— Приветствую вас, дети мои, — священник говорил приветливо и мягко, но в красивых темных глазах не было и намека на теплоту, — было ли ваше решение обдуманным и добровольным? Готовы ли вы оба именем Создателя нашего поклясться, что сердца ваши и души принадлежат господу нашему и его наместнику на земле Талига Его Величеству Фердинанду Второму?
Эсперадор Дамиан четыреста лет назад объявил клятвы, вырванные принуждением, недействительными. Ложь лжесвященникам, присвоившим себе право говорить именем Создателя, не являлась грехом. Ричард вслед за опекуном спокойно произнес слова клятвы, зная, что лжет. Священник и Арамона это тоже знали — Оллары утопили Талиг во лжи. Люди Чести, чтобы выжить, вынуждены принять навязанную им игру.
— Теперь в присутствии своего опекуна юный Ричард Окделл должен узнать законы унаров и принять их или отвергнуть. Если он согласится вступить в братство Фабиана[42], обратной дороги у него не будет.
— Я готов. — Ричард очень надеялся, что произнес эти слова спокойно и уверенно.
Капитан Арамона протянул юноше переплетенную в свиную кожу книгу. Вначале шел свод правил, по которым жили воспитанники братства святого Фабиана, следующие листы занимали подписи тех, кто прошел через Жеребячий загон. В этой книге, ближе к концу, расписался и Эгмонт Окделл, обязавшийся служить Талигу и его королю и умерший за Талигойю и династию Раканов, а несколькими страницами спустя поставил свою подпись его убийца…
— Читайте, сударь, — брюзгливо произнес капитан Арамона, — вслух читайте.
Ричард сглотнул и отчетливо прочел всю, написанную в книге ложь о величии и богоугодности династии Олларов, расцвете Талига, своей любви к престолу и желании служить ему «жизнью и смертью».
— Поняли ли вы все, что прочли? — спросил олларианец.
— Да, я все понял.
— Укрепились ли вы в своем решении вступить в братство унаров?
— Да.
— Готовы ли вы принести клятву перед лицом Создателя?
— Да.
— Эйвон Ларакский, вы, как опекун герцога Окделла, вправе остановить его. Поддерживаете ли вы желание вашего подопечного?
Если б в Лаик заглянул Леворукий, Дикон, не колеблясь, обещал бы ему все, что угодно, только б Эйвон забрал его отсюда, но граф произнес «Да!».
— Герцог Ричард Окделл. Мы готовы принять вашу клятву.
— Я, — слегка запнувшись, произнес Дикон, — Ричард из дома Окделлов, добровольно вступаю в братство святого Фабиана и клянусь чтить Создателя нашего и его земного наместника короля Фердинанда, да продлит Создатель его блистательное царствование. Я клянусь также слушать своих наставников, духовных и светских, и ни в чем не перечить им. Я отказываюсь от своего титула и родового имени до тех пор, пока не буду готов мечом и словом служить Создателю, Королю и Талигу. Я буду прилежным учеником, послушным воспитанником и добрым товарищем другим унарам. Я не буду вступать в ссоры ни с кем, с кротостью прощая врагам своим. Я не буду иметь тайн от своих наставников. Я не буду покидать поместье Лаик без разрешения моего капитана и не стану встречаться ни с кем из родных, не спросив на то дозволения. Если я нарушу свою клятву, да буду я в этой жизни лишен титула и дворянства, а в жизни вечной да настигнет меня кара Создателя.
— Готов ли ты к трудностям и испытаниям во славу Создателя и короля Фердинанда?
— Я готов. В полдень и в полночь, на закате и на рассвете.
— Да будет по сему! — наклонил голову священник
— Я свидетельствую, — буркнул Арамона.
— Я свидетельствую. — Голос Эйвона Ларака прозвучал обреченно.
— Унар Ричард, проводите графа Ларака и возвращайтесь. Отвечайте: «Да, господин Арамона».
— Да, господин Арамона.
Фабианов день, церемониал:
— «Доблестный капитан Арнольд Арамона счастлив сообщить своему государю и всему Талигу, что вверенные его попечению юные дворяне прошли должное обучение и ждут приказаний от короля нашего Фердинанда Второго. Да будет всем ведомо, что означенные дворяне чтут Создателя и наместника Его на земле, владеют шпагой и грамотой и исполнены рвения.
