[изображение]
Не могу похвастаться, что даже закончив музыкальную школу и считая себя культурно подкованным человеком, о Моцарте я знала что-то, отличное от общих фактов уровня «Был гением и умер в бедности». Его переезды Зальцбург-Париж-Вена меня особо не вдохновляли, а его походы по бабам, кутежи и скандалы вряд ли могут кого-то удивить. Гении, они такие.
Ну, и музыку я его как-то не очень люблю. Признаю, она гениальна, но меня включают другие классики.
Но Левай и Кунце, но Джунсу и Шин Ёнсук – шансов не пойти у меня не было (были, вообще-то, ибо первые билеты были отменены из-за коронавируса)))))))))))))))
А
стал каким-то совершенным потрясением и катарсисом.
И катарсис, в отличие от других постановок начался в первые же минуты. Потому что пучки света прорезали зал, и фигура Моцарта уходила от нас в вечность. Моцарт ушел – натурально - в туннель света, а лучи заменились на звездное небо – зал растворился во вселенной. И это было так сильно и так неожиданно, что времени выдохнуть не нашлось – мне кажется, я толком вздохнула только в антракте.
События происходят в нескольких временных точках: в условном настоящем (1809 год, когда вдова Моцарта Констанца и исследователь Антон Месмер со слугой ищут могилу) и в прошлом, потому что в процессе поисков, доктор Месмер вспоминает выступление малыша Амаде 40 лет назад и начинается, собственно, повествование.
Вена 1768 года, зальцбургский дирижер Леопольд Моцарт представляет своего сына Вольфганга Амаде прославленному венскому обществу. Леопольду помогает старшая дочь и сестра Амаде Наннерль, которая до недавнего времени была вундеркиндом, но которую полностью затмил мальчик (потому что он – мальчик, потому что он – младше. И трагедия Наннерль, которая была бедна, не могла устроить свою жизнь, была вынуждена до конца ухаживать за отцом и хотя была – возможно – не менее гениальной, чем Вольфганг, но роль и место женщины в буржуазном обществе предопределили её участь. Мюзикл – это вообще череда трагедий, у каждого своя, и у каждого размером с могильный камень). Малыш Амаде хоть и выдает гениальные пассажи, но уже истощен физически, еще и болен, но против воли отца, который своей целью сделал «поставку юных дарований ко двору» (ну, почти Ли Су Ман) и прочие «я хочу, чтобы ты был великим» (тогда и я тоже буду), не пойдешь. Поэтому ребенок играет и играет, пока не падает от усталости.
Как водится – всем наплевать. Кроме сестры. Она пытается воззвать к отцу, что так – вообще-то! – нельзя, но кто она такая, чтобы сметь говорить подобные вещи.
Ребенка как-то отряхивают, и пока взрослые увлечены собой и своими похвальбами, Амаде находит таинственный сундучок, который папа сперва хотел отобрать (контроль и никаких глупостей!), но благодаря вмешательству баронессы Вальдштеттен, оставил мальчику. С этих пор баронесса становится покровительницей Амаде (периодически вплывая и пытаясь причинить добро), а мальчик с сундучком становятся неотъемлемой частью спектакля.
С этого момента Моцарт возникает всегда в двух ипостасях: Вольфганг – человек, со своими страстями, драмами, желаниями, слезами и прочим земным и Амаде – гений, которого играет мальчик, и который нематериален, видим только Вольфгангу и который символичен и потусторонен. И эта шизофрения и постоянное раздвоение – это что-то нереальное. Гениальная авторская находка, вот что. И Амаде – это «бессмертное фарфоровое дитя» - в разные периоды становится то гением, то обузой, то вдохновением и источником силы, то душащим демоном. Амаде – контролер жизни, именно он – маленький мальчик – подчиняет его своим требованиям, не отпуская ни на секунду из вида. Именно Амаде становится палачом, сперва истощив Вольфганга своими постоянными требованиями и давлением, а потом вонзив в сердце гусиное перо, которым умирающий Моцарт писал свой «Реквием».
