Я ковырну реку и увижу, что дна нет и солнце слаженно бежит по вене между берегом и поверхностью, когда все течения не поднимаясь сжимаются в узел и падают в воронку. Луна обежит деревню и закоченеет у летней кухни, когда мы заполним скамейку и будем любоваться бледноватой тарелкой с объедками, которую пустят по воздуху и почти разобьют о трубу дымохода. Мама допоздна жжёт свет у плиты и вишенок без косточек в миске становится больше, когда сок обжигает пальцы и щёки зудят от брызг из разорванной мякоти. Я не переступаю порог, чтобы стоять под козырьком и видеть, как дождь собравшись метит в треугольник чердака, но сбивается ветром налету и падает к полоске цветника. Ветер выворачивает реки и сустав в коре начинает трещать от пронизывающего надрыва, чтобы обратить внимание земли на боль под шляпкой экватора. Я скатываюсь в снежную стену с ударом о дерево и уже чувствуя, как меня нагоняет боль в бедре, ощупываю ткани и мну порозовевший утеплитель. Приятель столкнёт меня со склона и важно поставит кулаки рук на пояс, чтобы я чувствовал грубость произошедшего и смотрел на него без извинений, как на нечто само собой разумеющееся. Солнце промелькнёт мимо глаз и сетка сместится правее, чтобы стряхнуть солнце из рук и оставить сеянный порошок на одном лишь крыле для стирки лучей на лопатке. Идти по коридору с желанием поскорее толкнуть найденную дверь и оказавшись внутри, вытянуться у окна, чтобы отстраниться и не опускать глаза к экранам, пока сотрудница не может разобраться с сетью и паролем для пеленания рабочего стола. Испортить своим взглядом небо, которое не привыкло к проницательности и ждёт вялой утопленницы в каше, когда ту принудят черпать вязкие цветки из чернозёма, чтобы не пустить к поверхности или подоконнику звезду в ложке на дне. Лишь туманный фонарь где-то из подземелья сможет осветить кабинет хитростей, куда нас лисой заманит воспитательница, чтобы учить танцевать по формуле из расписания и не упускать следов, пока мы в безответной темноте не отыщем хвост ускользающей задачи. Я ровно стою на отрезке перед солнцем и все лучи на болотнике лица, сбиваются в морщинку, которая колышется над горизонтом и ускользает с перелётом ласточек, когда те эластично обостряют крылья и бильардной бабочкой собираются над ветвью рейса вновь. Я один пылюсь на этой дороге у домиков, где хозяева только-только встают над кроватью и ищут свои ремни под стулом, который падает из рук и истерически требует к себе приподнятого уважения, когда ещё бьётся ножками о половик. Я задержусь в уголке церквушки, чтобы смотреть на вырезку Немана, который по берегам оформлен приспущенными соснами и чётно прижат фонарями к лестнице. Я слишком мал, чтобы достать небо своими грехами и поэтому собираю ненависть в кармане шорт на лужайке, где утром увижу приезжую девочку с чёрным псом, который уже помчится ко мне и разорвёт связь с сердцем под белой чашечкой груди. Пёс загонит меня к болоту и опрокинет, чтобы постыдно забирать чувства из-под балахона, который после окончания разорения будет растянут и изорван по часовой стрелке вцепившейся пасти.