Я выбрался из церквей и ступив на тонкий ремень асфальтов, направился к конвейеру мостовой, которая понесёт меня к универмагу, чтобы приостановить над этажами и увидеть через монашеские плёнки в скромном наряде стёкол тусклый отблеск святости залов. Я не поднимусь к белому помещению за ступеньками и буду лишь представлять, как разделилась на магазинчики после моего отсутствия кафельная плоскость без посетителей и коктейлей, которые с шумом взбивались на вертеле автоматов. Луна нечаянно обронила свои пыльные нити и пыталась завести лучик в тонкую вершинку звезды, но просчитавшись отпустила и небо, когда вместе с иголкой упала на планету в приступе плачевного дождя. Корить себя за чужую ошибку и пытаясь оправдать злодеяния перестать выходить на связь с людьми, чтобы не видеть в звонящем теле собственного достатка. Душа ещё болела от укусов и зрачки пухли от летаргии, когда из света подтягивались выброшенные к сердцу чувства, чтобы достать из полыхающего мусора перед бессонницей свои отданные повторно книжные долги. Цветастые окна кружились по квадрату больницы, когда я в духе старался разметить закольцованный стадион закладками из книг, чтобы прийти невредимым к финалу оглавления. Уронить себе на душу подгоревший в топке ушедшего элемента слиток женщины и не сумев пересдать химию боли на отлично, упасть для реакции на кушетку в шпаргалки скомканного яда или испарений от изодранного пакета с кормом для похоти. Достать за молнией одуванчика всю призрачную пыльцу, которую весной оставят после себя бессонные секунды, чтобы вывести окись взгляда из бронзового наплечника солнц к дыре мерцания мыслей в майской камере слов. Пробудить в ней сердце и стать нужнее у причала, который всё ещё охраняется дождями и бережно стелется скошенными в тени песков фонарями. Считать по словам и не справляясь перед отъездом с ускорениями школы быть подавленным без вины и с вычитанной где-то до ссадин душой повиснуть на леденящей дуге маминого воротника. Плакать острыми отражениями из разжалованной души и не чувствуя больше глаз отпасть от шеи к зеркалу, где папа позабудет отдать честь ребёнку, который разорвал перед сном все связки шорт плачем и достал из кепки давно тлеющую в заколке ось, чтобы к вечеру лишь гелиевыми ручками удерживать навесу свою треснувшую по странице земли бумажную вазу и не давать испачкать её лирическим вареньем с белыми на дне косточками закатов. Цвета без снов плыли по оконной раме телеэкрана, чтобы понестись к воде в живости титров и в образе кассовой бессонницы. Он держал шею на петле, чтобы вовремя отвести желания от тел и вынырнуть к городу через плотину боли, которую собрали перед всплытием бабушкиными ремнями родители в надежде проучить не поднятого за крылья утопленника. Громко ныть на заднем ряду реки, когда вдруг не случится увидеть её глаза на окончательной остановке перед восхождениям к еле светящей луне. Колесом в рецептурной пачке продавить пьяную душу, которая от отчаяния легла всем своим липовым отблеском на съехавшие зеркала дороги, чтобы встретить рассвет без разгона половинки на сон. Разломать по ровной царапине лунную прокладку, чтобы ночью не выпустить из утончённого тоннеля свой ядовитый блик к светодиодному полотну и не смочить голубую глотку воском от косящегося из опрокинутой бутылки глаза. Кричащий у дверей сада младенец дёргал стебель до выступления слёз из лепестков, которые придерживал перед глазами за дразнящийся между пальцев бутон, чтобы не разбудить розу в её ароматном путешествии к сердцу плаксы. Занятый и уж больно сдавленный поручениями поток, всё же находил лазейки, чтобы огибая камни свободно падать вниз к дыре, у которой достали мягкое дно и заставили шлёпать по подоконникам улиц, сбивая краеугольные пятки и раня отражённые в мытом стекле и густо крашенные лаком в носке звёзды. Сначала луна прибилась к левому углу широкого окна, чтобы медленно по часам переползая по скользкой вершине рамы постучаться в занятую звёздами правую клеточку залатанного стекла. Снарядить сердце перед наступлением боли и для этого вбросить в кровь малиновую ягоду ненависти, чтобы отец молчаливо прятался от пуль за колючими кустами и не сдерживал мой пульс на шее липким пинцетом удушливости.