Владимир Антчак. Я эЛь Ю Бэ эЛь Ю Тэ Е Бэ Я

При помощи линейки, чтобы было аккуратно, ты отрываешь четверть тетрадного листа и, закрывшись локтем от соседа по парте, вечно сопливого Эдика, пишешь: “Я эЛь Ю Бэ эЛь Ю Тэ Е Бэ Я”. Ты сворачиваешь записку в маленький квадратик. На перемене ты подкидываешь ее в Юлин учебник по математике. На уроке ты все время косишься в ее сторону, у тебя чуть чаще колотится сердце, холодно пальцам и ты не перестаешь стучать колпачком ручки по. столу.

– Ты что, дятел? – сопля в носу Эдика надувается зеленым пузыриком.

– Сам ты дятел, – огрызаешься ты.

Ты видишь, как Юля шепчется с Марианной, как они обе вертят головами. Вы встречаетесь с ней взглядом. Ты улыбаешься. Юля отворачивается. Марианна хихикает. Учительница делает ей замечание и продолжает выводить формулы на доске.

Ты знаешь, что Юля нравится Гаврилову из “Б”. Гаврилов дерется и отнимает деньги. Но ты не мог не написать. Ты долго собирался, а сегодня решился.

После уроков Юля подходит к тебе:

– Это ты мне написал? – смотрит она в глаза.

Ты краснеешь и киваешь. Юля дарит тебе браслетик, который она сделала из сотни разноцветных пластиковых бусинок. Домой вам идти в одну сторону. Вы больше молчите, и ты чуть уходишь вперед, когда замечаешь группу одноклассников. Потом, спохватившись, замедляешь шаг и дожидаешься Юлю.

Юля уже скрылась в подъезде, а ты продолжаешь стоять и высчитывать, где расположены ее окна на третьем этаже. К тебе подходит Марианна:

– Тебе от Лешки Гаврилова достанется. Он сказал, что Юлька его.

Ты пожимаешь плечами и идешь домой. Ты думаешь о Юлиных серых глазах, и вспоминаешь прикосновение ее теплых пальцев к запястью, когда она помогала с браслетиком.

На следующий день, после уроков Гаврилов с друзьями поджидают тебя у туалета:

– Сейчас мы будем тебя гасить, – говорит он, и заталкивает тебя внутрь.

Сначала тебя гасят руками по корпусу и в лицо. Потом, когда ты падаешь – носками ботинок. В конце тебе одевают на голову железное ведро и сильно стучат сверху черенком от швабры. Ты потом долго сидишь в углу, обхватив себя руками, и раскачиваешься из стороны в сторону. В школе тихо, а в ушах все еще стоит звон. И сильно болит лицо, и нога, и плечо.

Дома ты говоришь, что упал со ступеней, когда бежал в столовую на обед. Мама плачет, и уходит из кухни. Отец осматривает тебя и мажет ссадины зеленкой.

– Если еще раз будешь падать, попробуй ногой по яйцам, – говорит он, – А потом кулаком в ухо. Это только первый раз страшно, уж поверь мне.

Закрывшись в комнате, ты сидишь за столом и ничего не делаешь. Ты понимаешь, что драться с Гавриловым у тебя не хватит смелости. И что все, что остается, это отдать Юле ее браслет и попросить назад свою записку.

– Ничего страшного, – говорит Юля, и забирает у тебя из рук браслетик, – Только записку я тебе не отдам. Мне никто не дарил таких слов, Я эЛь Ю Бэ эЛь Ю Тэ Е Бэ Я.

Оставлю на память. Это как стих, это как песня, это как..., – она запинается и отворачивается.

– Тряпка дешевая, – шипит вездесущая Марианна.

Ты подходишь к Гаврилову, смеющемуся у окна в окружении дружков, и бьешь его со всей силы между ног. Гаврилов хватается за пах и сгибается: “Уебу, сука”, – слышишь ты его стон. Ты бьешь его кулаком в ухо, а потом еще раз, а потом еще. Гаврилов корчится на полу и ревет. Его дружки оторопело смотрят на тебя. По коридору бежит, размахивая руками, физрук. “Это как стих, это как песня”, – эхом отдаются в твоей голове Юлины слова.

