- Террористы воспользовались не обозначенными на схеме здания проходами. Я о них не знал, но это, разумеется, не оправдание, – пожатие плечами, – Можешь считать это официальными извинениями от моего департамента... И от меня лично.
Она молча потягивает напиток, и смотрит куда-то мимо него.
Пауза затягивается.
Наконец Мирка встряхивает головой.
- Право, не стоило беспокоиться. В конце-концов все окончилось благополучно, не правда ли. Даже… более чем благополучно, - последняя фраза звучит ядовито.
- Мы не пошли бы на такую провокацию, если ты об этом. Я бы не пошел.
- О, полноте. Если бы у вас была возможность…
- Но у нас не было. Инквизиция не стала бы связываться с этой… мерзостью - даже чтобы насолить лично княгине Молдавской.
Она делает большой глоток.
- Ты бы, может, и не стал.
Петр подавляет закипающее раздражение. Это уже немного чересчур для простой пикировки.
- И в чей же адрес обвинение?
- Ну что вы, брат Петр, - кошачьи глаза смеются ему в лицо. – Всего лишь рассуждаю вслух.
- Не стоит увлекаться абстрактными рассуждениями, – цедит он сквозь зубы. - Я спишу их на то, что происшествие несколько выбило нас обоих из колеи… - внезапно пришедшая в голову мысль заставляет запнуться.
Петр еще раз смотрит на нее. Внимательно. Отмечает оставленную на кресле шаль. Бледное лицо. Спиртное…
Все-таки идиот.
- Полноте, я же сказала, что не собираюсь кого-либо обвинять, – продолжает Мирка. - Ты слишком серьезно все воспринимаешь, инквизитор.
- Должность обязывает, - бурчит он, продолжая ее рассматривать.
Такая хрупкая. Бледность еще больше это подчеркивает. Жуткая картина снова встает перед глазами… и инквизитор вдруг ловит себя на сумасшедшем желании: подойти. Обнять эти тонкие плечи. Провести ладонью по волосам…
Тридцать "Патер Ностер", брат Петр.
– Гхм… в общем, повторюсь. Приношу свои извинения, – наконец неловко выговаривает он. – Я… гм… с тобой действительно все в порядке?...
Метоселанка пристально смотрит на него… и вдруг, со смешком роняет:
- Нет, ну как жаль, что ты всего лишь терран.

Мирке становится весело. Как он все-таки мил, когда смущается. И действительно, переживает… надо же.
- Меня это вполне устраивает.
- Не сомневаюсь. – насмешливо, - Но будь ты одним из нас, мог бы позволить себе беспокоиться обо мне не только по долгу службы, – и с удовлетворением следит, как краска заливает его лицо.
- Я смотрю, у тебя очень поднялось настроение, – сухо отмечает Петр.
- Да, ты сумел меня развеселить. Благодарю.
- Чем же? Принесенными извинениями?
- Своей принципиальностью, как обычно. Так трогательно беспокоишься о враге... Я поражена.
Он перекатывает желваки на скулах.
- Это мой долг. Я обязан был предотвратить…
- Возможно. Но ты явно не обязан был являться с извинениями лично, да еще и посреди ночи. Впрочем… - неожиданно для самой себя продолжает Мирка. – Я даже рада, что ты пришел.
- Не может быть. Вы – мне – рады, - с подчеркнутым удивлением.
- А почему бы и нет? Я же говорю, тебе удалось меня развеселить.
Он уже явно готовится ответить очередной хамоватой колкостью… и вдруг отводит взгляд.
- Что же… хорошо... Что я хоть чем-то вас утешил, - и горечь в голосе неожиданно напрочь перекрывает иронию.
А Мирке становится зябко. И она тоже смотрит в другую сторону.
- Мы, кажется, все еще на "ты"…
Возникает пауза. Неловкость плывет по комнате.
Странное какое-то молчание получается… Но вот ведь забавно. Топчется, будто подросток на свидании…
…А только ли он один, а? Полно, Мирка, ты ведь тоже его не торопишь. И не думаешь, как замечательно можно было бы использовать этот внезапный – внезапный ли? – интерес…
А если сейчас он к тебе подойдет – что будешь делать?...
Мысль бросает из холода в жар.
…Ну уж нет. Это было бы некстати, и совсем не так интересно, как кажется.
А почему это вдруг неинтересно, а? Не потому ли, что…
…ну да, да, да!!! Этот наглый, невыносимый, твердолобый терран умудрился за прошедшие дни впечатлить настолько, что на него нельзя смотреть без дрожи в коленках. Дикарь, ватиканский фанатик – оказался в разы интересней холеных кавалеров Империи… Смешно. Очень. В совете точно животики бы надорвали.
…Ну и что? Какие глупости…
Но все же, все же, как жаль, что ты не родился одним из нас…
...Мирка, и о чем ты только думаешь…

Петр отчетливо понял, что нужно уходить. Все, что необходимо, сказано, дежурная порция гадостей выслушана. И если я останусь тут еще на минуту, то ничем хорошим это не грозит…
Тонкий силуэт. Руки, как у Мадонны... Бледное лицо и большие глаза…
Да что это со мной?

-Интересно, неужели мы для вас - такие же чудовища... - как вы для нас, виснет в воздухе.
-Не все, - усмешка чувствуется сквозь темноту, - Сложно, знаешь ли, бояться... мммм...
Мирка явно ищет слово; Петр ухмыляется и подсказывает:
-Бутерброда.
-Угу!
Оба хихикают. Затем метоселанка продолжает.
-...но представь, что за тобой охотится стая неких, скажем, дикарей. Они размахивают кольями и факелами, они выслеживают тебя, готовы поджечь твой дом и распять тебя на кресте - только потому, что ты отличаешься от них.
Не только, думает Петр - но молчит.
-Ты можешь убивать их, бегать от них или пытаться их убедить в чем-то; но рано или поздно они придут и убьют - и тебя, и твоих близки.. Не из-за голода или для забавы, не с какой-то целью - просто так; потому что убийцы. Потому что их бог им так сказал. ...и верховодит этой очаровательной стайкой кто-то вроде тебя, милый. Ты бы не считал их чудовищами?
-Насчет цели ты не права. Это страх. Он часто заставляет людей делать странные вещи.
-Людей... да. Не только терран.

Брат Петр не любит балы. Даже не так: к балам инквизитор относится настороженно, как и ко всему, чего не понимает. Воин Христов должен быть в любой момент готов к действию – а тут грохочет музыка, мелькают лица… суета и совершеннейший хаос.
Тем не менее объект выразил желание присутствовать на празднике. «Я заслужила небольшой отдых, - и взгляд из-под ресниц, - даже ты этого не можешь отрицать».
Хорошо. Напрягает только то, что доспех на данном мероприятии категорически недопустим; а Петру так надоело ощущать себя почти голым без надежной тяжести кирасы на плечах…
Инквизитор мимолетно подумал – не чувствует ли сейчас княгиня Молдавская то же самое. Мирка одета в открытое платье с кринолином: до сих пор ничего такого в ее гардеробе не было.
Две блондинки стоят рядом с настраивающим инструменты оркестром. О чем-то переговариваются. Явно замышляют очередную пакость. По-другому быть не может, Петру даже не надо слышать снисходительно-колокольчиковые нотки и иронию в голосе… Тем более что за прошедшие пару недель на этот голос у паладина Святой Церкви выработался практически нервный тик.
К беседующим подходит еще один кардинал – молодой Борджиа. Петр напрягается.