Собственно, весь мюзикл – это один сплошной рассказ, о том, как приходится гению жить со своим талантом, своим предназначением, своей свехзадачей, как оно – изнутри, как оно, когда давит и не отпускает ни на секунду и даже во снах не скрыться от этого бремени.
И то, что Амаде – это всегда малыш, а значит в той или иной мере Внутренний ребенок – раскрывает тему в разы сильнее. Очень символично.
Если вдруг зрителю на секунду показалось, что история недостаточно трагична, отдельной, одной из главных линий идет противостояние Вольфганга и отца. Отец был значим сначала для мальчика, а потом для мужчины и многое Моцарт делал либо доказывая папе, что он может и сам, либо стремясь получить от папы не одобрение, но признание. Вольфганг ругался с отцом в мясо, требуя «прими меня». Но – нет. Вольфганг так и не стал для отца мужчиной, и до самой кончины Леопольд «участвовал» в жизни Вольфганга, внося свою долю пиздеца, потому что «жизнь Моцарта» - это интриги, недоброжелатели, склоки. Леопольд был человеком своего времени и по-своему любил и беспокоился о сыне, но пытаясь причинить добро или поучаствовать в его карьере, каждый раз это оборачивалось нервным срывом, изгнанием из высшего света или чем-то похожим.
Смерть отца в финале Вольфганг воспринял тяжело. Казалось бы, вот она – свобода. Но так это не работает. Моцарт никогда не был свободен. То, к чему он всю жизнь стремился, так и не случилось. И его гениальные произведения ушли в вечность и стали свободными отдельно от автора, а самому Моцарту и после смерти не получилось обрести покой – доктор таки разрыл его могилу.
Сюжет развивается постепенно: бордели и пьянки идут чередой, а высокомерие Вольфганга приводит к тому, что он с полпинка разругался с архиепископом Коллоредо, сделав его тем самым своим врагом. Это приводит к очередной размолвке с отцом, Леопольд взывает к необходимости самоконтроля, но Вольфганг считает, что ему место в Париже, Вене или Лондоне, а не в этой вот провинции с её мышиной вознёй. Леопольд знает, насколько зависим от других Вольфганг, и не хочет его отпускать. Но, Моцарт отправляется в путь, подхватив свою мать в качестве сопровождения.
Леопольд глубоко сожалеет, что позволил сыну уйти, потому что мир – это место зла. Он надеется, что его доверчивый Вольфганг сможет защитить себя, обернув свое сердце железом. Но – нет.
В Мангейме Вольфганг попадает в цепкие ручонки клана Веберов: много дочек и никакой репутации. Совершенно бордельная семейка, вот что. И сначала Вольфганг прыгает от сестры к сестре, но Мадам Вебер выбрала для него музыкально одаренную дочь Алоизию (впоследствии, хоть она и вышла замуж за другого, но Вольфганг спонсировал её и помогал в карьере).
Леопольд узнает об отношениях Вольфганга с Алоизией, приказывает Вольфгангу немедленно вернуться в Париж (с матерью!) и Вольфганг подчиняется. Чтобы не потерять Алоизию, Вольфганг отправляет семье Вебера все свои деньги из Парижа, включая те, которые его отец отправил из Зальцбурга (в том числе и приданое его сестры). В результате он и его мать живут в бедности и мать умирает в жалких условиях.
Почему я внезапно думала, что Моцарт-то – не Элизабет, он-то не про это. Про это тоже. Где есть Джунсу – всегда есть Тодд. Поэтому тема смерти, тема постоянных умираний и возрождений она витала в воздухе и наличествовала постоянно.
После смерти матери Вольфганг возвращается в Зальцбург один, полный провал. Слуги архиепископа способствуют тому, что атмосфера вокруг Моцарта полна смешков и унижений. Моцарт бросается во все тяжкие, опускаясь до «лабать в тавернах». Пьянки и оргии – и папа Леопольд считает, что единственный способ удержать Вольфганга от опускания на дно – показать ему список долгов, которые могут быть возвращены только работой. Графиня Вальдштеттен предлагает прекратить это разбазаривание таланта на «песенки для дней рождений» и готова отвезти Вольфганга в Вену, но Леопольд резко отказывается: ибо нех.