Ева Ванская. Я могу спать сутками…

Я могу спать сутками, точнее с воронами. Так она любила шутить.

Она работала лаборантом в нашем университете. В компьютерных классах были такие комнатки вроде будок киномеханика. Там она сидела, смотрела, чтобы мы не пытались воткнуть флешку в комп (это было запрещено), и раз в вечность обновляла программы.
Дурацкая работа, но жить надо, а она не могла общаться с людьми. Выдерживала пять минут, максимум десять.

Не помню, как мы познакомились. Я приходила к ней в будку, мы говорили пятнадцать минут, это был рекорд, потом она роняла голову на скрещенные руки и отключалась прямо за столом. Она очень много спала: ночью, днём, после каждого диалога или просто контакта с людьми, урывками в рабочее время и вечерами прямо в классе.
Было что-то жуткое в том, как прямо посреди разговора у нее мутнел взгляд. Она говорила: "извини", и я сразу уходила.

Дома у нее жили вороны. Однажды, может быть месяца через три знакомства, она пригласила меня в гости. Ей очень нужен был друг. Ей очень нужна была помощь.
Я мало знаю, о причинах ее проблем: там был отчим, алкоголь, насилие, сложные отношения с матерью. Не помешал бы психиатр, но денег на него не было. Поэтому она впитывала столько реальности, сколько физически могла, и спала все остальное время. Сутками, точнее с воронами.

Мне было семнадцать, и я ничем не могла ей помочь.

Много лет спустя мне сделали операцию на глазах. Лазерная коррекция – простая операция, осложнения маловероятны. Все, кого я знаю, на следующий день уже могли работать. Меня настигла светобоязнь. Я могла открыть глаза только ночью, только задернув шторы. Свет уличных фонарей едва пробивался через щели. Я шла на кухню выпить чаю или поесть. Впитывала глазами столько света, сколько могла, а могла я немного – минут через десять начинала плакать от шока и страха, и меня за руки вели обратно в кровать.

Я спала сутками (не с воронами). На четвертый день все, к счастью, прошло, но обе эти истории крепко связались в моей голове.

Кора Воронкова. Ирен
Из цикла рассказов о хосписе.

"Социальный случай" – Рахелюшка (прим. старшая медсестра хосписа) приоткрыла дверь первой палаты. Слова Рахели относились к Ирен. К той самой неприветливой даме у окна, которая отказалась разговаривать во время утреннего обхода.

Ирен. Неестественно голубые глаза, Узкие зрачки и радужка, со вспышками тока. Они как будто подсвечивали её алебастровую кожу. Она полусидела на подушках и что-то читала. При взгляде на Ирен меня затошнило и резко ударило в висок.

"Давай выпьем кофе?" – предложила Рахель.

"Ты побледнела. Как раз все расскажу. Только не в нашем отделении. У "спящих красавиц". Мухамеду, старшему брату подарили родственники шайтан-машину кофеварку, он не против гостям. Кроме того, там тихо. В коме особенно не пошумишь, да и местный персонал почти говорить разучился. Ирен, женщина непростая. Ей и передать наши слова могут". Рахель подозрительно оглянулась.

В отделении "спящих красавиц" было действительно тихо. Очень тихо. Как в яслях, во время тихого часа. Чуть слышно позвякивал стерилизатор. Поскрипывал старый вентилятор. Апатичный персонал, как будто и не замечал нашего вторжения. Спасибо, что не проходил нас насквозь. Мы уютно устроились в небольшом кабинете самого Мухамеда.

Рахель осторожно налила обжигающий кофе в стеклянный стакан.

