Попытаться закрыть все эти исключительные вопросы о реальности, которая раскисла в кафе, когда мы с девушкой пили долгоиграющий морс с испорченными ягодками на дне. Первым делом мы зайдём в зал и в осенней пыли у подоконника увидим давно умершего паука, который застрял на паутине с солнцем в центре. В зале холодно, но мы ещё спешим переодеться у стула, чтобы суметь выйти к винограднику и осмотреть солнце повнимательнее. Солнце в тускловатом луче ложится на крышу дома и пёс в ленивом положении под тяжестью цепи отходит к сараю, чтобы лечь в яму. Я достаю молоток и с одним гвоздём подхожу к двери в кладовку, чтобы подбить отстающую доску. Трудовик идёт к себе в кабинет, чтобы потушить о пепельницу окурок и собрать нагромождение фуфаек, чтобы можно было усесться на уроке литературы и поочерёдно читать один и тот же текст с подчёркнутыми до меня выражениями. Листать учебник до разрывов границ, когда страницы станут влажными от пальцев, чтобы вместо нумерации оставлять шоколадные отпечатки из узоров моей трескающейся подушечки. В один момент к моему карнизу подлетит синий голубь, чтобы в миг осмотреть подоконник и не увидеть на нём вазонов или зёрен. Я разберу гитару после бессонницы и не сумев докопаться до середины, взять отвёртку с крестиком, чтобы подтянуть пружину в исцарапанной спине. Перед сном я возьму электрогитару и уронив её на колени, увижу, как сверкающая бляшка с фирменным названием отразит луч люстры. Важен лишь этот тёмный зал с окном, где только фонарь с оранжевой лампочкой отбрасывает лучик на запертые сени. Я встаю среди ночи и ощупываю ещё тёплую печку, чтобы пройти в кухню и не упасть на пороге в густо подвешенную у стены верхнюю одежду. Мои силы подрагивая на взлёте уходят и я опускаюсь до автовокзала, чтобы в освобождающемся салоне маршрутки ещё ждать у остановки, пока водитель тронется от тротуара к повороту. Одна симпатичная девушка под крышей и какой-то раскрасневшийся от курения господин идёт к припарковавшемуся автобусу, который стал за маршруткой и я не вижу в запыленном окошке, когда автобус дёрнется и закроет все свои двери. Я истощён этим расстройством и подбирая свои свёрнутые в стрелочку мысли с подушки, направляюсь к луне, чтобы поправить пути и дать луне направление к рельсам под светофор со звёздами. Уходя от скамейки, я иду к разваливающейся иве и когда достигаю разбитого корня, начинаю всматриваться в черты луны, которые напомнят мне яичные разводы в миске для помешивания блинной жидкости, когда мама почти уже выльет луну на подогретую сковороду в чёрном огне за кухней. Всю ночь алыча созрев будет падать к подъёму летней кухоньки и утром, когда мы вступим в этот желтоватый джем и услышим хруст косточек в траве, мама разозлившись почти не удержит равновесия и тарелка выпав из рук зазвенит кружась на коричневом холмике земли. Утро появится с туманом и серая клетка из брусьев деревни почти откроется для идущего после ночи брата, когда в первой сине-жёлтой звезде он узнает свою снижающуюся плоскость для игры в бессонную геометрию. Поднимаясь к волне из ночного льда, я заметил как долго звезда спешит на помощь тонущей звезде, когда бросает ей свой отражённый луч и смотрит как же упрямо она ухватится за точку. Пластинка крутится прижавшись на иголочке проигрывателя, чтобы глухое пение тенора разносилось по палате и все спящие у окна пациенты, отворачивались к парте, давая своим взглядом понять всю неуместность музыки во время тихого часа. Обрывочные воспоминания из детства и кривизной исчерченные волны, которые делают реку живой и заставляют всматриваться в поверхность с гипнотическим забвением влюблённого школьника. Утром после оборванной в шкафу ночи, я поднимусь и пройду мимо дверцы к кухне, чтобы только собраться у стола и сделать первый чайный глоток. Я унесусь с пыльным ветром от кольца, чтобы заблудившись в салоне среди людей, сесть на следующей остановке и проводить взглядом взрослого человека в оливковом плаще, который касаясь рукавами соседей уходит к парку на остановке. Взывая ко сну, я упрусь словно в кружок цветной бумаги за стеклом и узнаю в нём луну, которая сомнётся над веткой и только утром плюнет на мой жёлтый подоконник с пренебрежением. В каморке за перегородкой спит сверкая золотыми зубами медсестра и не отрывая виска от кушетки подтягивается всем телом к стенке холодильной камеры. Я пойду в туалет и услышав, как воняет тряпка на швабре, поскорее вымою руки, чтобы вновь вернуться к койке. Девушка зачитывается моими книжками и я не против отдавать ей супы из вермишели, чтобы её не рвало после капельницы.