…- А теперь я пожалуй, оставлю вас наедине. Я обещала танец сэру Водсворду. – Катерина слегка склоняет голову, и отходит. Насколько Мирка знает отношения этих двоих, в таком отступлении очень много от бегства. Впрочем, как и в «приглашении» профессора.
Борджиа. Известный всему Риму и за его пределами своими романами. Проще говоря – тут Мирка покосилась на свою тень в инквизиторском мундире – бабник.
И специалист Ватикана по связям с общественностью.
Ну-ну… надеюсь, танцевать он умеет.
- Госпожа Фортуна, вам уже говорили, что вы сегодня великолепно выглядите? Если нет, спешу исправить это упущение.
- Благодарю вас, кардинал, действительно, вы первый.
- Я понимаю, что наше скромное сборище не может сравниться по пышности с Имперскими балами, но мы старались, как могли. Надеюсь, вам не слишком скучно?
- Нет, что вы, наоборот. Я даже не ожидала настолько великолепного приема. Примите мои поздравления – это ведь ваша работа?
Гладкие, обкатанные фразы. Не значащие ровным счетом ничего. Пустые этикетные расшаркивания. Но Мирка удивится, если в финале ее не пригласят на танец, а больше ей ничего и не требуется.
- Благодарю вас, мадам, но мой вклад был более чем скромным. – Молодой терран слегка кланяется. – Сложнее всего было убедить департамент Инквизиции, что подобное мероприятие будет уместно.
- Да, я понимаю, убеждать их в чем либо невероятно тяжело. Рада, что вам это все-таки удалось.
- Я тоже этому невероятно рад. Ведь это дало единственную и неповторимую возможность пригласить на танец столь очаровательную леди, как вы. Вы ведь не откажете мне в этой невинной просьбе? – и он смотрит на княгиню умоляющими глазами.
"Милое дитя", – усмехается княгиня про себя, и взглядом ищет своего конвоира, заранее ожидая возражений. Причем в свойственной Петру неповторимой манере.
Впрочем, действительность превосходит все ожидания.
- Боюсь, кардинал, вам только что махала с того конца залы герцогиня Сфорца, - глаза кардинала лезут на лоб, он шипит не хуже метоселанина, - ...О, извините. Я в последнее время такой неуклюжий - должно быть, от Аксовцев набрался.
…Инквизиторская скотина убирает сапог с ноги Борджиа. Мирка понимает, что тому танцевать сегодня уже не придется… если вообще получится когда-нибудь. Бедняга корчит гримаску умирающего, но чертов фанатик неумолим:
- Ее Высокопреосвященство, кажется, хочет вас видеть. Так что, наверное, вам придется подойти к ней – сейчас же.
Борджиа лепечет извинения, и, прихрамывая, ковыляет к противоположной стене.
Мирка понимает, что тупой терран все же достал ее. Животное. Скотина. Хам. Мерзавец. Сколько можно?!. Неужто ей уже нельзя даже потанцевать?
- И могу я поинтересоваться, чем же он тебе так не угодил?
- Не понимаю, ваша светлость. Что вы имеете ввиду?
Княгиня только вздыхает. Можно, конечно, и пояснить. И последующая перебранка затянется на весь остаток вечера.
Он, возможно, и будет этому рад, но у Мирки-то были совсем другие планы!
- Не стоило так явно показывать свою зависть к тем, кто умеет что-то, тебе недоступное.
- Не понимаю…
- Сомневаюсь, что теперь кто-то решиться меня пригласить. Прикажешь тебя учить танцевать?
Она смотрит ему в глаза, чуть ли не впервые не скрывая раздражения. Пауза висит, висит, прочие звуки тонут, не задевая напряженного молчания между этими двумя.

Наконец что-то меняется. Петр опускает глаза, а вслед за тем встает на одно колено. Мирка ошарашена, но внутренне готова торжествовать – терран просит извинений?
…Нет.
-Ваша светлость, позвольте пригласить вас на вальс.
Вот и выкручивайся тут… М-да, следовало ждать, что извиняться этот не станет.
Хорошо же.
Мирка принимает протянутую ей руку – ну и лапища, однако! – и выходит на натертый паркет в центре залы. Перекидывает шлейф через локоть – здравый смысл тихонько шепчет что-то в стиле «может, не стоит?», но этот шепот легко игнорировать. В конце концов, сейчас весь этот договор, все противостояние и прочие культурно-этическо-политические заморочки могут направиться прямым курсом в, как это принято здесь говорить… Неважно. Скрипки начинают выводить мелодию древнего вальса – того самого, которого Мирка не слышала со времен своей далекой юности. И чертов терран, похоже, серьезен. Ну что ж…
Звучит вальс.
Кружатся пары. Раз-два-три, раз-два-три… Бальные платья, мундиры, огни дробятся в хрустале и витражах. Запах духов и воска…
…А он, оказывается, УМЕЕТ танцевать. Неожиданно. Приятно… куда-то подевалась вся оказавшаяся наносной неуклюжесть, ее ведут – уверенно, бережно…надежно…
Как давно ты последний раз танцевала, Мирка?...
…Шаг, еще, разворот… ее ладонь в его руке, вторая у Мирки на талии, голова кругом, и – краем сознания – на нас смотрят. Сердце колотится. Не имеет значения. Музыка то падает на пол горстью хрустальных осколков, то летит над головой ветром… Мирка плывет – как от хорошего опиума; так не может случиться от простой мелодии и обычного вальса, не бывает такого, но это не важно, совсем не важно. Кружение – плавное, бесконечное, перышком… Не имеет значения – ничего, кроме теплых рук, кроме музыки, кроме чувства полета сквозь время и пространство, и осознания нереальности. А раз так, то можно просто быть в этом всем, и чувствовать, чувствовать, ощущать всеми порами души – счастье.
…Стихающая музыка рушит отделяющую от мира преграду. Это… почти больно.

…Петр припоминал - давным-давно, когда словил контузию после удара по голове, случилось нечто похожее. Сейчас были почти те же самые симптомы – гул в ушах, пульс под горлом, чуть трясущиеся руки… Он мимоходом отметил это, и попытался собраться. В конце концов, танец – даже танец с прекраснейшей хищницей на земле… это всего лишь танец. А не повод становиться идиотом. Но в голове все равно царит туман, а сердце бьется, как сумасшедшее.
Из этого состояния инквизитора выдергивает смутное ощущение угрозы. Он ведет Мирку к расставленным у стены диванчикам, и одновременно осматривает зал. Присущее опытным бойцам пресловутое «шестое чувство» прежде его не подводило. Холодно, холодно, тепло, еще теплее, совсем горячо… Изрядно отвлекает желание еще раз коснуться хрупкого плеча… или пропустить между пальцами струящийся локон… Но тут Петр находит глазами источник опасности. Неясно, почему – но взгляд стоящего у колонны юнца напоминает Петру перекрестье прицела. Да, конечно, после устроенного на потеху публике представления взгляды – это нормально. Но не такие. Не те, что содержат затаенное торжество, насмешку и холодное внимание – и уж тем более не от мальчишки едва ли старше шестнадцати лет. ...А уж улыбочка у парня и вовсе препоганая. С другой стороны, не предъявлять же незнакомому человеку претензии в стиле «не нравится мне твоя улыбка»?
Инквизитор подзывает жестом сестру Паулу – та моментально оказывается рядом, как всегда.
-Проверь того парня у колонны. Кто такой, откуда взялся, кто пригласил.
-Какого именно, брат? – шатена с нехорошей ухмылкой уже не видно. Как не было.
-Невысокий, тонкокостный, средней длины стрижка, волосы каштановые, почти рыжие. Одет во что-то наподобие мундира, черный цвет. Очень паскудный взгляд, знаешь, в стиле «я знаю про тебя кое-что». Если найдешь… будешь умница.

