Кино, сквозняк,холодная вода.
На мексиканском платье тени от пожара.
Прощай вчера, и пусть ползут дома
Под напряжением городского хлама.
Я буду ждать когда смогу принять как есть свою натуру,
Ты тоже жди, я полюблю, я так хочу но это будет
Не та любовь. Не те слова. Пусть судит тот, кто был на эшафоте,
Тогда сюда уйдут года.
Кино кином, но в том болезненном полете
Я навсегда. Прости, очнувшись ото сна, не вспомнится и не всплывет вчера.
И что тогда? Когда мы наконец поймем что в нас нет ни поэзии не смысла,
Что та любовь, которая нам якобы дана,
Не создана для большего чем мысли.
Моя вина. Твоя победа. Я так хочу,
Но боже, сколько в этом бреда.
А в Мексике дожди, дожди...
Нас там не будет, хорошо же.
А ты, прошу, иди. Иди!
Моя любовь как пыль, твоя дороже.
Продай ее богатому купцу, не предлагай поэтам и актрисам,
И раз во всем подобны мы углу,
Пусть в между нами ляжет биссектриса.
Состояние творческое
У откоса последней скалы. У откоса.
Ты мне виделся в море, в дали, в небе...
И черты горизонта раскосые.
Ты мне кажешься как обычно. Улыбаешься, улыбайся еще.
Я такая из лоска столичного повторяю: "все хорошо".
Этот сон невсплывший в памяти даже,
Лишь ощущение твоего невыносимого "рядом".
Как под стражей и под снарядом,
Я люблю тебя до ваты застрявшей в горле,
До репейников в грудной клетке и конечно же дрожи.
Мне не больно. Только по коже пробегают невидимые человечки.
А потом поезда, поезда,самолеты, паромы.
Каждой клеточкой отдаляться от дома. Страшно.
Я отважно держусь за тебя. И скалы,
Мне откосы свои подставляют.
Капитанша без корабля.
Я люблю на большой высоте, выше неба и атмосферы.
И в моей туманной голове заржавели микросхемы.
До костей доходящего спазма.
Высоко-высоко и не страшно.
Состояние высокое