Через несколько месяцев появляется другая возможность. Архиепископ Коллоредо едет со своим двором из Зальцбурга в Вену и приказывает, чтобы Вольфганг тоже отправился туда. С какой целью пришло в голову архиепископа эта мысль я так и не поняла, видимо, Моцарт должен был что-то для него написать. Но это был только предлог, а учитывая то, что придумал Коллоредо это, сидя на толчке и справляя большую нужду прямо посреди сцены (корейцы – такие корейцы), ничего хорошего для Вольфганга он не планировал.
Моцарт едет за Коллоредо в Вену и – внезапно – остается в окружении Коллоредо (тот обещал представить Моцарта ко двору императора). Там он снова встречает семейство Вебер и влюбляется в Констанцу – другую дочь Мадам
Леопольд Моцарт узнает о происходящем, читает себя преданным, поэтому уничтожает памятные вещи из «дней Амаде-вундеркинда» в реку.
В Вене архиепископ Коллоредо нарушает свое обещание, ругается с Вольфгангом в мясо и увольняет его.
На этом месте Вольфганг понимает, что сбежав от отца он так и не смог сбежать и не только потому что «кругом они враги», но и потому, что от себя не сбежишь. Ребенок Амаде предъявляет к нему все больше и больше требований и Вольфганг проклят, чтобы служить ему.
Занавес.
Тема служения своим демонам, тема служения своему предназначению – спектакль рассказывает об этом очень доходчиво.
Нынешняя постановка – трибьют десятилетию спектакля на корейской сцене. Первый раз он ставился в мохнатом 2010 году. Тогда же он стал дебютом Джунсу в мюзиклах. Мне бы очень хотелось увидеть тот спектакль, думаю тому Джунсу было много чего рассказать на заданную тему. Но и этот Джунсу был прекрасно говорлив.
Действие второе.
На кладбище Констанца отказывается отвечать на вопросы доктора Месмера о странностях Вольфганга. Но доктор Месмер и сам горазд вспоминать о том, что Моцарт иногда вел себя очень странно. А прочитав его биографию поле спектакля, я думаю нынче психологи непременно нашли бы какое-нить расстройство. Моцарт не был нормотипичным.
1781 год. После концерта Моцарта его сторонники и противники говорят о композиторе. И все соглашаются, что музыка – такое, а вот интриговать и хитрить Вольфганг не умеет, поэтому он никогда не преуспеет. Увы.
Сам же Вольфганг сложным путем приходит к отношениям с Констанцей. Мадам Вебера (тёща) шантажирует Моцарта и всячески гнобит, а потом уже, когда брак с Констанцей всё же будет заключен и до самой смерти композитора (и даже после нее) будет оббирать Вольфганга, заставляя брать в долг, работать на износ и не пререкаться.
Ночами Вольфганг плещется в своих кошмарах: его музыка и его погибшие дети, и странные фигуры, которые вроде бы узнаваемы, но каждый раз оказываются кем-то иным, и отец в маске, и баронесса, которая требует, чтобы Вольфганг наконец перестал цепляться за отца и стал взрослым – круговертью проносится мимо. И все хотят-хотят-хотят чего-то от Моцарта.
Вернувшись в Зальцбург, старшая сестра Вольфганга Наннерль влюбилась в нищего мужчину, которого Леопольд не одобряет. Она может выйти за него замуж, только если сможет предоставить приданое. Она просит своего брата вернуть деньги, которые их отец первоначально выделил ей, но отправил Вольфгангу, когда он был в Париже. Вольфганг пытается отправить деньги сестре, но приятели угощают его выпивкой и в результате он проигрывает всё на бильярде. Это повергает и Наннерль, и Вольфганга в пучины страданий – каждого в свои. И если Наннель просто страдает, Вольфганг, страдая, пускается в следующий виток всех тяжких.