Брат Петр действительно не пьет.
Не умеет.
С враньем, впрочем, дело обстоит аналогично.
Именно поэтому ему сейчас так плохо.
Никому-то в этом мире правда не нужна.
- Врешь ведь. – Печально сообщает он колышащимся где-то в воздухе янтарным глазам. –И что, что переписали все…блондинки… по буковкам. Все равно – врешь. Точно знаю. Только не знаю, где….
- А если нет?
- Молчи! – он грохает кулаком по столу, – Тебя тут вообще нет! Ты там. Сидишь себе… Вся такая. Еретичка. Ехидная. Злая. И вреееееееооооооошь…. – он роняет голову в сложенные руки. Молчит некоторое время. Потом продолжает.
- Нельзя так. Достали. И эта, - он изображает вращательное движение руками рядом с головой, - Тоже ...блондинка! Хамит. Наглая. ...Дать бы в глаз, так нельзя... баба. И вообще кра..динал... Обидно! А Тресу я в глаз дам. Точно дам.
- Зачем?
- Надо, – решительно утверждает он. Помолчав, добавляет, – этому я уже в глаз дал. И тому дам.
- Кому?
- Этому. Который. Я ему так врезал, и он полетееееел… - на лице на миг возникает мечтательное выражение, которое быстро сменяется гримасой детской обиды, – Я думал, он сдох. Прихожу, а он сидит… то есть едет. Плывет. И этот твой… с глазами какающей мышки…
Рядом слышны странные звуки. Петр не обращает внимания.
- Ну что их, кулаками, что ли? Надо было… и рыжая эта. Дура. И машину водить не умеет. Баба. Все зло от баб… Да. Всегда. А потом шеф. Приходит. И ореееет…
- Франческо?
- Да. Тоже. Достал. Может же – нормально… так нет. Орет... – Он размахивает руками, и едва не падает со стула.
– Да. Прижмешь его потом: шеф, а теперь нормально… обижаааается…
- Но хоть говорит…
- Как скажет, так… как в лужу… да. Добьешься от него…. Все вы одинаковые. Гадюшник. Сами бы, друг друга… Я-то тут причем?
- Так ушел бы.
- Не могу, - синие глаза печально моргают. – Ты. Ты же их сожрешь. Всех. Я же вижу…
- Тоже мне, спаситель человечества… от меня нехорошей.
- Да. А что делать?
Тишина плавает по маленькой келье. Звякает бутылка о край стакана.
- По моему, тебе уже хватит.
- Нет. Еще. Два – и буду спать. И ты мне не будешь сниться.
- А я тебе снюсь?
Он смотрит куда-то, и в глазах – ничего, кроме боли.
- Еретичка. Хищница… вреееедная… такая… такая, - тут видимо слова у него заканчиваются, он делает руками несколько выразительных жестов, потом смотрит на свои ладони, смыкает их со стоном, как будто что-то пытается удержать. – И размер… мой… совершенно… Да. Просыпаться. Надо. Тридцать патер ностер – и в душ… Нельзя так. Нель-зя. Или – упырь. Или – враг. Или – женщина. Или мечта… что-то одно.
- Жизнь вообще несправедлива.
- Нельзя… вся такая… маленькая, хорошая… катастрофа. Ходячая. И попа – туда-сюда, туда-сюда… И этот… тоже! Смотрит. Орхр… хранничек. Хренов.
- Орест? При чем тут он?
- При том! Такой… веееежливый… во-оспиииитанный… в тардициях… упыриных… сноб! Пялится! Клоп имперский…
- Глупый ты…
- Ну да… Тупой терран… дикарь, варвар… и солдафон…
- Я думала, ты этим гордишься.
Синие глаза смотрят печально
- По восемь часов в день. С самого… сколько помню. Фехтование. Танцы… Эти… с копытами… Языки… Этик… кеты… Как я брыкался! Да… а надо. Наследник… честь, того… фамильная. А кому это надо? Скажи – кому?
- Ну, допустим… если бы не это, ты не смог бы со мной потанцевать.
- Тоже… да. И что? Все равно… Какой-нибудь… этот у тебя! Умный, галантный… чистенький… как ты…
- Дурачок… как ты думаешь, смог бы Орест… ну, переспорить меня, допустим?
- А я не того… не спорить. Спорить не умею… Я тебе просто… не дам. Врать. Вот.
- Я тебе и так уже не вру.
- Ну да… тоже. Вот прямо счаззз… у тебя даже правда – такая… скверно выходит. Я как слышу – фальшивишь. Значит, правду говоришь. Пытаешься.
- Хм… интересно. Непременно постараюсь учесть.
- Учесть… читывай. Только я все равно… Буду. То есть, не. Не дам. – Он снова смотрит в никуда, - не дам. Упырица. Злая. Подлая, коварная… родная, маленькая, чудесная… красивая… – он снова делает жест руками, будто проводит по волосам, - Моя. Да. Моя. И никому. –
Подумав, добавляет:
– Сам убью.
- Может, не надо? Убивать?
- Надо!.. – с тоскливой убежденностью, – И вообще. Тебя не бывает… тебя выдумали. Сволочь какая-то… найду – убью. Чтоб не выдумывал… мои… фантазии… эрт… эрх…
- Эротические?
- Ну да. Их. Ведь не бывает такого! Такой. Как ты. Упырица… и как будто с иконы… сошла… не бывает.
Он все смотрит на свои руки, как будто надеется там что-то найти.
- Это таких, как ты, не бывает. Все думаю, как ты дожил хоть до своих лет с такими принципами….
- А это того… ненадолго. Вот придушу тебя, и… без сердца… не живут.
- Как же придушишь, если меня нет?
- А так. Все правильно. Дурные фантазии надо убивать. Вместе с фантазером.
Комнату заполняет мучительная тишина.
- Я не фантазия… я есть.
Запах жимолости мешается с молчанием, и мягкое, теплое тело заполняет пустоту между ладонями.
Петр, застонав, обнимает ее – свою женщину, свое сумасшедшее, горькое счастье. Утыкается лицом в душистые волосы.
- Только не исчезай… хорошо?
- Хорошо… не буду.
И она остается.

В этой части штаб-квартиры инквизиции до сих пор не бывал ни один метоселан. Строго говоря, сюда и сами-то инквизиторы захаживали нечасто. Тем не менее был в старом замке Сан-Фелиппе такой уголок – святилище Славы Господней. Музей, если попросту. Смотритель выглядел едва ли не древней своих экспонатов; само «святилище» смотрелось не слишком внушительно… Но отчего-то Мирке было неуютно от мысли, что эти своды помнят еще времена Армагеддона. А может, и более давние…
…Йон отказался сопровождать бабушку на этой экскурсии. Заявил, что и без того знаком с обычаями и нравами инквизиторов теснее, чем хотел бы. Вместо этого граф Мемфисский нашел очередной повод посетить альбионское посольство. Молодо-зелено, усмехались охранники.
Мирка постукивала каблучками по вытертым каменным плитам, и размышляла, что весь этот департамент, по сути, такой же реликт прошлого, как и его музей. Небезынтересно; но глубоко устарело. Реликвии… поломанные шлемы и оружие былых «героев»… Трофеи… Куда более забавно было наблюдать неудовольствие хозяев этого местечка. Как же, впустить банду упырей в святая святых, ах-ах…
…Да, забавно. Мирка упрямо напомнила себе об этом, выслушивая очередную филиппику о «святой церкви», «милости Божьей» и прочих псевдореалиях инквизиторской жизни. Брат Петрос будто задался целью продемонстрировать свою терранскую сущность во всей красе. Тупые лозунги, трескучие фразы… Ждать чего-то большего от начальника этой своры фанатиков было бы неразумно. Княгиня в очередной раз пожалела о том, что приходится связываться с этими терранами. Недальновидные, наглые, хамоватые, тупые… Невыносимые. Удивительно, как вообще они до сих пор существуют на свете… Да еще и причиняют такие проблемы. Мысль была неожиданной и в чем-то неприятной. Мирка-милочка, так как же в самом деле столь тупые терране доставляют своими выходками столько проблем? Метоселанка покосилась на брата Петра, разглагольствующего перед очередной витриной с очередными мощами… Ах, нет, совсем не мощами. Череп под стеклом имел четко выраженные метоселанские клыки. Да, любопытно, спасибо…
Тупые-тупые, но как-то играют все же на равных с метоселанами.
И если подумать, то успешно возглавить столь влиятельную организацию для столь непроходимо дремучего тупицы было бы попросту невозможно. Но ведь нельзя же изображать ТАКОГО идиота нарочно!..
Или можно? Но ведь фанатик же. Варвар. Откуда в этой синеволосой (зачем красит, кстати?) башке могут взяться мозги? …Мирка внезапно вспоминает одного аксовского патера. Тоже редкий придурок, да еще и с нарушенной координацией движений впридачу – если не знать некоторых подробностей.
-…И тогда смиренный брат с божьей помощью поразил чудовище, и вознес молитву Господу нашему Иисусу Христу. Тем самым освободив народ Македонии от власти жестокого тирана.
Угу. И ввергнув страну в полный хаос на двадцать лет. Нет, он действительно тупой. …Или специально провоцирует. По крайней мере сама Мирка провоцировала бы нежеланных гостей именно в такой манере – хотя куда более тонко, разумеется. Но для этого следовало предположить, что инквизиторский главарь куда как более умен, чем требуется для цепного пса… Примерно так, как требуется для руководства сложной и четкой организацией, занимающейся в том числе внешней разведкой, ага…
Вот теперь Мирке стало любопытно по-настоящему. Попытка не пытка, если ты такой тупой, как кажешься, то ничего и не заметишь. А вот если наоборот…

…Петр оглядывается – на полу четыре тела, тянет дымом, потрескивают занавесками огоньки пламени… скоро здесь будет жарко.
Вроде бы похитителей должно быть больше. Шестеро на подходе, четыре тут… должно быть еще три, и минимум один из них вампир. Нужно быстрее найти княгиню и убираться, пока не начали рушиться стены. Где она может быть – что с ней – отставить, потом ужаснешься, крет-тин… Чердак? Да нет, не стали бы ее держать там, слишком опасно. Значит, подвал. Черт, хламу-то… как бы не застрять на обратном пути, да не топочи, слон инквизиторский, а то еще не все знают, что ты здесь…