"В общем, так. Ирен, врач по образованию. Мы до сих пор не знаем, сколько ей на самом деле лет. По ее словам – около восьмидесяти (по оценке наших докторов – за девяносто). Она была замужем, один раз и очень давно. Родила сына, выставила мужа за дверь. По ее словам, за "недостаточную коммунистическую сознательность".
Сына растила одна. Он был для нее всем – единственной любовью в жизни. Богом. Но повзрослев, сын вырвался из горячих и влажных объятий матери. Сделал ребенка. Был проклят. Был прощен. Но не отпущен. Эта странная и жуткая зависимость продолжалась совсем немного. Спустя несколько лет сын умер и обрел свободу.
А Ирен.. После смерти сына – она жаждала смерти. Уже как двадцать лет, она напоминает в чем ее хоронить. Кора, это просто. Ты тоже запомнишь. Я засыпаю с этой мыслью три года: "Шкаф с зеркальной дверью, третья полочка снизу. Белые кружевные трусики, розовое платье, красный конверт с деньгами".

Была и еще другая Ирена – жаждущая жизни. Ей нужен лучший шоколад. Если духи, то только французские духи. Египетское постельное белье. Молоко богомола на завтрак. И – конечно же, внимание! Оно, должно быть неограниченным. Все время пытаюсь понять в чем причина этого "эмоционального вампиризма"…

"Трудно прокормить такие аппетиты. Говорю полагаясь на собственный опыт -сказала Рахель. Ирен использует искусную лесть, и не менее искусную ложь. И конечно, манипуляции. Поверь, у меня есть опыт. Она как животное, что остро чувствует запах крови. Той самой незаживающей раны, которая есть в каждом из нас. Она способна мастерски её зализать, а потом снова разодрать, при необходимости.

Как это работает? По началу, после общения – тебе легче, ты благодарен. Затем, появляются просьбы. Небольшие и выполнимые. Ты все еще счастлив. Ты важен. Дальше, просьбы становятся менее скромными. Я сломалась на красном лаке. Представляешь? На красном лаке! Обязательно – "Ланком". Выполнимо? Ха! Он должен быть "свежим". Купленным сегодня же и в дьюти – фри.

Я отказала. Веришь? С трудом отказала. Мне было очень неудобно. "Возможно, мне нужно было оставить работу и ехать на другой конец страны, штурмовать аэропорт?". Все время спрашивала я себя. А еще, несколько дней, после этого разговора я чувствовала себя разбитой и больной. Потом пришла в себя – обзвонила родственников, соседей, подруг и выяснилось, что я не одна своем чувстве вины.

Соседка, рассказала, что сразу же после смерти сына, Ирен попала в больницу. По выпискам, из-за несвежей красной икры. Но Ирен, не была бы Ирен – если бы не привлекла к себе внимание. По возвращению домой, она достала свою маленькую черную книжечку с сотней телефонов и имен, выведенных каллиграфическим почерком, и обзвонила их все: "У меня рак. Мне нужны деньги. Я одинока". Дальше следовали длинные списки, совершенно необходимых при раке вещей: желтая штора в спальную комнату ("ярко солнечного оттенка и с бахромой"), итальянская сантехника ("местного производства? Да как вы смеете? Мне? Доктору? Я выброшусь из окна!"), красная икра ("только нерки, и чтобы зернышки аккуратненькие") и так далее.

И знаешь что? На удивление, половина бедолаг из черной книжечки откликнулась. Бывшие студенты, пациенты, знакомые. Почему бедолаг? Потому, что "спрыгнуть" с Ирен было уже невозможно. Если бедолага хоть раз приносил подаяние Ирен, он попадал под влияние безотказное схемы: "медовый месяц", обесценивание, чувство вины, "медовый месяц". А главное, что Ирен, давала каждому понять – что он единственный и неповторимый. Именно он, "чудеснейшей души человек" – который не позволит ей умереть в одиночестве.

Конечно, "проколы" случались. Сломавшаяся жертва, уже не способная удовлетворить аппетиты Ирен, выходила охотится на родственников. Чувство вины не позволявшее бросить обездоленную бабушку, любительницу бельгийского шоколада – прекрасно мотивировало развитие следовательских качеств. Иногда, в сети находился затаивший брат. Иногда – сменивший имя и фамилию внук. Так и вскрывалась большая паутина страстей, историй и судеб. Тайный клуб адептов Ирен. Служащих богине – наполовину живой и на половину разложившейся.