Его супруга – Констанца усугубляет ситуацию всей собой. И это тоже одна из основных линий – партнерство. Может ли быть годящим партнером тот, кто настолько далёк от того, чем дышит Вольфганг. Констанца весела и красива, она порхает и получает удовольствие от диких разнузданных оргий, но она примитивна даже для Вольфганга, а Амаде каждый раз при виде её негодует и клокочет. И это еще один клубок противоречий для Моцарта: с одной стороны – жена, с которой секс, приём гостей, 6 детей (2 выжили) и вся бытовуха, с другой – жена, которая якорем тянет и всей собой становится с каждым днем привязкой к материальному.
«Всё сложно» (с)
Ближе к финалу, сильно успешный, Моцарт уже может позволить себе роскошную жизнь. Отношения с Констанце как-то сложились: она посильно участвовала в его светской жизни, а он прятался по углам, чтобы творить с Амаде.
Единственное, что продолжает сильно омрачать существование Моцарта – примирение с отцом. Леопольд возвращается в Вену, чтобы увидеть своего сына и изначально полон энтузиазма, поскольку Вольфганг ежедневно показывает, что он старается исполнить все отцовские заветы, что он хороший, что он стал успешным, обеспеченным и уважаемым в Вене. Но когда Леопольд видит Вольфганга, он понимает, что стал лишним для своего сына. Вольфганг в качестве широкого жеста преподносит отцу свой сундучок, но Леопольд отвергает его, говоря, что это всё не то. Так что примирение не произошло. Леопольд швыряет коробку и ее содержимое в ноги Вольфганга, который страдает на тему, что без одобрения отца успехом наслаждаться не получится. Деморализованный, в состоянии психического расстройства, тем не менее Вольфганг продолжает работать. Такое нестабильное состояние Амаде воспринимает как слабость, поэтому принимается давить на Вольфганга с новой силой. «Работать, тряпка!»
Вольфганг работает. Ему не хватает навыков социальных плясок, но талант всё еще выручает его. Правда, деньги, которые он зарабатывает, всегда загадочным образом исчезают. И это – проделки мадам Вебер, которая получает все больше и больше доходов Моцарта. И когда Вольфганг уже готов был отказать теще от дома, из Зальцбурга приходит известие, что его отец умер. Удар за ударом.
На прощании отца Вольфганг осознает, что Леопольд не был ему врагом и тоже жертва, а у всего – в том числе у бодественного поцелуя в его быстрые пальцы, есть цена и чудеса, и талант не бесплатны. Его цена – одиночество и неупокоенность. Выйдя из собора, человек в маске заказывает Моцарту Реквием.
В Вену пришла новость о Французской революции. Вольфганг возбужденный событиями уже готов был скакать на баррикады и митинговать, но его друг напомнил, что самовыражаться он может вообще-то по-другому. И Амаде приступает к «Волшебной флейте». Премьера «Волшебной флейты» имеет ошеломляющий успех.
Но Моцарт уже не может наслаждаться своей славой. Он болеет и постепенно угасает, он утверждает, что его отравили. И пришло время, когда он не растется с Амаде. Когда чернильница Вольфганга иссякает, Амаде колет Вольфганга пером – как он часто это делал и раньше – чтобы продолжать работать, используя кровь в качестве чернил. Всё заканчивается смертью.
Мертвый композитор является жертвой падальщиков и охотников за сувенирами. Фигуры в его жизни появляются, окружают смертное ложе, что-то берут «на память» и растворятся в безвестности. На кладбище Святого Марка доктор Месмер держит два человеческих черепа. Кто из них Моцарт – не понятно, кости истлели. Наннерль находит сундучок, открывает ее и на сцене остается только он. Из него звучит мелодия и льется свет – настоящий портал или вход в поток.