Капитан Арамона ручается за верность и доблесть сих юношей, коих и называет друг за другом, сообразно их воинским успехам и прилежанию.
— Граф Эстебан Сабве, наследник герцогов Колиньяров
— Норберт Катершванц из Бергмарка, верный вассал маркграфа Бергера
— Маркиз Луис Альберто Салина из дома Сагнара
— Герцог Ричард Окделл
— Йоганн Катершванц из Бергмарка, верный вассал маркграфа Бергера
— Виконт Арно Сэ, младший брат графа Савиньяка
— Благородный Эдвард Феншо, верный вассал графов Ариго
— Граф Валентин Васспард, наследник герцогов Приддов
— Виконт Константин Манро, наследник графов Манриков
— Благородный Жюльен Горуа, наследник баронов Горуа
— Благородный Юлиус Ауэ, верный вассал графов Гогенлоэ-цур-Адлербергов
— Барон Северин Заль
— Виконт Франсуа Рафле, наследник графов Рафиано
— Благородный Бласко Дельгадо, брат маркиза Дьегаррона
— Барон Жорж Гайар, верный вассал герцога Эпинэ
— Барон Роберт Лоу, верный вассал графов Рокслей
— Благородный Луитджи Фариани из дома Фукиано
— Барон Карл Тротта-ур-Фрошенбах, верный вассал графов Ластерхафт-увер-Никш
— Барон Анатоль Мей, верный вассал герцогов Колиньяр
— Благородный Макиано Тамазини, верный вассал графов Манриков» .
Итак, Арамона все же записал его четвертым. Он, Ричард Окделл, четвертый из двадцати! Это справедливо — Норберт и Эстебан с Альберто сильнее. Йоганн тоже сильней, но в последнем поединке Бергер ему уступил. Ричард гнал от себя мысль, что Катершванц в решающем бою намеренно поддавался, но без этой победы он бы болтался, самое лучшее, в конце первой десятки, а так… Килеану-ур-Ломбаху и Ариго не придется краснеть за герцога Окделла.
«Двадцать доблестных дворян предлагают свою жизнь, честь и шпагу тем, на чьих плечах держится королевство, — провозгласил герольд. — Кто из Лучших Людей Талига изберет их в оруженосцы?»
— Ричард, герцог Окделл, — услышав свое имя, юноша вздрогнул от неожиданности. Голос — красивый, ленивый баритон — был ему незнаком. — Я, Рокэ, герцог Алва, Первый маршал Талига, принимаю вашу службу...
...— Герцог Окделл приносит присягу, — возвестил герольд.
— Я, Ричард из дома Окделлов, — услышал Дикон свой голос, — благодарю Первого маршала за оказанную мне честь. Я клянусь исполнять его волю и служить ему и в его лице служить Талигу. Отныне бой герцога Алвы — мой бой, его честь — моя честь, его жизнь — моя жизнь. Да покарает меня Создатель, если я нарушу клятву. Да будет моя шпага сломана, а имя предано позору, если я предам своего господина. Обещаю следовать за ним и служить ему, пока он не отпустит меня…
Три года выдержать можно, потом он получит рыцарскую цепь и свободу, и тогда спросит с Ворона за все!
— Первый маршал Талига слышал твою клятву и принял ее, — провозгласил герольд.
Освобождение от службы оруженосцем и ходатайство об армейской службе (Варзов и Катершванцы):
— …прошу также государя и Высокий Совет в день святого Фабиана освободить от службы оруженосцев братьев Катершванц, сыновей барона Рудольфа Катершванца, пожаловать им вне очереди чин корнетов и отпустить в мое распоряжение. Написано во 2 день Зимних Волн 398 года круга Скал Ротвальде. Дата. Подпись. Резолюция Его Величества — «полностью удовлетворить». Начертано в 17 день Зимних Молний 398 года круга Скал в Олларии. (на Совете)
Вновь пропели фанфары, а затем с галереи раздался хриплый, уверенный голос:
— Я, Вольфганг фок Варзов, маршал Талига и командор Горной марки Бергмарк, прошу Лучших Людей Талига отпустить братьев Катершванц в родовые земли, где их мечи и доблесть нужны, чтобы сдержать напор Хайнриха Гаунау.