Кор, знаешь, что жутко? – сказала Рахель. Что ложь о раке предназначалась, как и дальнему круга, так и родственникам. Меня поражает эта женщина! Когда в очередной раз близкие или осмелевшие "покровители" предъявляли Ирен счет за свои благодеяния, упрекая ее в том, что она делает это и с другими – Ирен меланхолично реагировала: "ну какие же они идиоты… зачем они вам это рассказали".

А сейчас, Ирен у нас. Так как заботиться о ней, не кому. Брат отказался. И если честно, я его понимаю. Дальние родственники тоже, предпочитают не иметь близко дело. Переводят по чуть-чуть какие то деньги. Попечители по принуждению, с радостью и облегчением исчезли с горизонта. Даже некоторые, попросили у меня разрешения перестать общаться и помогать. Мороз по коже от этой женщины. Первый раз вижу вблизи "стокгольмский синдром" .

Знаешь, что самое смешное? Наконец то, она может умереть. По-настоящему умереть. У нее тромб в коронарной артерии. Уже три года. Но не умирает. Вот такая шутка судьбы. Это бесит ее больше всего.

Она каждое утро просыпается в отвратительном настроении духа.

Она терроризирует персонал.

Она постоянно требует врачей пообещать ей, что она умрет именно сегодня. Выпрашивает эфтаназию, как ребенок леденцы у старика. Ужасно, расстраивается и ревнует – если кто-то умирает в ее палате. Заламывает театрально руки и кричит: "ну почему она, а не я???".


А знаешь, что я думаю? Что на самом деле она не хочет умирать. Она потеряла все. Потеряла себя. Не живая, не мертвая. Полуразложившаяся душевно. Так что…. Ты конечно, попробуй – сказала Рахель. Но я даже не знаю, что там можно сделать…".
Последние минуты мы допивали кофе в жуткой тишине. В давящей тишине, не характерной даже Дому. Теперь ужу стреляло в обоих висках, а перед глазами поплыли цветные круги и "мурахи".

"Попили кофе, называется" – вяло проползла мысль в набитой стеклянной ватой голове. Но пришлось встать и на не гнущихся ногах, отправиться к той самой Ирен.
Конечно, у Ирен лучшая комната. Кровать возле окна. В этом все она. Я представилась. Боль в голове уже не простреливала. От нее уже чернело в глазах.

"Кора – психолог? Очень приятно познакомиться – сказала Ирен. Доктор. Пятьдесят лет опыта. Более тысячи пациентов. Кандидат наук. Вы мне только одно скажите. Когда я умру? Но скажите. Тогда мы с вами подружимся. Если не скажете – то вы совершенно бесполезны и зря занимаете рабочее место".

"Ирен… Знаете что? Идите вы в жопу Ирен!" – говорю я.

Разворачиваюсь и совершенно равнодушно выхожу из комнаты. Мне стыдно. Злюсь. Чувствую вину. К черту. У меня нет сил на ритуальные танцы. У меня нет сил на манипуляции. У меня нет сил на злую, полуживую бабку. Я ухожу. Чем дальше ухожу – тем быстрее проходит боль. Ускоряю шаг. Почти бегу. Вырываюсь на воздух, распугав жителей и практически сбив с ног Лешего (при.бывший пациент, который остался на подсобных работах). Железный вкус крови во рту. Облокачиваюсь на стену дома. Идет дождь. Открываю рот, ловлю капли на язык. Боль полностью проходит. Накатывает усталость, тоска и безразличие. Пустота. Не моя. "Пошла ты в жопу, Ирен".

Через пару дней меня вызывает на личную беседу Рахель. Все внутри сжимается. "Ну вот. Придется писать объяснительную или даже прощаться с Домом".

"Тебя очень хочет видеть Ирен – говорит Рахель. Она сказала, что вы прекрасно поболтали. И знаешь, странно. Но эти два дня, она не третировала окружающих просьбами ее убить. Что-то ты с ней сделала. Что-то удивительное. Продолжай в том же духе!

И кстати, она передала тебе подарок. Первый раз вижу что-то подобное. Красный лак. Ланком. За то, что ты… напомнила ей себя".

Состояние: рабочее