Поток. Этот мюзикл очень сильно о потоке и о жизни в нем. О том, что очень знакомо творческим личностям, когда идеи и высшие сферы сосуществуют с детьми, ужинами, ипотеками. И, наверное, в том числе поэтому Джунсу, звучал так странно – этими энергиями он еще не пел, во всяком случае я такого его ещё не слышала.
Партию Моцарта в свое время пел еще и Кюхён. И мне безумно жаль, что в этот раз его не позвали. Ибо он тоже очень много может рассказать уже своего личного на заявленные темы, и ему (в отличие от) эти вибрации значительно ближе. Для Джунсу они непривычны – обычно он поет другим, и уже одно это было круто.
Мне довелось слушать Джунсу и его исполнение Моцарта на «отчетном рождественском концерте» в 2013 году. Но я не помню, что вот это вот в нем хоть как-то проклёвывалось. С одной стороны, почему-то на подобных мероприятиях он исполняет те номера из Моцарта, в которых сияющие брызги и предвкушение будущего. С другой, Джунсу (и я) разлива 2013 года и 2020 годов – это разные люди и можем мы разное. Потому что нынче даже то, что некогда было солнечным и лучистым («Я есть музыка») перестало быть таковым, став частью общего потока.
Что касается исполнения. Джунсу декабря 2019 года был раздерган и тухл, мне лёг тяжело и от такого Джунсу (когда у него наступает очередной этап) всегда хочется дистанцироваться и отдыхать.
В феврале был «Дракула». И тухлость крепко поутихла. Вот, прям, хорошо прошёл Дракула. Джунсу рассказывал о том, как непросто быть собой и про цену вопроса (всегда одиночество. Потому что) и о разнице (пропасти!) между «страстью» и «инстинктами» и тем, что является «отношениями» и «семейной жизнью», В голове Джунсу, это была не просто пропасть, а вообще разные вселенные. И если первое он выдал настолько феерично, что искры летали (другая часть летающих искр была в части отношений с ВанХельсингом, но это тоже по части Тодда больше было), то попытки побыть «нормальным» провалились напрочь.
В Моцарте Джунсу был прекрасен. Семейная часть ему давалась тяжело, но гармонично, видимо, стадия принятия там близка. Во многом он свел семейную жизнь к типичной корейщине, когда жена – не человек, а предмет мебели. Иногда симпатичный. А вот то, что про душу и прочее высшее – то надо искать на стороне и уж точно не с женой.
С таким смирением Джунсу стал полноправным членом корейского общества. Так что можно и жениться, вот что))))))))))))))
Моя любимая была баронессой. И она была прекрасна сама по себе, перепев там всех вместе взятых, и вместе с Джунсу.
Старшую сестру Наннерль играла Чон Суми . И вот насколько была прекрасна девочка, играющая Наннерль в юности – Чон Хи У – настолько же никакой была Наннерль постарше. Ну, и еще она жутко фальшивила, чем бесила меня невероятно.
Хотела написать, что открытием года стал Мин Ён Ги , который пел партию Коллоредо, но – нет. Он пел партию Франца Иосифа в Эллизабет и был столь же прекрасен. А корейская мюзикловая тусовка – это деревенька та еще))))
Папенька Леопольд – Юн Ён Сок , Констанцу играла Хэна (Ханна из группы «Матильда», расформированной ) – оба неплохи и гармоничны, особенно девочка, потому что роль – вот, прям её и в отличие от сестры, она не фальшивила. О жизни в девчачьей бордельной семье она знает многое))))
Альтернативная Констанца - Софи Ким, которая Играла с Джунсу в Эскалибуре. И я бы, прям, с удовольствием посмотрела на них еще раз вместе.
Малышом Амаде был нынче Ли Ши Мок . Он не был ни гением, ни демоном. Ребенку-актеру вообще лет 5, как по мне, хотя, на самом деле, могут быть и все 8. Его роль была в основном без слов и он был окнорм.
И отдельно - чтобы не забыть - про декорации. Это гениально, потому что вся эпоха Моцарта воссоздана в барочно-стимпанковом антураже. Вот, откуда взялись дредики!