— Лучшие Люди слышат просьбу маршала Варзова, — возвестил герольд. (в Фабианов день)
ВВК: Я, как и Дример, не вступаю в дискуссию, просто намекаю, что Дику никто де юро не указ, кроме его эра.
Вступив в Лаик, юный Окделл вышел из-под опеки Эйвона и попал под опеку короны, а присягнув Алве, на три года попал под опеку... Сами-знаете-кого. Со всеми своими титулами и собственностью.
На попечении Эйвона остались только вдова с дочерьми и своей вдовьей долей.
Да, через год Ричард все так же был бы под опекой герцога Алвы. Так что "через год" не несет приемрно такие же юридические последствия, что и "как только, так сразу".
Юзер: Т.е. получается, что пока Дикон официально является оруженосцем Рокэ, Алва может распоряжаться в Надоре (и самим Надором) по своему хотению???!
Интересное кино может получиться....
ВВК: Может. Кстати. одна из причин, почему Дорак не хотел, чтоб Дик не дошел до Фабианова дня и попал под опеку Ариго или Килеанов.
А полностью совершеннолетним юный Окделл будет не в 18 лет (предварительно совершеннолетие в 16 лет, когда он уже может давать присягу и овтечать за свои слова), а в 21 (до Франциска было и вовсе в 24). А кто будет его опекунов после выхода из-под опеки эра решает король.
Когда-то здесь располагалось аббатство Святого Танкреда. Франциск Оллар выгнал не признавших его главой церкви монахов из их обители и отдал ее под школу оруженосцев. С тех пор здание перестраивали несколько раз, но оно продолжало отдавать монастырем.
Рассказывали, что в церковные праздники и перед большими бедствиями в доме звонит невидимый колокол, созывая мертвых братьев к полуночной мессе.
О том, что в Лаик заправляет Его Высокопреосвященство, знали только Арамона и отец Герман. Остальные полагали, что за всем стоит Первый маршал Талига. Формально так оно и было, но Рокэ Алва плевать хотел на все, кроме войны, вина и женщин. Арамону это устраивало — иметь дело со своим бывшим унаром он не желал ни за какие деньги, и не он один. Что бы ни творилось в Лаик, никто из воспитанников и их родичей не побежит искать защиты у Ворона, и уж подавно этого не сделает сын Эгмонта Окделла!
Унары носят тряпки по моде прошлого круга:
Отбросив запачканное кровью полотенце, Дик взялся за полагающуюся унарам одежду — черные штаны, чулки и рубаху, белую куртку и черно-белый плащ с гербом дома Олларов. Такие носили четыреста лет назад, когда марагонский выскочка стал талигойским королем. Теперь одевались иначе, хотя Люди Чести старались придерживаться старых обычаев.
Я постараюсь не терять тебя из виду, но в «загон» мне и моим людям хода нет (Штанцлер)
Даже Франциск Великий не пересекал границы поместья Лаик.
Представить кого-то из слуг-«мышей» в этой роли было невозможно, а больше в дом никто не заходил. Стражники, и те не покидали своих караулок на границе поместья.
Суза-Муза:
Капитан Арамона поднял крышку супницы и выудил оттуда огромную ярко-малиновую перчатку с шестью пальцами. Перчатка была с левой руки, что по кодексу поединков означало вызов, посылаемый отсутствующему...Норберт поднял и распрямил истекающую бульоном перчатку. На ней было вышито подобие герба, где среди скрещенных копий и сосновых ветвей[62] красовалось блюдо с лежащей на нем свиньей, в пузо которой был воткнут обеденный нож, а вокруг краги шла надпись, повествующая, что владельцем сего герба является благородный и голодный Суза-Муза-Лаперуза.
Послав Арамоне форменный вызов, Суза-Муза приступил к военным действиям. Первым его подвигом стала порча портрета в фехтовальном зале. Таинственный граф изуродовал воинственный арамоний лик, пририсовав ему свинячье рыло и свинячьи же уши. Художником Медуза оказался посредственным, но унары проявили к нему снисхождение, чего нельзя было сказать про самого Арамону.