…. Дураки. Тупые терране.
Мирка уже минуты три слышит запах дыма.
Плохо.
Именно потому что двое напротив - дураки. Исполнительные идиоты.
Тринадцать. Двенадцать терран и метоселанин. Хорошо, если горелое означает, что их уже меньше. А если нет?
Идиоты. Смертельно опасные кретины.
Значит, шансы есть.
Как скоро эти двое почуют запах дыма?
- … и тогда я … ее по самые помидоры! – Неужели они всерьез надеются ее этим смутить? …Надеются. Даже лучше. Уверены, что она смущена. Устала, шокирована и напугана.
Значит, можно сыграть.
Милка с тихим стоном валиться на бок. Сворачивается в комок. Руки, в наручниках, за спиной – под себя, как можно ниже…
…А хейст, мои дорогие, он не только для того чтобы быстро бегать и прыгать высоко. Он еще и для того, чтобы вовремя среагировать.
- Эй, ты чего?
Шевельнуться. Распахнуть навстречу огромные, полные муки глаза.
Иди же, иди сюда… Ближе… Еще ближе…
- Не подходи! Она же…
Поздно.
Руки уже спереди. Одно острие вонзается в глаз, второе уводит в сторону автомат.
Теперь главное не уронить его…
Второй терран стреляет. Поздно, поздно, человеческое тело хороший щит, а ты болван и покойник, всего два стремительных шага, пусть и с грузом – надо было сразу стрелять по ногам, а теперь уже поздно, и кровь фонтаном хлещет из пробитого горла.
Два трупа. Ни одной царапины. Хороший счет… Но это только начало.
Ключи. Автомат - нет, ты все равно не умеешь им пользоваться толком…
Десять. И один такой же, как ты.
И занимающийся день.
Мирка, тебе понадобиться запас гемоглобина. Да, противно.
Надо.
… Она останавливается на пороге камеры.
Прослушать дом.
Дым, дым… Он мешает, но не может забить запах крови. Этот запах течет по лестнице, как вода… Четверо. По меньшей мере, четверо.
И еще – железо… запах живого тела…
Потрескивание огня, скрип паркета – шаги…
Кто-то идет сюда.
Один.
Но шаги тяжелые: броня…
Там, на выходе из подвала, поворот. Можно рискнуть.
Мирка тенью - стремительно, беззвучно - взлетает по лестнице, на долю секунды замирает перед выходом.
…Снизу, между кирасой и шлемом, всегда есть слабое место; еще, еще секунда…
Сейчас!
Поворот, удар лезвия в подбородок – беззащитно отрытый, пахнущий… Стоп!!!
…как же я могла не узнать этот запах…
Бронированная башня, скалясь, нависает над ней, заставляет отпрянуть, прижаться к стене. Кошмарное копье, оглушая, воет у самого лица. Петр?
…Убрать клыки и когти сейчас - все равно что саму себя изнасиловать. Все равно что по доброй воле выйти на солнце. Ничего. Я справлюсь. Я смогу, ты же знаешь… сейчас…
- Ты… задержался… - ох нет, лучше молчать…
…А он вдруг выключает оружие и, как ни в чем не бывало, хватает ее на руки. Как будто не на поле боя. Как будто не могут рвануться из-за любого угла, в любой момент… Мирка каменеет в его руках, изнутри вцепившись в бунтующего хищника - прекрати, успокойся, он солдат, он знает, что делает, не мешай же ему… Кутает ее в какое-то одеяло, вскидывает к плечу, а она все не может справится с собой, всей кожей ощущая - эти руки, такие надежные, в любой момент могут сомкнуться в смертельном захвате, раздавить, сломать…
…не могут. Потому что он прижимает ее теснее – а горло так близко. Ненормальный. Псих. Запах, его запах оглушает, пьянит, как всегда – ты же не веришь мне, никогда не верил, что ж ты творишь сейчас?
… резкая волна ужаса – чужая вонь, движение воздуха, звук – заставляет дернуться навстречу опасности… Нет!!! Мирка, прекрати, не сейчас, не мешай…

Желтые глаза без зрачков, тварь у стены похожа на размытую тень, клинки из рук – стилеты, боевая трансформа как есть, убить – нет, не смей! – волосы… спутались, рассыпались по плечам, не смотри на меня так, моя… леди…
Вот ты какая… ладно, это потом, позже.
Скример разъять, руки потребуются обе, взгляд по сторонам – о, годится, ткань достаточно прочная и большая. Подхватываешь все еще не полностью человеческое тело, ты на себя сам посмотри со стороны, пес Божий, скалится, куда ж без этого, но потерпи, моя леди, мне тоже страшно, а иначе не смогу вообще к тебе прикоснуться ни-ког-да… Укутать в одеяло, поплотнее, да дьявол же, рок у меня такой, что ли, таскать Фортун мимо солнца… Дым валит густыми клубами.
Теперь быстро отсюда, пока сам не надышался угаром, и ее не траванул. Черт с остальными ублюдками, кажется, из-за угла торчали чьи-то ноги – княгиня не дала себя в обиду, умница девочка… Ступеньки, коридор, зала с портретами, грохот шагов, ровный гул прогревающегося ранца, сверток в руках дергается не по-людски, ну так она и есть нелюдь. Пламя уже не трещит, а ревет – поперечные балки бегут реками огня, сухое дерево разбрасывает искры, еще минут десять, и может рухнуть кровля. Внезапно навстречу рвется чья-то фигура в дыму, нечто из цельной стали, люди такими не бывают! – кретин, это же зеркало. Это ты сам. И – дым словно разошелся по сторонам – статуя слоновой кости, холодное лицо, бешенство в глазах, он у тебя за спиной, и он в ярости – Белый лорд. В сторону, пока его клинок не пропорол бок, разворот, как в безумном вальсе – о да, он зол, шипит сквозь клыки нечто, а на руках у тебя то, за чем ты пришел сюда, и второй пары рук Господь человеку не дал – нечем бить в ответ.
- Инквисссзитор!
…Это уже не вальс, это тарантелла, когда смерть бьет наотмашь, и ты прыгаешь, разминувшись с ней на пядь, на палец, на волос… А затем – когда вампир рычит тебе прямо в лицо:
- Сдохни, терран! – ты запускаешь ранец на полную мощность, и свечой уходишь в стеклянный плафон потолка, вспарывая его шлемом, плечом, спиной, защищая собой от осколков сверток в руках… И видя внизу завывшую, вспыхивающую фигуру – как последний привет из огненного ада, в которое превратилось Белое шале, шепчешь – Сдохни сам, упырь. И да простит тебе Бог прегрешения твои… потому что я не могу.


.
Кажется, за все прошедшие годы не было ничего страшнее этих минут. Просто камнем застыть в его руках, и не делать ничего – он не сможет, не успеет, терран не в силах тягаться…
… успел. Грохот, осколки, свежий воздух – солнце, от которого защищает только тонкая ткань… Удар – посадка не слишком мягкая, ничего, ничего…
Он натаскан убивать таких как ты – и все же… его горло защищает только та же полоска ткани, инквизитор, он не верит тебе - но доверяет… доверяет.
Ты вытащил меня. А ведь… ведь я не пошла бы за тобой…
…я – своих не бросаю…
Мирку отпускает наконец. Она вздыхает, расслабляется, обвисает на его руках. Все, уже все. Можно рискнуть, шевельнуться, устроиться поудобнее. Он это чувствует – и не жалеет мгновения. Слегка проводит ладонью по спине…
И уносит ее оттуда.

