Мужчина исчез, хотя каждое утро я встречал его у урны, когда он уже почти бросал бычок в глубь дымящейся пасти. Я боюсь переходить полотно даже в положенной месте, потому что постовой слишком пристально следит за тем, куда качнутся мои крылья. Молодой всё же водитель, не отойдёт от дверцы и будет копошиться в уголке с телефоном, который удержит плечом, чтобы доставать из салона свадебную мантию и не дать ей зацепиться за руль. Отвлекающие меня меры и медсестра вновь примеривается иголкой к моей вене, чтобы заключить меня в свои снотворные узы, которые не перенесут детей из одного сна во второй по шкале кошмар. Безвольно слетать вниз с балкона во сне и панически вращая педали невидимого под собой велосипеда, наконец приблизиться к земле, чтобы отчётливо отснять силуэт собаки в отдалённом сиянии ведьмы. Я дурачась смотрю с кресла на звёзды, которые усевшись на балконе, ждут, когда в голове моей созреет хитроумный прыжок к поляне, где сердце покидает жильца и стучит отделяясь от комнат. Небо с окриком детей ложилось к мельнице со звёздами, которые полоскались в реке и поднимались из воды на лесенку выше, чтобы вновь стремиться к подъёму на куске обшитого колеса. Я не сплю и рядом колыхается грудь матери, которая с паром согревает подушку и открыв рот, ищет свою душу в спальне, где только шкаф у стены хранит отцветшее отражение той весенней ночи, куда меня насильно уносят, чтобы раскрывать все зеркала у лица и ужасаться за слоем вишнёвого грима, который никак нельзя слизать или выплюнуть. Мама заведёт меня в ванную и станет влажно разглаживать черты моего лица, которые запеклись и отстали от подлинника. За коридорами тихо заглядывая в обрызганную раковину встанут брат и отец, чтобы не изъявлять желания поднять глаза и смотреть прямо на отпрыска. Я вернусь слишком связанным и усталым после пеленания курсантом, который будет переведён на этаж выше, чтобы окончательно отколоться от кровати и весь день хвататься мягкими зубами за простынь, когда простынь накинут на глаза и снимут только в тесной колыбели, где младенца в форме раскрутят на первом же кошмаре. Оранжевые ветви переплетались с кирпичными зазубринами, пока я шёл с поднятой к горлу изжогой и мечтал поскорее сесть за поднос с таблетками, чтобы глотнуть снежок сопереживаний и пустот в мёрзлом порошке, который каблуком скинут с гор во время одышки спасителя.