— Хрю, — отчетливо раздалось откуда-то слева. В надорский замок однажды забрел чревовещатель, немало потрясший пятилетнего Дикона. Оказалось, кто-то из его товарищей в полной мере владеет этим искусством. Арамона бросился на голос, но, разумеется, никого не нашел.
Унары отправились спать натощак, а утром на парадной лестнице появилась надпись, гласящая, что свинья должна быть свиньей, а не капитаном. Свершив сей подвиг, Суза-Муза затих и не подавал признаков жизни два дня, затем к отдыхавшему после обеда Арамоне постучал отец Герман. По крайней мере, Свин решил именно так, и открыл. Священника не было, но на полу жизнерадостно полыхала лишенная верхней обложки расходная книга. Капитан в ярости бросился затаптывать огонь и на глазах подошедшего отца Германа влип в заменивший изъятые листы смешанный со смолой навоз, заботливо прикрытый несколькими страницами, на каждой из которых красовалась печать Сузы-Музы. Стало ясно — таинственный граф настроен решительно.
Капитан скосил глаза, пытаясь понять, в чем дело, и — о ужас! Черно-белый эфес переходил не в клинок, а в нечто, весьма похожее на гусиный вертел, причем давным-давно не чищенный. Суза-Муза!!!
Господин капитан разложил на ночном столике нужные мелочи, подумал и принес бутылку вина, не спеша разделся и с наслаждением полез под одеяло. Неожиданно капитанские ноги во что-то уткнулись. Арнольд поднажал — препятствие не поддавалось. До Арамоны дошло, что он глупейшим образом «сел в мешок»!
Школярская шутка, старая как мир! Верхнюю простыню складывают вдвое и нижней частью подворачивают под тюфяк так, что не запутаться в ней невозможно. Арамона грязно выругался и потянулся за ночной рубахой, предвидя, что его ждет новая пакость. Так и оказалось.
Суза-Муза был человеком обстоятельным, он не мог не позаботиться о ночной рубахе и хорошенько завязал рукава и тесемки у воротника, на которых теперь красовалась восковая блямба-печать с гербом таинственного графа — свинья на блюде с воткнутым в пузо ножом.
Усилием воли сдержав рвущийся из груди вопль, Арнольд вскочил и замер посреди спальни, лихорадочно размышляя о том, что еще натворил его враг. Комнаты пустовали целый день — времени у Сузы-Музы было достаточно. Капитан вздохнул и принялся обшаривать спальню. Делал это он весьма тщательно — погубил дело всей жизни обитавшего за гардеробом паука, отыскал пропавшее пять лет назад письмо, несколько монеток, какой-то ключ, два свечных огарка, петушиное перо и высохшее яблоко. Никаких следов проклятущего Медузы обнаружить не удалось.
Арамона почти хотел отыскать ловушку, избежав которой почувствовал бы себя победителем. Без толку! Суза-Муза ограничился «мешком» и изгаженной рубашкой. В четвертом часу ночи Арамона медленно и осторожно выдвинул самый дальний ящик комода, где его ожидал привет от зловредного графа. Поверх залитых чернилами простынь лежало письмо, запечатанное «свинской» печатью. Суза-Муза-Лаперуза в изысканных выражениях желал доблестному капитану Арамоне покойной ночи и выражал восхищение произведенной им в собственной спальне уборкой.
Капитан испустил нечто среднее между рычанием и стоном, накрепко запер дверь и окна, кое-как привел в порядок постель, погасил свет и лег. Усталость взяла свое, и Арнольд погрузился в предшествующее сну блаженное и бездумное состояние, из которого его вырвал мерзкий вопль, за которым немедленно последовал другой.
Коты! Коты, побери их Чужой! Твари орали во всю глотку о любви и приближающейся весне, и Арамоне захотелось их передушить. Несчастный распахнул окно, намереваясь швырнуть в зверюг пустой бутылкой, и в нос ударил острый, неприятный запах.
Кошачья настойка! Арамона ненавидел ее из-за Луизы. Супруга, полагая себя дамой утонченной, жаловалась на бессонницу, и втершийся к ней в доверие коновал пичкал пациентку экстрактом кошачьего корня, но капитан никогда не задумывался, чему проклятая трава обязана своим названием. И совершенно справедливо обязана.
