Если бы вы знали, как это бывает...
Люди говорят «светлая душа». Это так странно. Мне наоборот, казалось, что душа у меня черная, и чтобы ее отмыть, не хватит и океана. Довольно часто черные щупальца тревоги охватывают меня всего, и их ошметки выхаркиваются кровавым кашлем. Люди вокруг становятся сразу такими предупредительными и стараются помочь, а я в сердцах думаю — лучше бы добили, не пришлось бы вот так, наизнанку… Впрочем, как только становится получше, малодушные мысли исчезают. На самом деле, они есть не что иное, как просто стыд за то, что ты приносишь неудобства другим.
Черное внутри снова шевелится, не давая мне забывать ни на минуту, что в своем теле я не один. Сказал бы я это кому-нибудь, все тут же бы решили, что я схожу с ума. Наверное, так это и выглядит со стороны. Только вода может хоть немного растворить это чувство. Я опускаю руку в пруд, и большой карп медленно подплывает, трется о мои пальцы. Там совсем другая жизнь — неторопливая, спокойная… по-настоящему светлая. И я на какое-то время забываюсь. Служанка выносит на веранду чай. Благодарю, она улыбается и торопливо исчезает. Я беру пиалу, вдыхаю аромат чая… Вот такие минуты покоя — только тогда и возможно дышать нормально, чувствуя, как воздух протекает внутрь, как будто лежишь на дне ручья и его волны омывают твое тело…
Впрочем, я должен быть благодарен. Если бы… имя мне так и не дается — я не произношу это имя без особой нужды — то я давно бы умер. Я не хочу знать, что стало бы с моей матерью тогда, ведь этого не случилось. Только волосы. Вот еще одна вещь, которая всех почему-то восхищает. Я горько улыбаюсь — знали бы они… На словах-то они конечно, знают, но не представляют, каково это было на самом деле. Эту горечь не перебить никакими сладостями, хотя можно попробовать — тут я снова улыбаюсь, вспоминая удивление Хицугаи каждый раз, когда я пытаюсь дать ему конфет. Был бы он ребенком на самом деле, а не только внешне, я бы знал, что делать, а так я только грустно гляжу на его седую шевелюру и протягиваю конфеты — без объяснений, а он только больше хмурится. Я думаю, что же за горе выбелило его волосы. Это не болезнь, как у меня, но что? Он не признается, я не спрашиваю. Все давно уже превратилось в какой-то глупый ритуал, в котором я должен дать ему что-то сладкое, а он — нахмуриться и возмутиться. Наверняка он потом ругается про выжившего из ума старика, это неважно, я этого не слышу, но в такие моменты чернота внутри становится немного меньше.
«Хорош тут выпендриваться, думаешь мне приятно в этой развалине!» - внезапная мысль хлещет по щекам. Как я понимаю тебя.
«Да ничего ты не понимаешь!» - язвительный голос изводит меня. Как обычно, наш вечный спор, кто чей благодетель, заканчивающийся ничем. Я помню, что ты поддерживаешь мою жизнь. Я помогаю кому-то еще, но не будь тебя, и этот человек остался бы без помощи, и я признаю твою победу в очередной раз — и твое право жить в этом теле вместе со мной, и заполнять мою душу чернотой, не умещающейся внутри. И в который раз я выкашливаю эту черноту и тревогу с кровью, и снова ловлю сочувственные взгляды. Что ж — может быть, так я лучше понимаю тех, кому плохо и возможно, могу кому-то помочь, а потом слышу «светлая душа». Знали бы они…
Прилетает адская бабочка с посланием. В Руконгае обнаружены Пустые. Я отправляю ответное послание с приказом мобилизовать отряд и вскоре присоединяюсь к ним. Замечаю, как при моем появлении лица подчиненных становятся осторожно-предупредительными, машу рукой и приказываю выдвигаться. Один из Пустых схватил маленькую девочку, она кричит и пытается вырваться.
- Все волны, станьте моим щитом, все молнии, станьте моим мечом! - кричу я. Звякнули амулеты, и вот в моих руках уже два клинка. Пустой выпускает серо, которое я с легкостью отражаю. А потом все поглощает чернота.
Я прихожу в себя и понимаю, что все закончилось, а я в бараках четвертого отряда.
- Все волны, станьте моим щитом... — бессознательно шепчу я.
- Тише, тише, — на мой лоб ложится мокрая повязка, а голос медика успокаивает. Я слабо улыбаюсь.
- Битва уже закончилась, - поясняют мне. - Все Пустые уничтожены, все хорошо.
- Девочка…
- Не волнуйтесь, она жива, сейчас с родителями. Они так за нее переживали, просили передать вам самую глубокую их благодарность.
Вздох облегчения. Все было не зря, и вот я уже дома, снова возле любимого пруда. На нем не бывает волн. Волны только в моей душе.
«Опять ты философствуешь», - снова слышу я черноту внутри. Может, хватит уже на сегодня? «Ну хватит так хватит» - я как будто чувствую недоуменное пожатие плечами и обещание оставить меня в покое только до завтра.
Я смотрю на зеркально гладкую поверхность пруда. Сколько раз я произносил эту фразу - «все волны, станьте моим щитом», все привыкли к этому, и никто на свете не знает, что я говорю это не для занпакто, а для себя. Занпакто вообще не нужны никакие слова активации, он сам понимает, что нужно делать, а вот мне… Волны, которых не бывает на пруду, возле которого я провожу все вечера, и волны, что вздымаются внутри, в моей душе. Я знаю, что у меня есть не только меч, но и щит, и от этого становится спокойно. Умиротворение разливается внутри, и пусть это ненадолго, но сейчас я защищен — от самого себя, от того, что внутри, от этого постоянного напряженного ожидания — а вдруг, и страха почувствовать липкую черноту, отдающую кровью. Усмехаюсь про себя — воину не к лицу какие-то там страхи, это верно. Вот только если бы вы знали — пожалуй, хорошо, что вы не знаете.
Все волны, станьте моим щитом...

Состояние задумчивое