Ящер крадется за мной, постепенно нагоняя, но я не волнуюсь. До дома совсем недалеко, и мне ничего не страшно. Минута-другая, и вот я уже спускаюсь по лестнице и отпираю решетку. Ящер видит, что его добыча (ха-ха!) уходит, и ускоряется. Вот он уже прогрохотал по ступеням за мной, но я-то умнее какой-то ящерицы: я уже открыл замок и нырнул за дверь. У меня тут отличное треугольное убежище: со спины меня прикрывает стена, с правого бока - решетка, а перед собой я придерживаю решетчатую дверь. Тупая морда тычется пару раз, но ни прогнуть прутья, ни выдавить их не получается.
В конце коридора, прямо за ящером, я вижу силуэт Бугая. Ну, вот и все. Будет у нас на обед свежее мясо.
Бугай призывно посвистывает, и ящер, неловко переступая и задевая стены хвостом (у нас не очень-то широкий коридор, не распрыгаешься) оборачивается к нему. Бугай присаживается на корточки и наклоняется, упираясь руками в пол. Только так, согнувшись втрое, он становится хотя бы немного ниже ящера. Будь тот поумнее - сообразил бы, кто теперь тут добыча. Но ящер глуп: Бугай сделался ниже - он добыча. Ящер, издав скрип, бросается на Бугая.
Я не смотрю: Бугай, конечно, молодец, и отличный друг, но его методы охоты не для меня. Вместо этого я закрываю решетку и запираю вход. Я и без того знаю: ящер попытается вцепиться Бугаю в лицо (горло-то, как и все остальное, у него закрыто бесконечными лентами намотанной ткани), но тот в последний момент вильнет в сторону с неожиданной для такой туши грацией и сам цапнет ящера за неприкрытое сбоку горло. Сколько раз уже видел.
К тому времени, как я управляюсь с дверью, светом, рюкзаком и всем таким прочим, и прохожу мимо Бугая - все уже кончено. Он сидит над тушей и споро ее разделывает. Короткое лезвие едва торчит из толстых, но ловких пальцев.
Я захожу в комнату и бросаю рюкзак у входа, но чуть в стороне, чтобы Бугай не наступил ненароком. Зову негромко:
Красавица! Просыпайся, скоро будем есть!
Одновременно со словами плюхаюсь на кровать рядом с горой подушек и одеял. Красавица укуталась по самую макушку - только длинные темные кудрявые волосы наружу торчат. Глажу ее по голове. Красавица постепенно просыпается, возится в постели, стараясь то ли выбраться из своего уютного кокона, то ли заползти в него поглубже.
Подтягиваю подушку поудобнее и ложусь рядом. Продолжаю гладить Красавицу по голове и спине. Какая же она хорошая! И волосы так приятно пахнут… утыкаюсь носом ей в затылок и закрываю глаза. Как же хорошо! Я набегался, нашел вкусной еды, привел ящера… А дома - друзья, дома - тепло, дома - уют.
Меня переполняет нежность, я очень хочу выразить ее словами, но не получается ничего, кроме банального “Так хорошо!”.
Носом ворошу ее волосы, добираясь до точеной шейки, а рукой забираюсь под одеяло. У Красавицы такая гладкая кожа! Гладил бы, не останавливаясь.
Губами прихватываю ее за загривок, рукой откидываю одеяло в сторону. Ничего не должно мешать мне наслаждаться ее шелковой кожей! Красавица недовольно хнычет, но я выцеловываю на ее плечах слова извинения, выглаживаю на спине просительную интонацию, и она затихает.
У двери слышится возня, я оборачиваюсь и приоткрываю глаза: Бугай уже разделался с ящером. Плюхнул свежее мясо в раковину. Сегодня нас ждет пир! Прошаркав мимо меня, он садится на кровать около головы Красавицы, отодвинув подушку. Протягивает ей руки, и Красавица начинает перематывать ему запястья и пальцы.
Я машинально поглаживаю ее спину (какая же она гладкая, чистая, нежная!) и смотрю на это почти что священнодейство.
Мне почему-то кажется, что руки у Красавицы покрыты красными пятнами. Жмурюсь, потом резко открываю глаза. Нет, показалось. Это она, наверное, об Бугая испачкалась, он-то даже рук не помыл после разделки.
