Когда мы сталкиваемся с системой формального, статистического учёта населения и формальных же взаимоотношений с ним государства, то, прежде всего, должны брать в толк нацеленность этой СИСТЕМЫ на практическую реализацию искусственной изоляции индивидуума от его социальных функций, а именно, функций направленных на подтверждение им своих индивидуальных, личностных черт. (На будущее, во избежание превратного истолкования моих рассуждений, хочу заверить читателя в том, что они носят отвлечённый характер.)
Это та ситуация, когда реакции индивидуума, причисленного к социально инертной массе (в социуме нет движения), «можно предсказать, а его безумства можно предотвратить, описав их механически найдя их внешнюю причину»1 (Шевченко В.В.). Для этой цели выстроена целая культура «алгоритмического воспроизведения человека», базирующаяся на представлении о коллективе как причине индивидуума.
«Алгоритмическое описание человека определяет "правила" его поведения. Их человек и находит в себе, когда действует так, как поступал на его месте всякий «другой». Экзистенциалисты окрестили эту важную, но духовно мёртвую зону реальности неопределённо-личным местоимением «mann» так делают. Хочешь то-то, делай то-то вот мораль механики»1 (Шевченко В.В.).
В связи, с чем примечательны высказывания Лоры Энгельнштейн, сопровождающиеся цитированием Мишеля Фуко, о том, что «средоточие власти в Новое время переместилось из централизованного государства в сферу общественной жизни, которая "по существу определяется и происходит из механизмов дисциплинарного принуждения"»2, а «конституционные формы и правовые структуры не определяют механизмов власти в современном мире»2. «В обществах Нового времени право больше не действует как организующий принцип отправления и учреждения власти, хотя оно и претендует на это. Система права или "юридическое", писал он <Мишель Фуко>, оказывается уже абсолютно чужеродным тем новым приёмам власти, которые функционируют не на праве, а на технике, не на законе, а на нормализации, не на наказании, а на контроле, и которые отправляются на таких уровнях и в таких формах, которые выходят за границы государства и его аппаратов. Вот уже несколько веков, как мы вступили в такой тип общества, где юридическое всё меньше может кодировать власть или служить для неё системой представления»2.
Вся совокупность приведённых выше современных нам обстоятельств не может не свидетельствовать о кризисе подлинно индивидуальных (а значит, социальных!) проявлений личности, в том смысле, что демократические институты, которые казалось бы, должны гарантировать подобные проявления, действуют, лишь расходуя отводимый им сложившимся политическим режимом социально-идеологический лимит. То есть когда «в глубинах общества существует механизм власти и управления совершенно не зависящий от демократии»3 (Зиновьев А.А.), поскольку качества стабильности социально-политическая система может достигнуть только будучи независимой от атрибутов демократии. В этой связи, думаю, оправдано вспомнить о том, что Александр Зиновьев (к сожалению не дав развёрнутого комментария) назвал «скрытыми аспектами деятельности государственной власти»3 и понимать под этим не какую-то абстрактную работу спецслужб, а такое, к примеру, совершенно конкретное «достижение» как благодушное отношение широкой общественности к открытому участию представителей этих законспирированных объединений в управлении страной (или в том, что традиционно принято считать под «управлением страной»). Весьма симптоматично, и получается, что «скрытый аспект» в создании такой коллективной атмосферы, которая стимулирует подобные метаморфозы в общественном сознании, средством достижения чего, однозначно, выступает провокация. Подтверждается справедливость высказывания Гейдара Джемаля о том, что «современный мир управляется провокациями».
Индивидуумы и правительство (элита здесь полностью уподобляется черни), силой обострённого антагонистического противостояния друг другу, вынуждаются действовать так, будто социум находится в новом (неадаптированном) для него состоянии, так, будто это состояние есть данный факт. Что на самом деле есть лишь изощренный способ направить протестный потенциал оскорбленности каждой личности абсурдностью социального бытия, в русло повседневной суеты. В этих условиях истинные причины массового нервозного состояния в фактической реальности, «закономерно» не становятся предметом сколько-нибудь заинтересованного в объективности внимания. Впрочем, и это в некоторой степени может служить пытливому уму утешением, даже когда мы имеем дело с единственно доступной нашей критической оценке, внешней стороной явления, то масштабы этих провокаций непреложно указывают на кого-то или НЕЧТО, чьей компетентности, безусловно, должно хватать, чтобы ему на практике были доступны столь эффективные средства манипулирования огромными людскими массами. Манипулирование происходит, стоит специально сделать на этом акцент, не иначе как на уровне глобальных социальных процессов.
Речь понятно идет не о власти, принимающей институционализированные и организованные формы, чтобы мгновенно трансформироваться «в особую систему со своими собственными, институционными, аппаратными интересами, далеко не всегда отвечающими, а часто и противоречащими общим интересам, которые она призвана защищать и отстаивать»4 (Поздняков Э.А.), выступая иллюстрацией случая «власти по доверенности». Административный же (как впрочем, и любой другой, в соответствии с принципом «разделения» властей) статус власти, которую иначе как жреческой или метафизической не назовешь противоречит её асоциальной сути. Отсюда, по словам Вебера: «Государство (государственная власть А.И.) нельзя социологически определить, исходя из содержания его деятельности»5. Чем собственно ставится точка, поскольку логически завершается любое философствование на данную тему. Тем более, что явления, которому до настоящего момента не найдено адекватного ему лексического обозначения просто нет… Но есть власть и деньги имущие, установившие своеобразную монополию на истину, и в их праве (социально-онтологических основаниях, не иначе!) на власть и деньги легко усомниться…
23.03.2003
Литература
1. Шевченко В.В. Человек Тьюринга // Человек 2002, №5, с.94.
2. Лора Энгельштейн. «Комбинированная» неразвитость: дисциплина и право в царской и Советской России // Новое литературное обозрение 2001, №49, с.31, 33, 34,
3. Зиновьев А.А. Посткоммунистическая Россия: Публицистика 1991-1995гг. М.: Республика, 1996, с.74, 233.
4. Поздняков Э.А. Философия государства и права. М., 1995, с.96.
5. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990, с.645. Цит. по Позднякову Э.А. Философия государства и права. М., 1995, с.161.