Открывшаяся Арамонову взору картина впечатляла. С дюжину котов и кошек с воплями катались по освещенной луной крыше трапезной, летом исполнявшей обязанности террасы. Обычно осторожные твари не обратили ни малейшего внимания ни на стук открываемого окна, ни на полетевшую в них бутылку. Кошки изгибались в сладострастных конвульсиях, подскакивали, переворачивались на другой бок, трясли лапами, сгибались в дугу, распрямлялись с силой сжатых пружин и орали, орали, орали…
Надежда вспыхнула и угасла. Суза-Муза был хитер, как Леворукий. «Кошачьим корнем» благоухали трапезная, унарские спальни и ведущие к ним лестницы. Отыскать злоумышленника в захлестнувших Лаик волнах аромата было невозможно. Арамона с тоской взглянул на светлеющее небо. Коты продолжали выть, голова раскалывалась, а впереди был длинный день, наполненный дурацкими разговорами, отвратительными физиономиями, звоном шпаг, грохотом отодвигающихся стульев и ожиданием новых неприятностей.
Вечером пришедшие в трапезную унары увидели привешенные к оставшемуся с давних времен потолочному крюку Арамоновы панталоны вместе с рингравами. Чем-то набитые, они важно и медленно кружились на Арамоновой же золотой цепи, продернутой сквозь разрезы. К той стороне, которую простолюдины именуют задом, было прилажено подобие свинячьего хвостика, украшенного пышным алым бантом. Зрелище было потрясающим. Двадцать один человек, как по команде, задрали головы, не в силах оторваться от проявившей самовольство части туалета своего капитана.
Родись принц Карл на месяц позже, Арамону на церемонию сопровождали б четверо лучших воспитанников, но устав фабианского братства не знает исключений — первые четыре месяца унары не покидают Лаик.
Олларианец поднял голову от старинного фолианта — он писал историю фабианского братства и поэтому не переходил на службу в канцелярию Его Высокопреосвященства.
Через неделю в Лаик прибыл новый клирик, отец Ионас. Пожилой, сутулый и лысый, он ничем не напоминал утонченного отца Германа.
На первый взгляд ничего страшного в Старой галерее не было — просто длинный сводчатый коридор с камином посредине и нишами, в которых раньше стояли статуи эсператистских святых. Небольшие окна под самым потолком летом и то вряд ли давали достаточно света, а в зимние сумерки галерея и вовсе тонула во мраке, вдобавок холодно и сыро здесь было ужасно.
Когда-то в аббатстве жило несколько сот монахов, все население Лаик, считая слуг, даже в самые «урожайные» на унаров годы едва ли насчитывало сотню, зачем же топить, если казенные денежки можно потратить более приятным способом?
на разваренный горох, когда-то лежавший рядом с мясом
Дик с отвращением взглянул на сваренную на воде овсянку и кусок черствого хлеба. Голова раскалывалась, юношу стошнило б от лучшей в мире еды, не то что от Арамоновых харчей, но хуже всего было другое — сон и явь намертво перепутались в голове.
Дик, стараясь поменьше двигать головой, кое-как
привел себя в порядок, проглотил несколько ложек омерзительного варева и сел ждать.
Дик ковырялся в разваренном горохе, где по недосмотру то ли повара, то ли Арамоны в изобилии попадались обычно отсутствующие мясные волокна, и думал.
«Мыши» унесли остатки гороха и, чудо-чудное, притащили пироги с изюмом, похоже, Арамона решил закатить унарам пир. С чего бы это?
Господа унары! Отец Герман вчера ночью уехал по важным делам, поэтому общего молебна сегодня не будет. Перед трапезой все прочитают молитву про себя, как положено в походе.
Кстати о копьях, когда у тебя выпускной бой?
— Через две недели.
— На какое место ты рассчитываешь? Если забыть об Арамоне и его подлости.
— Если честно…
— Окделл не может быть нечестным. Ты не первый, но, надеюсь, и не последний.
Кто из унаров сильнее?
— Эстебан и Альберто, потом Катершванцы и, наверное, Арно. С Эдвардом и Валентином мы на равных.