Закрываю глаза и трусь щекой об спину Красавицы. Меня вновь захлестывает невыразимой нежностью. Я знаю, что словами ее не передать, но в который раз пытаюсь:
Друзья, как же я вас люблю! Вы такие замечательные!
Красавица недовольно ерзает. Открываю глаза. Ее спина покрыта пятнами: и светлыми, розовыми, и потемнее - красными, и совсем темными: багрово-черными. Прямо перед моим носом - огромный нарыв. В центре - разверзнутый кратер гноя, к которому со всех сторон подымается красная воспаленная плоть, болезненно-горячая на вид. Там и тут по всей спине сухая шелушащаяся кожа покрыта трещинами, из которых сочится сукровица.
Захлебываюсь своей и без того спутанной речью. Красавица больна? Что с ней? Не верю глазам, прикасаюсь кончиками пальцев: под ними гладкий шелк прохладной кожи. Глаза меня обманывают. Провожу пару раз по спине сверху вниз: гладкая. Любимая. Родная.
Или это я болен? Закрываю глаза, откидываюсь вбок, на подушку, продолжаю гладить.
Вы такие замечательные! И знаете, что мне больше всего нравится?
Красавица с хныканьем дергается и сбрасывает мою руку со спины.
Я прекращаю доставать ее, переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок.
Больше всего мне нравится, что мы такие разные, но мы вместе. Мы не только любим, но и уважаем друг друга и желания или не-желания каждого из нас.
Красавица с Бугаем не отвечают, но мне кажется, что они меня понимают. Просто не могут не понимать. Мы же вместе!
Потягиваюсь и сажусь на кровати. Надо поесть, что ли. Машинально чешу бедро. Мне нравятся мои бедра и мои ноги. Они красивые и ровные. Глажу себя по бедру. И кожа почти такая же нежная и гладкая, как у Красавицы. Я отлично бегаю, у меня крепкие мускулы, и я совсем не боюсь пораниться снаружи. Поэтому я хожу только в куртке и кроссовках. Куртка у меня сделана из полосок ткани, так же, как обмотки Бугая. А ноги мне прятать не надо. Они красивые. Они гладкие. Они как у настоящего бегуна.
Глажу себя по ногам. Меня что-то колет. Под рукой все так же гладко, а бедро будто царапнули. Открываю глаза. Нет, ничего нет. Для верности еще раз провожу рукой - всё гладко, но ноге все равно как-то неприятно.
Присматриваюсь. Что-то прилипло, похоже. То ли бумажка (опять Красавица разбросала обрывки по кровати?), то ли полоска от обмоток Бугая.
Отряхиваю ногу. Пальцами, ладонями ничего не чувствую. Но глазами вижу, как топорщатся на обеих ногах прилипшие бумажки, тряпочки, какие-то неприятные ошметки. Пытаюсь подхватить их пальцами - в пальцах ничего. А вот ноги чувствуют себя так, будто я отрываю присохший бинт.
Хватаю. Дергаю. В пальцах по-прежнему ничего нет. А ноге, там, где я отрываю лоскут - больно. С ужасом рассматриваю ноги. Это мои? Откуда бинты? Или это моя кожа собралась полосками и облезает? Хнычу, сильнее и сильнее тру ладонями ноги. Ощущаю пальцами гладкий шелк. Но ноги саднят, глазами вижу лоскуты, сукровицу и нездоровые наросты.
Вскакиваю с кровати, топочу, в уши врывается плач - это мой?
Ногтями пытаюсь содрать то, что не ощущаю, падаю, забиваюсь в угол, закрываю глаза. Хнычу.
...все в желтом тумане, я бегаю по пыльной улице, почему-то смотрю на всех снизу вверх. Я меньше всех. Я - ребенок?
Меня зовут фотографироваться. Реву: я не хочу! Меня ловят, тащат к стульям, где уже сидят бабушка и дедушка. Это будет фото всей семьи.
Как они не понимают! Я не буду! Я не могу! У меня такие некрасивые, отвратительные, все в трещинах и ранах, ноги!