- Нигде нет покоя от мерзких упырей...
... что-то мне эта фраза напоминает, подумал Орест.
-...Я опять заняла присмотренное вами, баронет, место для пьянки?
Паула даже не пошевелилась.
- Да нет, - ухмыльнулся Сташевский нахально. - Просто, если соберешься прыгать - я хочу на это посмотреть.
- Было б на что. Я понимаю, если головой вниз, а так-то...
Ого, подумал полковник. Совсем плохо... И чем я занимаюсь, спрашивается.
Сижу, решаю проблемы чокнутой терранки...
А потом еще подумал, и присел. Недалеко. На соседнюю балку.
Помолчали.
- Знаешь, ты уж извини… Но раз уж я тебя сам за все это время не пришиб, то позволить такое этому хлыщу будет как-то обидно. Нет, конечно, очень приятно смотреть, как он пытается с тобой справиться. Но вот смотрю я на тебя и думаю, что лучше б ты по-прежнему крысилась лично на меня... - Сказано это было задумчиво и как-то тепло. Совсем не похоже на обычную высокомерную манеру Ореста.
Сейчас взорвется, как обычно... или нет? И хорошо ли будет, если нет?
- Да не парься. Мы быстро отсюда уедем... вообще, дурацкая была затея приезжать. Да и не только.
- Ну да, ну да... классовые враги, сражаться до победного конца, пока либо тех, либо тех не останется... А не париться я не могу. Уж извини еще раз. После столько раз взаимно спасенной жизни...
- ..А что, так жалко выглядит со стороны?
... Этот вопрос застал Ореста врасплох.
- Э... Да нет, не очень. Просто заставляет... париться. Ну и словечко, кстати - но точное.
И вдруг, резко и жестко:
- Чего ты боишься?
- Вас. - Слово вылетело, прежде чем Паула успела осознать. - Вв... упырей. - Она подтянула колени к груди, став похожей на диковинную большую птицу, - Доволен?
- Нет. Не понимаю. Я ведь с тобой знаком. Ты сделаешь две трети нашего племени один на один; еще треть не спасет и компания. Когда это началось?
- Не знаю. Не помню. Не хочу помнить. Почему... ты спрашиваешь, метоселан? Тебе было мало того раза?
- Да так... злобно ковыряюсь во вражеской душе. Как и положено мерзкому упырю. - Все та же странная, непонятная мягкость... скрывающая беспощадную сталь. - Нет. Мне - того раза - хватило. Вполне. А вот ты - что ты все это время делаешь с собой? И зачем - так хочется загнать себя побыстрее в могилу? Причем, чтоб извечные враги - помогли? Так знаешь ли... не во вражеских это привычках.
Паула начала что-то говорить, замолчала, потом выдавила через силу
- Я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Сама привыкла справляться. Просто... да и грех это, самоубийство. Ничего со мной не будет... большая уже девочка, - потом, внезапно заподозрив что-то... - Тебя Петр попросил придти, да?
- Де-то-чка... - улыбочка Сташевского стала ну просто как в старые добрые времена - видимо последнее предложение его донельзя насмешило. - Ну сама подумай. Стал бы я выполнять его просьбы? - И снова, жестко, наотмашь, - А кто тебе сказал, что я собираюсь тебе помогать? Просто знаешь ли... парит. Да, парит.- Он резко встал, опасно, на тонкой балке над самым провалом, - у меня не так уж много хороших друзей. И еще меньше хороших врагов, таких, знаешь, которых есть за что ценить. Не нажил - не повезло. И смотреть, как один из них медленно превращает себя в дерьмо... знаешь, оно можно. Может, кому-то даже приятно. А мне вот нет. Меня парит. - И со все более мерзкой ухмылкой добавил, - обидно-то как...
Да, ты деточка большая. Взрослая. Могучая. Хорошо, если так... валяй. Продолжай. Сиди одна и трясись... неизвестно зачем и отчего!
...А в ухмылке – недоброй, глумливой - вдруг отчетливо прорезались клыки.
А он прав. Как ни противно, как ни горько признавать - прав. Убегать от проблемы всегда проще, чем пытаться ее решить. И неважно, что вампир все понял, как всегда, не так; суть он уловил верно. Паула медленно - на узенькой балочке особо не развернешься и не попрыгаешь - встала. Не глядя под ноги, прошла по прямой к перекрестью, затем свернула на другую балку, оказалась ровно напротив, отвела ладони - взмокшие - чуть назад. Вот, значит, где оружие-то... ну с другой стороны, где ж ему еще быть?
- Благородный метоселанин... не будете ли вы любезны принять мой вызов на дуэль - там, так и тогда, где вам это будет угодно?
Он чуть прикрыл глаза... все-таки она великолепна. Видела бы себя со стороны...
- С удовольствием, инквизитор. Здесь. Сейчас. - Распахнув глаза с сошедшимися в точку зрачками.
Два клинка с фамильными гербами блеснули в последнем луче уходящего солнца.
Валяй, иди, ползай полжизни в стеклянном пузыре собственного изготовления Потому как то, что тебе нужно, тебе недоступно, а то, что доступно - не нужно. Осекай от себя способность чувствовать - потому что это проще, чем справиться со страхами... А-вот-хрен. Не дам. Свои. Глупости. Повторять. - Взгляд в чужое лицо – как в зеркало.

..Шаг, шаг. Поворот. Удар, Блок – два стремительных шага, укол, парировать, вторым клинком снизу – врешь, не достанешь… Она отпрыгивает назад, приземляется на расстоянии выпада – по ту сторону провала. Он полуразмытым силуэтом оказывается рядом, выпад, разворот, поймать клинок кастетом – не вышло, удар – прыжок назад, удар, блок, удар…
…Как же это не похоже на привычную манеру боя. Особо не попрыгаешь – когда площадка для приземления шириной едва ли с твою стопу. Не покрутишься юлой. Приходится быть медлительными, осторожными... Почти нежными друг к другу.
Удар, блок, шаг, удар… Вперед и назад, по ржавой металлической балке, теснить друг друга долго не получается, у Ореста длиннее клинки, но кастеты неплохо прикрывают запястья, и есть какая-никакая броня… На узкой балке даже как следует не замахнешься; а они хорошо успели друг друга изучить за это время – все слабости, преимущества и излюбленные приемы. И нечем друг друга удивить – почти.

Выпад – блок – разворот… Под ногами – сорок метров пустоты. И – обрушившиеся перекрытия, битый кирпич, арматура… Удар, еще один – прыжок – вампир на полметра выше, скалится, Паула взбегает по наклонной балке, на последнем метре прыгает в сторону, к стенке купола и узкому карнизу – стоп, касание, хорошо… И успевает развернуться и встретить кастетом чужой клинок. Удар, парирование, карниз втрое шире балки: просто праздник, ритм ускоряется, веселее бежит по жилам кровь. Кто-то уйдет отсюда. Оставит свою боль и страх – второму. Навсегда. Ведь так? С разрушенного перекрестья балок над залом дуэлянты постепенно перешли к остаткам купола – когда-то это был стеклянный плафон гигантских размеров. Остатки витража чернеют щербатыми зубьями, решетка скрипит и угрожающе гнется под ногами, роняя вниз хлопья ржавчины. Выпад – блок – удар – кастет все-таки зажимает короткий клинок, Орест рвется вперед, направляет гарду в лицо, локтем прижать вторую руку к вздыбившемуся куску металла - не выйдет; клыки не помогут, головой в подбородок, коленом в пах – …и в этот миг ветхая кровля не выдерживает и рушится.
А под ней – еще сантиметров пятьдесят карниза, и все те же сорок метров пустоты.
…Сташевский вампир, все-таки. Извернулся, когтями впился в крошащуюся кладку, подтянулся на руках…
У Паулы когтей нет. И остатки карниза медленно выворачиваются из ее изрезанных, скользких от крови пальцев.
Она дурным взглядом провожает сцепившиеся кастет и клинок с вычурной гардой – оружие так и летело вместе до самой земли.
- Дер… держись! – Сиплое рычание. Орест лежит на карнизе, одна рука вбита в камень; вторая, обзавевшаяся длинными когтями, тянется к ней:
- Держись же!
Последним усилием она хватается за эту руку – и когти, как наручник, смыкаются на запястье.
Ругаясь, и едва не вывихнув плечо, Орест тянет девушку наверх, дает возможность уцепиться второй рукой, потом как-то исхитряется развернуться на спину – и выдергивает Паулу на узкую кирпичную полочку, места нет вовсе, но это не играет роли…
Они лежат, крепко обнявшись, на узкой полоске камня над бездной. И то, что его клыки возле самого ее горла – уже совершенно не важно.
Не имеет ни малейшего значения.

