[изображение]
Новый театральный год начался в субботу мюзиклом
.
Один из самых сложных для меня мюзиклов оказался.
Корейский-корейский, поэтому у меня никаких ссылок в мозгу не нашлось, ни единой связи с чем-либо известным – пришлось вникать по ходу.
Понимаю, крепко не всё я уловила, и это очень жаль, ибо в финале зал рыдал в сопли, а девочка возле меня билась в истерике, размазывая слёзы по лицу, и посреди этой эмоциональной вакханалии в третьем ряду прямо в центре сидела я с совершенно невозмутимым еблетом. Поэтому когда со сцены в меня по очереди рыдал Рёук и ещё 5 мужиков, мне было даже неловко – чо так надрываются?!
Думаю, так им атмосферу ещё никто не портил.
Сами виноваты. Во всех прочих разах – в «Пламенной сонате» с тем же Рёуком (точно так же, без малейшего понимания мозгом – о чём», или «Моцарте» с Джунсу, или «Человеке, который смеётся» с Кюхёном – мне хватало невербальной информации, чтобы проникнутся. Тут же – увы.
Хотя благодатная почва была, чтобы преисполниться.
Сюжет прост: Хэджин – популярный писатель, 29 лет, работает в издательстве вместе с четырьмя друзьями-единомышленниками. В один из дней он получает письмо от поклонницы его творчества Хикару (девочка 19 лет, начинающий писатель). Одновременно в издательство на должность «мальчика на побегушках» нанимается Сэхун (19 лет, начинающий писатель, которого Рёук и играл) и
Издательство работало в очень непростых условиях: Корея между Мировыми войнами под японской оккупацией была не лучшим местом для самовыражения и творчества, и любое не так написанное слово не только подвергалось цензуре, но и казням, так что в процессе жглись книги, а издательские мальчики рвали на себе волосы в отчаянии. Кроме этого, чтобы драму сделать совсем драматичной, как минимум двое из пяти сотрудников издательства (сам Хэджин и его ближайший друг) кашляли так надрывно, что коронавирус туберкулёз там отлично порезвился.
Вся драма разворачивается, впрочем не только вокруг злобных японцев и чахотки, но и фанатских писем, коих было в ассортименте. Письма циркулировали между людьми, множились, летали по сцене.
И крепко не сразу я уловила основной твист: девушки-Хикару не существовало. Это было Альтер-Эго Сэхуна, который просто не смог написать от своего имени.
А переписка, начавшаяся как милая интеллектуальная эпистолярная игра двух людей, касающаяся, в основном, творчества и литературы, всё больше погружала их в любовную историю. Сэхун влюбился. И Хэджин влюбился. Только последний влюбился в Хикару.
Эмоции Сэхуна лились через край: тут было и игры в диссоциативное расстройство, и попытки Сэхуна-Рёука понять, где заканчивается он и начинается Хикару, и кто же из них, на самом деле, любит Хэджина, были признания, были страстные ночи, всё это щедро было сдобрено творческими порывами и попытками дописать Хэджином (и тут уже не он писал, а им писали) книгу. В финале от чахотки Хэджин умирает. И полностью убитый горем Сэхун отправляется в лечебницу к его другу, чтобы покаяться, что именно он был тем человеком, кто ускорил процесс угасания великого автора, внеся сумятицу в его мысли и чувства, ибо являлся он в образе Хикару. На что Сехун получил последнее письмо Хэджина, в котором великий писатель говорит, что «спокуха, я всё знал, что ты – не она, никто меня не обманывал, я любил только тебя, чмоки, встретимся на небесах».
Очень непростой мюзикл опять выбрал себе Рёук, вот что. И опять он калечил себе правую руку (совсем, как в Сонате), видимо, «это не я, это всё она сама написала».
Но если в Сонате он был органичным и отыграл психопата-гения превосходно, то тут что-то пошло не так.
Его роль – «роль самого младшего сотрудника, угнетаемого и коллегами, и подавляемого собственными страхами, который тем не менее, сумел организовать полномасштабную любовную мистификацию, частично погрузив себя в безумие» - оказалась слишком велика для Рёука. Вот ту часть, которая про «угнетаемого» - тут было всё ничего. Но поскольку ипостась Хикару играла отдельная дама – прекрасная, свободная, величественная, наполненная и смыслом, и силой, и вдохновением, то, что осталось у Рёука – ползать согнутой креветочкой по сцене.
Допускаю, что по роли именно этого требовал режиссёр: чтобы получилось жалкое убожище, а не Сэхун, а вся его смелость и дерзость досталась Альтер-Эго. Но, как по мне, так не работает, если только диссоциативное расстройство не настоящее (когда субличности не осознают друг друга). Сэхун прекрасно понимал, что он делает, когда начинал переписку. И себя он худо-бедно осознавал на каждом этапе, страдая и стеная. Возможно, в процессе он заигрался в Хикару, но не до беспамятства – никогда он не переставал быть собой.
Поэтому даже когда ипостась Хикару внутри пляшет свои танцы, какие-то её черты должны, проявляться в Сэхуне. Свобода, воля, сила, страсть.
Без этого всего Сехун-Рёук был сир, убог и жалок, и малодостоверен. Немного более убедительным Рёук становился лишь когда начинал петь – тут почти без вопросов, голосил отлично, не сравнимо с осенним Кантабиле. Но ролевая игра была – говно. Единственной великолепной во всех смыслах сценой (если не считать моменты валяния на коленках – они тоже были отличными и раскаивающийся на коленях Рёук годен) стало «Танго втроём» (Хэджин-Сэхун-Хикару) – это было сильно. Возможно, именно к этому моменту катарсиса Рёук собирал все силы. Печаль в том, что в моём понимании – как оно должно быть – напряжение должно нарастать, чтобы стать экстатическим выплеском. В противном случае, без предварительных ласк зрителя получилось по схеме «из пизды на лыжах». Допускаю, что условные «ласки» были словами через рот и их я как раз не поняла. Но, если так, это не про актёрскую игру, а про сценаристов.
Так что 75% игрового времени Рёук был плох (и кто сказал ему, что нужно филерами забацать «хомячьи щёчки»? пошто???)
Особенно говняной игра выглядела на фоне девочки, которая играла Хикару и пятерых мужиков, включая того, что играл Хэджина.
С «девочкой», к слову, тоже всё не просто: то, что она – Альтер-Эго – я поняла, увы, сильно не сразу. Только когда эти двое писали очередное письмо, меняясь друг с другом в зеркале. До этого я совершенно искренне полагала, что она по роли – какая-нибудь сильно старшая сестра или, ещё лучше, мать Сэхуна, которая зачем-то манипулирует своим сыном (возможно, потому что он – внебрачный сын Хэджина?). Настолько велика была визуальная разница в возрасте между актёрами. В реале девочка лишь на 2 года старше Рёука, но на сцене - на все 20. Актрисе 36 https://namu.wiki/w/%EC%86%8C%EC%A0%95%ED%99%94?rev=52 но я думала, что ей лет 50)))))
Все пятеро из сотрудников издательства, включая актёра, играющего Хэджина (Юн Наму윤나무 http://w3.sbs.co.kr/search/main.do?..._chr_more_00_07 , тоже выглядели лет на 20 старше «скрюченной креветочки», хотя Деревце тоже лишь на 2 года старше Рёука, а остальные младше))).
Так что мисэйджинг вкупе с моим недостаточным уровнем корейского играл в дивные игры поначалу.