382-383 К.С. (366 г.р.)
– Граф Лионель Лэкдеми, наследник графов Савиньяк (366 г.р.)
– Виконт Эмиль Сэ, второй сын графа Савиньяк (366 г.р.)
– Граф Отто Гельбраузе
– … Марций Фажетти
383-384 К.С. (367 г.р.)
– Граф Альберт Доннербург, сын герцога Ноймаринен (367 г.р.)
384-385 К.С. (368 г.р.)
385-386 К.С. (369 г.р.)
– Виконт Серж Волвье, второй сын графа Валмона (368 г.р.)
– Робер Эпинэ, третий сын маркиза Эр-При (369 г.р.)
– Удо Борн, четвертый сын графа Олафа Борна (369-400 К.С.)
386-387 К.С. (370 г.р.)
– Виконт Джеймс Роксли, наследник графов Рокслей (370-400 К.С.)
– Виконт Мартин Таур, наследник графов Тристрам (370 г.р.)
– Арнольд Манрик, младший сын Фридриха Манрика (370 г.р.)
387-388 К.С. (371 г.р.)
– Готье Валмон, третий сын графа Валмона (371 г.р.)
394-395 К.С. (378 г.р.)
– Маркус Ноймаринен, младший сын герцога Рудольфа (378 г.р.)
395-396 К.С. (379 г.р.)
– Люсьен Креденьи, старший сын Раймона-Анри, наследник графов Креденьи (379 г.р.)
396-397 К.С. (380 г.р.)
397-398 К.С. (381 г.р.)
– Маркиз Эстебан Сабве, наследник герцогов Колиньяр [1]
– Барон Норберт Катершванц из Бергмарк, верный вассал маркграфа Бергмарк [2]
– Маркиз Луис Альберто Салина из дома Сагнара [3]
– Герцог Ричард Окделл [4]
(381 г.р.)
– Барон Йоганн Катершванц из Бергмарк, верный вассал маркграфа Бергмарк [5]
– Виконт Арно Сэ, младший брат и вассал графа Савиньяка [6]
(381 г.р.)
– Благородный Эдуард Феншо, верный вассал графа Ариго [7]
– Граф Валентин Васспард, наследник герцогов Придд [8]
(380 г.р.)
– Виконт Константин Манро, второй наследник графов Манрик [9]
(381 г.р.)
– Благородный Жюльен Горуа, наследник баронов Горуа [10]
– Благородный Юлиус Ауэ, верный вассал графа Гогенлоэ-ур-Адлерберг [11]
– Барон Северин Заль, верный вассал графа Рафиано [12]
– Виконт Франсуа Рафле, наследник графов Рафиано [13]
– Благородный Бласко Дельгадо, брат маркиза Дьегаррона [14]
– Барон Жорж Гайар, верный вассал герцога Эпинэ [15]
– Барон Роберт Лоу, верный вассал графа Рокслея [16]
– Благородный Луиджи Фариани из дома Фукиано [17]
– Барон Карл Тротта-ур-Фрошенбах, верный вассал графов Ластерхавт-увер-Никш [18]
– Барон Анатоль Мей, верный вассал герцога Колиньяр [19]
– Благородный Макиано Тамазини, верный вассал графа Манрика [20]
Гость
14:10 04-07-2023
— Не очень. В детстве мне в «Загон» просто ужас как хотелось, а на поверку оказалось скучновато.
— Нас все же учили, а не развлекали.
— Учили? — фыркнул «унар Арно». — Чему? Не фехтованию же!
— Значит, ты все-таки поддался Йоганну.
— Ну, поддался. — Чего теперь-то врать? — Йоганн пожертвовал своим местом, вот и я решил... поучаствовать, что ли. Зато Берто меня в самом деле подловил.
— Чтобы затем поддаться опять-таки Катершванцу?
— Думаешь?!
— Иногда, — Валентин улыбнулся. — Тогда я фехтовал, мягко говоря, посредственно, и то, что первого в Лаик чаще всего называет шпага, мне казалось несусветной глупостью. Я и сейчас так считаю
Гость
14:11 04-07-2023
– В нашем выпуске первое и второе место определили описательные науки, –
объяснил Валентин. – В фехтовании Эстебан Колиньяр и Норберт Катершванц были
равны, но следующие номера в самом деле назвала шпага.