- …Господин баронет, вы не возражаете, если я с вас встану?
- Не... кха... не возражаю, - ему трудно говорить. Пыль забила горло. -Если у тебя получится.
Обоих все еще трясет. Мелкой дрожью.
-Да, это хорошее "если"... Камасутра по сравнению с нашими позами - физкультура для грудничков.
Паула пытается занять более приличную позу - вниз срывается очередной кирпич. Оба лежащих на карнизе провожают его задумчивым взглядом.
- Знаешь что... не торопись. Успеем еще... спуститься. – Орест закашливается.
Впрочем, слегка подвинуться ей удается. Теперь для вампира обзор бюста монахини чуть более сложен - но и только.
-В этом тоже есть резон... - глубоко внизу поблескивает полированная сталь четырех клинков. - Кстати, спасибо. Я грешным делом думала уже, что все.
- Пожалуйста. К твоим услугам, инквизитор, - Он обнимает ее крепче. Дрожь медленно, так медленно уходит из их тел. Стекает в бездну провала.
...Паула думает, что грохот ее сердца, должно быть, слышен за мили, и странно, что от этого не осыпаются сверху остатки стекла.
- ...ммм, я тут подумала... мне кажется, если мы захотим продолжить выяснять отношения, то лучше внизу. Я, как выяснилось, не больно-то хорошо умею летать... и ты, кажется, тоже.
- Думаю, да... а ты все еще хочешь?..
- Честно говоря... не сейчас. В данный момент… это будет сплошной профанацией. Да и в любом случае оружие все... уже там.
- ...вот и я так думаю.
- …Но я не отказалась бы в будущем заняться с тобой спаррингом.
Он улыбается.
- Всегда пожалуйста. Знаешь, мне редко такие противники попадаются...
Паула убирает с лица Ореста неудачно упавшую прядь волос - и понимает, что руки кровоточат. Упс.
- Мне тоже редко. Где вас таких только воспитывают в вашей Империи...
Метоселан едва заметно вздрагивает. Провожает взглядом окровавленную ладонь... прикрывает глаза. У него длинные пушистые ресницы – как у ангела, отчего-то вдруг приходит на ум монахине.
- Воспитывают... это, знаешь, не трудно. Достаточно знать с самого детства, что если не вколотишь в землю любого дурня, посмевшего не так на тебя посмотреть, то он вколотит в землю тебя... Остальное быстро прикладывается.
…В этом мире слишком мало народу, который понимает какой-то другой язык, не только язык кулаков. Вот и пришлось выкручиваться. Да... - он опять закашлялся, осознавая, что говорит, наверное, что-то не то. Но остановиться сил нет.
Голова начинает кружиться от запаха крови.
-Если ты передвинешь руку с моей жо... тыльной стороны чуть выше, то там у левых ножен должна быть фляжка. С коньяком. Если у тебя с собой твои таблетки, то мне все же не придется сегодня изображать ласточку.
Сташевский глядит на нее как-то странно – почти виновато.
- Что, так заметно? Это нервы...
Сегодня на удивление дурацкий день... ты не обращай внимания. Сейчас отпустит.
- Да не то, чтобы заметно... просто я признаки знаю. Работа такая... - ее тон тоже какой-то... извиняющийся.
Они немного помолчали.
- Давай все-таки попробуем встать.
- Давай... А насчет дурацкого дня - это ты мне говоришь? Так я представляю.
На сей раз Паула гораздо более осторожна, и все равно вниз сыплются куски раскрошившегося кирпича. Все же в конце концов монахиня осторожно садится на самом краешке древней кладки на манер горгульи, и начинает осматривать руки. На кирпичной кладке кое-где видны влажные отпечатки - там, где ладони Паулы касались стены и карниза.
Орест осторожно сел рядом. Подумал; обнял одной рукой. Без всякой задней мысли - просто хотелось чувствовать тепло. Помолчал немного, кашлянул.
- Если тебе неприятно...
- Мне нормально. Ты сам как, целый?
Орест задумчиво глянул на собственную кисть – на ней тоже видны порезы.
Затягивающиеся на глазах.
- Ерунда. А вот ты... Нехорошо. На этих стекляшках небось столько дряни… Воистину пыль столетий.
- Это церковь была. Когда-то. Вряд ли тут чего плохое можно подцепить... Хотя, конечно, береженого Бог бережет. Достань все же фляжку - не тебе, так мне пригодится.
…Что из того, что церковь? Впрочем, для споров о религии явно не место.
А вот для фляжки...
- Только хотел уточнить, где она у тебя...
С одной из ладоней Паулы срывается алый сгусток влаги, и исчезает в сгущающихся сумерках внизу.
Орест давит в себе внезапное желание взять эту ладонь в свою, и слизнуть с нее капли.
Да что это со мной сегодня, трясет… вот ведь упырь голодный... Он проводит рукой по узкой спине, отыскивая пояс.
Твердые корсетные ребра, стальные пластины, пустые ножны для кастетов... рядом с левым обнаруживается небольшой кожаный цилиндрик, идеально легший в ладонь. Внутри тихонько булькает. Отцепил. Сделал глоток - просто глоток спиртного. Протянул фляжку владелице, и вздохнув, полез за таблетками. Хорошо бы не выронил...
-...Знаешь... будь ты человеком, я бы либо тебя постаралась притащить в департамент, либо... гм. Либо сама ушла бы из него после таких вот шуточек Господа Бога. - Паула глядит куда-то вниз, и волосы почти закрывают ее лицо. Голос тихий и какой-то неуверенный.
Орест усмехается и снова обнимает ее - еще крепче.
- Будь ты метоселанкой, я бы уже потребовал от тебя наследника, по всем правилам и с реверансами... И ведь дала бы. Не отвертелась. Да. Обидно-то как.
- Ну, все к лучшему. Реверансы не придется делать, и департамент бросать тоже... Зато я по крайней мере начальство снова понимать начинаю, - Паула держит фляжку кончиками пальцев, и сперва льет из нее на одну ладонь, затем на другую. Молча. Тихонько шипит сквозь зубы. Передает oполовиненную емкость обратно Оресту, - кое в чем.
Тот опять косится на ее ладони. Двойной перевод продукта. Ну и ладно...
- Начальство... да. Действительно, - Орест мрачно смотрит в сгущающийся мрак. - Я теперь другого не понимаю. Как она... они... все это выдерживают.
Он делает еще глоток, высыпает в оставшуюся жидкость таблетки.
- Терпеть не могу эту дрянь.. - и залпом выпивает получившийся коктейль.
-Танки железные, им не больно - бурчит тихонько монахиня, стряхивая с рук жидкий огонь, - Если мы не поторопимся слезть с этого насеста, то придется либо ждать до утра, либо спускаться в темноте.
- Ты не похожа на танк, - говорит он. - И что-то я совсем не верю, что тебе не больно...
...и решается наконец - берет ее ладони в свои, слизывает смешанную с коньяком кровь. Пряный, горько-соленый коктейль, в отличие от таблеток действует сразу, смывает мерзкий привкус пыли и отчаянья во рту. Орест аккуратно проводит языком по царапинам... меньше всего это походит на кровопийство. Гораздо больше - на ласку.
Может быть, поэтому Паула и не отдергивает рук.
Орест сплевывает кусочек стекла. Вздыхает.
- Ну вот и все. Теперь можешь сбрасывать вниз. Или сначала помочь тебе спуститься?
-Придурок. Против природы не попрешь. -Паула слегка ошарашена, но быстро берет себя в руки. - У нас есть более важные занятия, чем пытаться спихнуть друг друга. Поползли, что ли, кровопивец...
Орест ухмыляется - но не нагло, а как-то тоскливо. Еще и рожи проникновенные корчит. Умеет, оказывается.
- Ну не то, чтобы совсем не попрешь... если уж ты меня все же не сбросила. Просто иногда переть ужасно не хочется... Давай двигаться вон туда, там, кажется, еще один пролом. Надеюсь, карниз за ним не обрушен...
Они медленно двигаются по узкому уступу, как когда-то - по подземному ходу. "Не везет мне, - думает Орест. - Не везет. В кое-то веки встретил порядочную девушку, и та... терранка. И инквизитор".

-Никому вы нафиг не нужны, как по-моему. Валили бы в свою империю
обратно... Тоже мне, вырядился, как на парад. Броню надел загодя... ха.
У нас первогодки, как им в первый раз в ручки тяжеляк попадает, тоже
норовят везде в нем таскаться. ...Крутость свою показывают.
Он смотрит на нее ледяными светлыми глазами.
- Знаешь ли, демонстрировать, как ты сказала? Крутость, да? - минутная
пауза, во время которой вампир, демонстративно морщать, каткет слово на
языке. - Оно порою очень даже полезно. Но судя по твоей реакции,
действительно напрасно. Видимо, у вас не принято смотреть древние
хроники... или не на чем. - Он ухмыляется. - А зря.
Паула пожимает плечами. Для нее древние хроники - это то, что было лет
пятьдесят назад, и поэтому намек пропадает втуне.
- Ну, особенной крутости я тут не вижу. Тем более что вас пока что даже
не собираются штурмовать - так только, если тухлыми помидорами
закидают... А вообще да, как же я забыла. У нас детишки тоже обожают
папины-дедушкины вещи надевать... Выглядит ужасно смешно, но обычно,
когда подрастают, у них это проходит. Со временем.
Орест поджимает губы. Ухмыляется еще злее. Дедушкины вещи, значит.
Ну-ну.
- Да, я понял, что этой самой крутости ты не видишь. Хотя зачем-то
упоминаешь. А дедушкины вещи, они, знаешь ли, разные бывают. В
частности, круче конкретно этой дедушкиной вещи мне мало что известно.
Паула ухмыляется в ответ. Ей очень нравится доставать этого дворянчика.
Больше, чем любого другого - видимо, сублимация, вспоминает она умное
слово из монастырских уроков. Когда хочешь сильно чего-то, например,
дать по роже, а нельзя, тогда и получается такое... Метоселан явно
весьма гордится своей цацкой. Ну да, занятная. Но, с точки зрения Паулы,
такой доспех должен сильно ограничивать мобильность, а хороший клинок
его все равно пробивает. Поэтому-то она сама ограничивалась минимальным
количеством брони - разве что на корпусе и суставах, как самых критичных
точках организма. Доспех - это для тех, кто не может увернуться от
удара. _Или для тех, кто не хочет, вспомнила она Петра_. А этот... пф.
Монахиня смерила имперца взглядом с ног до головы. - Ну почемууу же, -
тянет она как можно более невинно - навряд ли эта штучка выдержит
попадание танкового снаряда... в отличие от тяжелых доспехов инквизиции.
- Деточка, видишь ли. Доспехи, в общем-то не для того, чтобы в них
подставляться под танковые залпы. Странно, что ты этого не знаешь. Но я
вот, в курсе. Так что с танковыми снарядами, если что, предпочту
сражаться иными способами. Более для них, для танковых снарядов,
подходящими. - Сташевский внешне сама любезность. И тон, такой
снисходительно-вежливый. - Вот против ваших скримеров такая броня в
самый раз. А уж против твоих коготков, птичка, ее и вовсе более чем
достаточно.
-Ах-ах. А по мне, так самое место в музее этому твоему... доспеху.
Восьмисотлетний лом... Как тебя вообще на службу в таком антиквариате
допускают, а? Не боишься, что украдут... вместе с тобой, сокровище?
- Деточка, поверь ты фатально недооцениваешь, как меня, так и этот как
ты изящно выразилась, антиквариат. Хочешь попробовать свои ножики на
моей броне? Так я бы тебе не советовал... - Орест уже не ухмыляется.
Сейчас и в самом деле немного не время для драки - но он уже слишком
зол, и не осознает, что фраза, сказанная таким тоном, скорей возымеет
обратное действие.
- Ну так, может, в порядке дружеской любезности покажешь, насколько хороша эта
рухлядь, ммм? Я даже обещаю тебя не очень сильно отшлепать... А то ты
весь такой напряжоооонный, аж смотреть жалко... Трет небось или тянет
где?
- Послушай, инквизитор... тебе не кажется, что сейчас не время и не
место для игр? - Орест уже едва сдерживается. Все таки она дрянь. Как и
все эти крестоносцы. - Или это тебе начальство приказало очередную
провокацию устроить? Тогда тем более извини. Отвечать на провокации нам
сейчас никак. К сожалению.
-Ну я ж не настаиваю прямо вот сейчас, я ж понимаю, ты таааак занят... -
Паула почти прикусывает язык, настолько бешено глядит на нее Орест. -
Как-нибудь потом. Когда освободишься, и найдешь время - я девушка
терпеливая.
- Ах, так, да? Неймется? Ну что ж... Сейчас начальство закончит
беседовать, я еще раз обойду караулы и до заката буду совершенно
свободен. И если леди инквизитор соизволит спуститься в подвал, в зал
для тренировок. я так уж и быть уделю минут пять на то, чтобы обьяснить,
в чем именно она неправа. Исключительно в рамках дружеской беседы. Для
развития взаимопонимания. - Он вежливо кланяется. Улыбается. Не разжимая
губ.
-Ну вот, другой разговор... Я-то уж думала, ты совсем...
загружен. - Паула сверкнула улыбкой и неторопливо направилась к двери -
хотя ей показалось, что в комнате что-то посвежело. Иначе откуда бы
взяться мурашкам по спине...
Орест проводил ее бешеным взглядом. Ну я ж тебе устрою....

