Возвращаюсь домой с работы в такси (а почему бы и нет, если компания оплачивает такси после 9-ти часов вечера). Разговариваем с коллегами про работу, почему не идет дебит с кредитом, то да сё. В момент возниковения паузы водитель такси обращается ко мне: "Ты из России? У тебя русское имя". Говорить, что из России, я не хочу. По тону слышу ту же самую неприязнь к русским, которую часто слышу, например, от местных поляков. И хотя на поляка таксист не похож, я все равно отвечаю, что из Молдавии. Переспрашиваю, откуда он. "Я из бывшей Чехословакии". "Из Чехии, или Словакии?" "Я жил в Братиславе". Слово, за слово, узнаю, что он уехал из Словакии еще в 70-ые. Сначала иммигрировал в Перу, жил там несколько лет, ему нравилось. Потом перебрался с женой-перуанкой в Канаду. "А почему перебрался?" Да в Лиме, говорит, совершенно невозможно стало жить. Город стал перенаселен, и так уже восемь миллионов человек там живет, говорит, а все едут и едут из провинции в столицу. Это очень похоже на то, что стало с Кишиневом, поддерживаю я. И тут вдруг он начинает спрашивать меня про Адамовича, про Юкос. Его как прорывает. Звучит слово "приватизация". В процессе беседы я оборачиваюсь на своих попутчиков и вижу, что одна уже заснула под социалистические прибаутки, другая тоже уже в полудреме. Я перевожу взгляд за окно, вижу город, утыканный огнями и осознаю, что за посольскими пределами такси совершенно другая, капиталистическая жизнь. Меня снова охватывает то же самое чувство, когда смотришь репортажи с родины про политику и криминал, а потом, когда диктор вдруг переключается на новости из Канады, ты пять минут сидишь соображаешь, к какому-же миру ты все-таки еще либо уже, принадлежишь. "Нравится тебе здесь?", спрашивает таксист, подъезжая к моему дому. "Здесь очень холодно", говорю я.