– Это телалось шестно? – Ульрих-Бертольд желал знать и не желал успокаиваться.
– В том, что касается меня, без сомнения. – Придд очередной раз слегка
поклонился. – Я был заметно слабее Норберта и Йоганна и не знал приема, которым меня
победил Эдвард Феншо.
– Теперь тебе Эдвард не соперник! – засмеялся Йоганн. – Но еще остаемся я и
Норберт. Ведь так? Было бы красиво собраться всем нашим в Лаик и смотреть, кто теперь
первый, а кто фосьмой!
– Это невозможно. – Валентин аккуратно убрал шпагу в ножны. – Первым в нашем
выпуске навсегда остался Эстебан Колиньяр.
– Потому что я поступал не должным образом! – Разом раскрасневшийся Йоганн
топнул ногой не хуже знаменитого родича. – Я отдавал свое место тому, кого считал
обиженным другом, но я был не прав, пропуская такие простые удары… Это сделало
первым Колиньяра. Я сбивал все места, и мне давно хотелось это признавать.
– Уступить свое место – не значит занять чужое. – Арно хлопнул бергера по плечу.
– Я бы, дерись я с Окделлом, тоже уступил. Назло Свину и… нашему скромному графу
Медузе.
– А я теперь думаю, что Берто правильно не давал Окделлу третье место. Дружба
не считает, даже если дружба кончилась, но мы с Норбертом много вспоминали. Мы
хотели понимать, где было начало. Окделл брал сперва от нас пяти Старую галерею,
потом от меня – выход в четверку, потом от других людей много всего и привыкал…
– Мы не знаем, что думал и думает Ричард! – Арно бешено сверкнул глазами. – Я
бы посоветовал не делать этого за него, по крайней мере в моем присутствии. До нашей
встречи Окделл мне друг, а после мы все решим сами. Наше место зависит не только от
умения владеть шпагой, но и от… умения владеть совестью.
Гость
14:00 25-02-2024
Информация о расположении Лаик - напрямую из очерка "Королевская школа оруженосцев" в приложении к вышедшему недавно тому “Из глубин”, который переиздание “Зимний Излом. Том 1. Из глубин”. Дословная цитата оттуда: "Молодых людей препроводили в бывшую резиденцию Ордена Знания, что располагалась в пяти хорнах к юго-западу от столицы, где им пришлось отказаться от всего, кроме личного имени".
(аудиокнига "Из глубин" от Яндекс-музыки:приложения (все - и и про Лаик, и про систему обучения, и про празднование Зимнего Излома),записки мэтра Шабли.)
Я получил письмо от Пьера, – фок Варзов тонул в прошлом, как и любой другой, – он просил сделать Ги толковым военным и достойным дворянином. Я согласился, мы все сочувствовали маршалу Ариго. – Я понимаю, – вот так возьмешь и убедишься, что до конца ничего не заживает, – старший сын оказался мерзавцем, нужно было помочь младшему. – Я хотел, – Вольфганг фок Варзов на волос передвинул грифель, – но меня вызвали в Олларию к Первому маршалу. Ноймаринен хотел, чтоб я взял маркиза Алвасете. Я сказал про Ги и свое обещание, Рудольф ничего не ответил, но на следующий день привел мегя в Лаик. На последние бои
Ему написал Рудольф, – фок Варзов медленно свернул карту. – Объяснил, что не может забрать у Алваро последнего сына. После Карлоса он не сумеет быть строгим, а без этого не обойтись – маркизу Алвасете нужны твердая рука и военный опыт. Ноймаринен обещал взять Ги к себе, но Пьер ответил, что его наследнику место в армии, а не в столице... Граф Энтраг стал оруженосцем Мориса Эпинэ, не сказал бы, что это пошло ему на пользу
– Сузой-Музой может оказаться кто угодно, – герцог Придд двумя пальцами взял злосчастную перчатку и аккуратно положил на блюдо, – кроме Эстебана Колиньяра, разумеется. Герцог Окделл, что случилось с теми уликами, которые нашли в вашей комнате? Вам их вернули