Айче, появившийся пару минут спустя, и начавший было докладывать
обстановку, почти сразу прервался.
- А с тобой что такое?
- А? Да нет, ты говори, я слушаю... меня просто приятельница твоя
достала опять.
- Инквизиторша? А они что тут делали? - лицо Йоахима было тревожным.
- А кто их знает... может и провоцировали, опять. - Сташевский
скривился. - Да нет, кажется, все в норме. Синеволосый проторчал в
кабинете минут пятнадцать, а эта... я ей не нравлюсь. - Печально
сообщил он.
- А может, наоборот? - Айче усмехнулся.
- Иди ты! - Сташевский взвился как метеор. - Да с ней вообще невозможно
дольше пяти минут разговаривать! Не понимаю, как тебе это удается?
- Мне проще. У меня клыки не растут, и вообще, я, когда злюсь, не такой
обаятельный. - Айче засмеялся уже в открытую. - Шеф, а я между прочим,
серьезно. Дали бы вы уже девушке то, в чем она так явно нуждается.
Сколько проблем бы решилось...
Орест вдохнул, выдохнул... И рассмеялся сам.
- Нет, шел бы ты, в самом деле.... к ней. Сам.
- Я не могу. - Айче погрустнел. - Мне не дают. А тебе, вполне возможно, что и дали бы.
- Тфу ты. Слушай, прекрати, а? Вот только твоих шуточек мне не хватало для полного счастья. И вообще, ты что-то там собирался докладывать?
Айче выдал еще одну ухмылку. И продолжил доклад.

…Паула спустилась в подвал. Помещение посольству предоставил АКС (кто бы сомневался!), из тех, где обитали сами - так что спортзал действительно имелся, и был весьма неплох. Тренажеры, беговые дорожки, турники и прочие штучки... Девушка представила себе делающую отжимания Мирку, и тихонько хмыкнула. Сейчас в зале никого не было, в углах притаились довольно-таки густые тени - и почему-то эта неприятная зябкость сохранялась даже здесь, хотя уж в таких старых зданиях вся система отопления обычно закладывалась именно в нижних ярусах подвалов... Тут-то холодно быть, по идее, не должно.
Орест появился достаточно скоро. Ощущение мурашек по спине резко усиливается, и обернувшись, Паула видит темный силуэт в дверях.
- Так на чем мы остановились в прошлый раз, госпожа инквизитор? - Он тоже видит только ее черно-белый силуэт. Слабые блики света выхватывают контуры брони, заставляют фосфоресцировать глаза. Впрочем, этого вполне достаточно.
-Если мне не изменяет память, то была дискуссия о нехватке времени... и сравнительных достоинствах доспехов, господин полковник. ...Вы мне вроде как что-то показать хотели, ммм? - Паула слегка склоняет голову набок, стараясь не смотреть на освещенный квадрат коридора - чтобы глаза к свету не привыкли.
- Да, о времени. Надеюсь, сейчас нам никто не помешает. А показать... - Он улыбается. Явно улыбается. Паула, как не вглядывается, не может разглядеть сверкания клыков - хотя чего это стоит Оресту, знает только он один. ...И опять метоселан не отследил, откуда взялось у нее в руках это варварское оружие. ...Усмехнулся, снял перевязь с обоими клинками и уложил куда-то на пол: - Мне не понадобится сталь, чтобы выпороть нахальную терранку.
Паула прикусывает губу. Ах, кровосос... все благородного играешь, ну-ну. До-иг-ра-ешь-ся. Мягкий перекат с пятки на носок, одна нога, как в танце, идет назад, чуть пригнуться - и в сумраке подвала рассекает воздух стальная птица с лезвиями вместо перьев. …Вот только там, куда она целилась, вампира больше нет. Пошла потеха...
Орест крутанулся волчком, пропуская мимо взбесившуюся сталь. Остутствие клинков в руках бесит. Заставляет нервничать.
Но иначе нельзя. Не поддаваться на провокации.... Поворот, поворот, еще раз... Она злится. Хорошо.
Неужели инквизитор и правда не представляет, что такое хорошая метоселанская броня?
Выпад, выпад, еще один... Он только уворачивается - пока. Танцуй, наглая девчонка. Стерва. Покажи, на что ты способна.
Посмотрим еще... чья возьмет...
Разворот, прыжок, разворот, ритм все быстрее, она прорвыается ближе, двойной выпад, разворот, - и наруч, подставленный под прямой удар.
Искры на миг очерчивают лица - ее глаза, его, доля секунды, он успевает улыбнуться, не разжимая губ - и уже ей приходится прыгать, спасаясь от бронированного кулака в лицо.
Миг - застыть на максимуме расстояния друг от друга.
- Я же говорил, эта броня не по твоим коготкам. Птичка.
Она снова прыгает вперед. Бешенно. Отчаянно. Выпад, разворот, укол, она метит в лицо, в сочления доспеха: не выйдет, не поможет - посмотрим, кто быстрее.

…Петр увидел, как блондинчик в броне спускается в подвал. А вот свет так и не включился – забавно. Учитывая, что туда же парой минут назад прошла Паула… более чем занятно. Знакомый металлический стук - похоже, есть смысл хотя бы присмотреть за происходящим. Вмешаться – по ситуации. …Нет, в данном случае вмешиваться не стоит, решает глава департамента. Петр наблюдает за зрелищем, прислонившись к косяку; похоже, драчуны слишком заняты друг другом и не замечают зрителя. И славно. Бой честный… но чутье опытного бойца подсказывает, что сестра выбрала себе кусок не по зубам. Может, искры от доспеха, может, отсутствие оружия у вампира. Он ведь тоже солдат, как-никак – не стал бы рисковать зря… Да, Петру не очень нравится этот танец, похоже, сегодня инквизиции не поддержать свою репутацию… но вмешиваться Разрушитель не будет. Это честный поединок; это научит сестру оценивать свои силы здраво… и это не смертельно для нее – метоселан полностью контролирует себя. Петр молчит и смотрит; как бы ему ни хотелось прервать поединок, но этот бой только для двоих.

