дожидаясь начала чтения, попрощался и ушел.
Во время прочтения рассказа ушли еще две женщины его возраста. Одна из них почти все время сидела молча, у стены, мне были видны только ее пушистые волосы, очки, тонкие сережки, время от времени мелькала снисходительная улыбка. Так же снисходительно-вежливо она обернулась у самой двери и попрощалась в пространство.
Вторая, ее подруга, не попрощалась вообще. Даже ее неопрятный свитер и толстоватые очки на веревочке выражали возмущение, дополняя красноречиво раскрасневшиеся щеки. Этот молодой человек перешел все рамки, все грани приличия, что за словечки. И не стыдно в присутствии почтенных людей.
А вот сидевшая передо мной дама их же возраста этого мнения совсем не разделяла. Несмотря на старомодный костюм и блекло-красный цвет помады, ее взволновал и сам рассказ, и его обсуждение, в котором она живо участвовала, и все мы слушали ее с интересом. Дело было не в том, что именно она говорила, а в самом ощущении искреннего наслаждения происходящим. Запомнился ее ответ на вопрос бойкой ведущей о том, что могут дать журналу и молодым авторам вообще такие встречи: "Ведь ценно само по себе такое обсуждение." Он, правда, потонул в возмущенных возгласах о том, что надо что-то делать, куда-то стремиться, что-то менять... не суть.
Небритый мужчина - Учитель, как я его мысленно назвала, перед каждым высказыванием нетерпеливо, как школьник, тянул руку, говорил мягко и с улыбкой. И хотя он упомянул, что впервые публиковался еще в 23 года, меня все время не покидало ощущение, что ему никак (возможно с тех пор) не удается сказать что-то очень важное. По крайней мере, он так думал. Слишком уж трогательно он выглядел каждый раз с поднятой рукой.
Девушка с крупными чертами лица, приехавшая в Ереван с Дальнего востока, употребляла слова "окей" и "спейс", эмоционально размахивала руками, при этом ничуть не меняясь в лице, рассказывала, что увлекается фотографией и с удовольствием участвует в подобных встречах-дискуссиях, будучи торговым работником, ведь "на разговорах об искусстве много не заработаешь." На этом месте ведущая покривилась, но, хоть и с трудом владея собой, решила не возражать. А в Ереване девушка решила остаться после знакомства с именно такими не пафосными местами, как Mirzoyan Library, поскольку радует возможность "пропаганды исключительно культурной."
Ее подруга, не совсем молодая гламурная особа, не издала ни звука, не считая тех моментов, когда приходилось отвечать на телефонные звонки.
Полная светлая женщина-сценарист из Петербурга, с короткой стрижкой и в шарфе, Арменом очень восторгалась. Хвалила его обороты, чувственность в рассказе (в написанном, поскольку читал он на редкость неудачно), и вообще сам факт создания такой рубрики и таких мероприятий.
Одна худенькая девочка, сидевшая все это время неподалеку от ведущей в уголке, с ней не согласилась, предложив зачитывать на таких встречах больше рассказов новых и не очень авторов, вместо того чтобы разговаривать в целом о том о сем. Ее поддержали все, даже сама тетенька-сценарист.
Зашел разговор о других рассказах Армена, гораздо более абсурдных по своему содержанию, чем этот новый. Что он как бы адаптирован к журналу. И что такой сюр, как в его других рассказах, может родиться только в голове у человека, который не видит в жизни особого смысла. А в этом, последнем, абсурда не достаточно.. "Возможно именно поэтому он понравился мне больше, чем остальные", - подумала я.
Были еще гости, знакомые Армена и не совсем:
переводчица с игрушечным голосом и нелепыми смешками,
молчаливые девицы, которые выйдя на улицу громко хихикали со своим худым как палка, но при этом чем-то привлекательным другом,
девушка в модном пальто и очках-лисичках с намеком на интеллектуальность,
хрупкая, тихая жена Армена и ее подруга в ярко-клетчатой сорочке,
наконец Эдо и я, которых мне понаблюдать особо не удалось, поскольку изнутри не видно.
И все это многообразие голосов, отношений и мнений дополнял сам дом - старый, с деревянными перилами, ступеньками и крыльцом, огромным зеркалом во дворе, способным показать всех нас во весь рост, чайничками, висящими за ручки на ветках деревьев, и большой железной двустворчатой дверью, выводящей засидевшихся гостей наружу, обратно в реальность.