Я вновь ступаю к небу и видя, как провалится в облако ступня, попытаюсь достать розовый ботинок из чёрного зефира, чтобы не повредить воздушную упаковку. Зачем же я ложусь с подушкой, когда на утро она исчезнет и я не найду своей головы рядом? Мама ставит кипяток в раковину и до крана поднимется свежий закопченный дым от солнца. Меня отведут в сад, чтобы забрать только вечером, когда вся моя душа, истомившись после сна, не найдёт себе должного места на площадке с фонарём. Я часто останавливаюсь у сетки ворот, чтобы одиноко приглядывать за ярко подсвеченной подсобкой, дверь которой подпёрта лопатой и рядом на ступеньке кто-то оставил бензопилу с флакончиком машинного масла. Вновь перебраться к Неману, чтобы увидеть звёзды в тине, которые не сумели преодолеть барьер моста и теперь сыреют у берега с зеленоватым блеском. Я попытаюсь раскачать койку до перьев из постели, чтобы лечащий врач, подошла ко мне и успокоила наигранный приступ наложением крыльев на мои плечи. В коридоре развеселятся больные, чтобы у поста в суете раздачи медикаментов образовалась очередь с наполненными чашками и звенящими внутри чайными ложками. Этот больной видимо только-только пришёл в себя после углубленного изучения снов, которые ночью не поддавались на разоблачение и ускользая от глаз на подоконник, шатали звёзды и маленькое дамское зеркальце в уголке. Кто-то громко зашагает по коридору и я отвернусь от стенки, чтобы прослушать поступь пациента, который скрипя разболтанной дверью отойдёт от туалета, когда направится обратным ходом к своей дальней палате в другом крыле. Пациента свяжут ночью и не дав накричаться, мирно уколют перед сном. В чувстве за пределами общей палаты, я расплачусь перед санитаркой, которая никак не облегчит мою далеко мчащуюся из города тревогу, когда у телефонной будки за косяком выругается поступающий каждые два дня наркоман в растянутой до черноты майки. Я выйду из леса с оцарапанными ладонями и локтями, пока ветер будет хозяйничать в глубине и полировать до треска струпья поваленной у дороги сосны. Деревня всегда будет восстанавливаться по улочкам в памяти, пока я буду спать в некрепкой по стенкам норе, от которой отстают так необходимые перегородки для удерживания верхнего слоя. Он пригонит к домам бульдозер с жёлтым ковшом и сдвинет всю эту давно стоящую в мусоре халупу к кустам из клёнов. Я пойду по жаркой улице и не встречу никого, кто мог бы со мной заговорить или затронуть моей души после бессонницы. Она обопрётся об угол дома, который будет обшарпан и твёрд до гвоздей позвоночника, чтобы без вздоха долго усидеть на земле и не устать плечами с упором на теннисные крылья. Девушка будет идти рядом со мной и в лавке для художника даст мне свой телефон, чтобы с пакетом красок и альбомом, распрощаться без объяснений. Я буду бежать от обиды к универмагу, чтобы не застать девушку у входа и ещё долго присматриваться к прохожим, чтобы всё-таки увидеть её среди жмущегося к дверям персонала с коктейлями. В здании будет прохладно и женщина за витриной будет поправлять мёрзлую рыбу в пакете, чтобы рыба лежала смирно и не подавал признаков жизни. Я отойду от стеклянной полки с часами, потому что наручные часы не ношу и не разбираюсь во всей этой механической мишуре с браслетами. После школы я остался один и стал развлекать себя уколами в душу, которая всегда боялась острых предложений или предметов, когда те бросались в грудь и со звёздами разбивались о сердце в живом снимке. Теперь мне трудно выходить из квартиры и чувствовать себя ослабленным ребёнком, который идёт к рельсам с опущенной до нитки головой и старается удержать крылья на высоте, чтобы не быть сбитым с облака ангелом, когда промчится скорый поезд с углём для топки рая. Родители хотят, чтобы я толкал этот гружёный вагон и весь этот взятый багаж на плечи, когда вещи с драгоценностями будут падать на балки и ангел не будет поспевать побрякушки совать в карманы или за пояс. Маршрутка задержится на мостовой и перед низко запрятанным собором я увижу медленно уносящийся раскрытый вагон, который протащит за собой какой-то хлам и выпустит плоскую трапецию дыма к перилам моста. Я действительно ослаблен всей этой вознёй и ложась в закрытой спальне, чтобы слышать, как хлопнет тяжёлая дверь и в коридоре раздадутся голоса переговоров между отцом и вернувшейся матерью. Я всегда жду этой перепалки и поэтому чутко надвигаю на душу колпак со звездой, которая сможет уловить все нюансы пьесы и подняться до тучи с вездесущими лучами для закрытия ширм в широченном зале небес. Я просто бестолково шатаюсь у лифта, пока отец ждёт моего падения на плитку с чувством гордости за пьяного сына, который окончательно расправился со школьной программой и не готов досрочно сдать экзамены при больнице. Тяжёлые ели и забирающие в свои ветки ветра с дождём, когда я просто наблюдаю из палаты за этой бурной картиной природы, которая обязательно возьмёт верх над суетой и пересадит ворона с лужи на луну, чтобы вертеть жёлтый диск крыльями. Мама уж очень хочет, чтобы я занялся переустановкой мира и поэтому освещает коридор своими зелёными огоньками, пока я верчу шнурки обуви и стараюсь поднявшись не упасть на пуфик обратно. Боль в бедре и я иду по отражению коридора в университете, чтобы нести под мышкой блок с программами, которые установили до меня и приказали просто не уронить на плитку пола. Я разгребаю гнилые яблоки и не нахожу ни единого целого с плотной кожурой и без пятен. Этот потерявшийся в улице алкоголик не услышит моего приближения и зайдёт в свою калитку, чтобы накинуть на столбик металлический обод предполагаемой защёлки. Я помню своё стёртое болезнью сердце из детского камня, который горел под одеялом и даже мог прожечь после ночи себе дыру для освобождения пульсации. Я смирился с бледностью своего лица и поэтому окунул его в зеркало, чтобы разбить черты и глаза в стекле.