…Разворот, еще, еще, Орест позволяет противнице прорваться ближе, удары сыплются градом, их приходится блокировать руками снова и снова, а сочления здесь закрыты, и очень даже хорошо. Паула быстро понимает это, и переключается только на лицо, на рожу, ненавистную сейчас до дрожи в коленях - прыжок, разворот, быстрее, еще быстрее; удар, враг ошибается на долю секунды, долю миллиметра, и на миг захлестывает восторгом - достала!.. Но он банальным приемом выворачивает ей плечо. Монахиня пытается крутануться, вывернуться из захвата – поздно. Вторая рука тоже поймана и прижата к плечу, Паула бьет ногой назад, под колено - бесполезно...
- Попалась.
Паула делает последнюю, отчаянную попытку свести клинки у себя за спиной - но добивается только того, что лезвия касаются ее собственного горла.
- Тише, тише, птичка. Не дергайся. Не то поранишь шейку, выйдет нехорошо.
Правильнее всего сейчас застыть и не двигаться. Положиться на милосердие...
...милосердие вампира?
Мысль заставляет сделать еще один отчаянный рывок.
- Какая плохая девочка. Невоспитанная. Совсем не умеет себя вести. - Рычание. Выпустил клыки. Она чувствует это спиной, вздыбившимися волосками на коже.
А Орест в это время отчаянно сражается с собой. Бьющееся в руках тело, адреналин, поле боя, и горло врага - инквизитора - под клыками....
От-ставить!... Это было неправильно еще тогда. И уж совсем неправильно - теперь.
Она замирает наконец.
- Так вот, - уже нормальный, человеческий шепот. - Порядочные, воспитанные девушки так себя не ведут. Не хамят, не провоцируют, и не отвлекают людей, занятых на службе...
- И что теперь? Так хочешь моей крови, упырь?
Смешок.
- Благодарю за предложение..., - и Паула леденеет от ужаса, на миг почувствовав обжигающе-холодное касание губ за ухом, чуть выше ошейника - но уже в следующую секунду она свободна, разворачивается в боевую стойку, только чтобы увидеть невозмутимо и церемонно кланяющегося упыря.
- ... Но к сожалению, по известным нам обоим причинам, никак не могу согласиться.
Орест завершает поклон, разворачивается - и только теперь замечает массивную фигуру в дверях.


Брат Петр отстраняется, давая дорогу, и кивает баронету, не говоря ни слова. А что тут, собственно, говорить-то… Вместо этого инквизитор проходит к одиноко стоящей в комнате фигурке Паулы.
-Пойдем, сестра. Дела не ждут, и нам время к ним возвращаться. – Не то, чтобы в этом была необходимость, но Петр все же берет девушку под локоть и ведет к выходу.

Петр ощущал, насколько мучителен для княгини каждый шаг. Даже с серебром в венах - особенно с серебром в венах. Отрава. Эта гордячка вряд ли сама рискнула бы впасть в берсерк в столь людном месте - да Господи, ведь она сама станет первой гарантированной жертвой... Отрава. Действительно изящный ход - но кто, кто мог попытаться сорвать ход и без того нелегких переговоров настолько жестко и продуманно?.. Импровизация, безусловно, но чья? Кто здесь настолько хорошо разбирается в биохимии нелюдей? ...И яд следовало еще как-то вводить, это тоже должно было стать проблемой для покушающихся... Еда и питье отпадают - княгиня однозначно почувствовала бы посторонний привкус. Слишком тонкое чутье для таких оплошностей. Следовательно, это либо контактный яд - одежда? Прикосновение? Исключено. Метоселанку слишком хорошо охраняют, как и ее вещи... Либо это распылено в воздухе. Мирка единственная здесь, на кого может подействовать специфически-вампирский яд... Петр про себя пообещал, что хвалу Господу за это обстоятельство он вознесет чуть позже. Стая взбесившихся упырей... только этого не хватало.
Проповедь заканчивалась. Потерпи. Еще немного…

Проповедь заканчивается. Еще немного, еще пара минут… Нет. Нет уж.
Вы мне еще за все… заплатите…
Мучительную судорогу сменила ватная слабость. Тело – чужое, будто накачанное желатином, пить-пить-пить-крови – терпи!!!! Зато не надо следить за клыками-когтями, спасибо, милый, чтоб тебя… А пламя в горле никуда не делось.
Переживешь.
Папа спускается с возвышения.
Значит, вы так уверены, что я сорвусь. Не сомневаетесь ни секунды… ла-адно…
Мирка идет навстречу Его Святейшеству.
- Стой! Куда?…- шепот за спиной, бешеный, слишком громкий. – Убью!!!…
- Сорвусь – убьешь. – Я не сорвусь. А вот выдержит ли автор столь утонченного гамбита? Если он здесь… Здесь. Мирка это чувствует. Хорошо, что не надо отвлекаться на беснующееся тело. Можно сосредоточиться на лице. На дыхании.
А боль – это почти… не страшно…
Вдох. Выдох. Раз, два, три…
Ровнее шаг. Размеренней. Благожелательней улыбка. За левым плечом идет смерть. Дышит в одном с тобой ритме.
Это хорошо. Помогает собраться.
Мирке удается незаметно сделать знак в ту сторону, где остался Йоахим – готовность… Жаль, не видно, что он заметил.
Княгиня останавливается перед молодым человеком в белых одеждах. Делает короткий реверанс.
Выдох. Вдох.
- Надеюсь, вам понравилась проповедь, Ваша светлость. – Мальчишка улыбается. Натянуто. Понял.
- Да, Ваше святейшество, вы были великолепны. Должна отдать должное… – хвала этикету. Хвала заученным, гладким фразам. Возможности ронять их с языка, почти не вникая в смысл.
- ...Не сомневаюсь, ваши прихожане тоже в восторге.
- Спасибо за комплимент, – взгляд понтифика дрейфует с лица княгини за ее левое плечо. – Надеюсь… это не слишком вас утомило? Я имею ввиду, сегодня такой солнечный день… - Умница. Спасибо, я непременно воспользуюсь.
- Благодарю за заботу, ваше святейшество… - и тут это происходит. Запах, от которого на миг совсем темнеет в глазах ударяет в ноздри – не смей, не смей, не смей! Даже поморщиться, даже сбить дыхание - не смей. Твоя смерь слишком нервничает. Вдох. Выдох. Проглотить очередной спазм, и говори же, чтоб тебя. – …Вы правы. Сейчас действительно не мое время, так что, с вашего разрешения, я вас покину. Еще раз благодарю за то, что позволили мне присутствовать.
Мальчика, бледный, слегка кивает. Милостиво дозволяет удалиться. Слишком коротко, скомкано… правильно. Умница. Потерпи, моя смерть. Уже почти все.
Мирка делает прощальный реверанс, оборачивается…
Не вижу. Ничего не вижу. Кровь, кровь, только кровь, пятна крови, бурдюки… Один из них, на самом краю, почти у выхода – слишком яркий.
Глаза. Безумные, черные. Бусины четок... красные, измазаные кровью, свежей, ладони без перчаток, алеют царапины... И белое – платье и лицо. И шепот – княгиня почти видит, как падают черно-красно-белые слова: «Иди же… иди сюда… тва-арь…»
Мирка улыбается. Не разжимая губ.
Бело-черно-красный мир…
- Ты ее видишь? – Почти беззвучно. Не услышит – будут его проблемы.
- Кого, ваша светлость? - голос женский. Справа. Катерина. Откуда она взялась?
- Девушку. У выхода…
- Ваша светлость, что происходит…
Мирка улыбается. Улыбается. Улыбается.
- Поднимайте своих людей, дорогая.
Смерть за левым плечом молчит.
Еще немного. Еще несколько метров. Мирка спускается по ступенькам, вниз. Там в подвальном этаже, стоит карета. Йоахима по прежнему не видно. Зато рядом с экипажем обнаруживается Орест. Видит ее… глаза расширяются.
- Госпожа!..
Шаг. Еще шаг. И еще один. Вот уже дверца кареты.
- Свяжись с моим медиком. – беззвучно. - Скажи ему… "Гнев Гекаты"… производная, способ введения… неизвестен… плюс ампула святой воды… и убираемся отсюда!
Открыть дверцу. Забраться. Закрыть….
И только тогда позволить себе завыть, скорчившись на бархатных подушках.
Когда смерть успела пропасть из-за левого плеча, она не заметила.

Петр едва не взвыл сам, когда понял, что именно Мирка собралась сделать. Только не... Папа... Господи, не допусти! ...Не допустил. Хвала Тебе, что хранишь слуг своих в жуткий час...
Солнечные лучи. Полдень. Белое, алое, черное, белое, алое, черное, зачем ей это было нужно, тварь, Господи, женщины суть дьяволицы во плоти, но ведь не полная же она идиотка? ...Провокация. Провокация провоцирующего, вот что это такое. Тот, кто задумал этот ход, наверняка... знает упырей. Но не знает метоселан. Не Эй-Икс. Не террористы. Нет. Толпа вокруг - все еще под впечатлением от слов наместника Божия - Ты простишь ведь мне, что я не слышал ни единого слова, Господь, я отмолю грех, сейчас важнее другое... Все - добрые католики. Кто-то один - нет.
Как мне тебя отыскать, убийца? А ты ведь уже заранее взял на себя грех чужой смерти - как же мне тебя найти среди тысячной толпы... Ты хорошо спрятался, но ты не знал, что воля моей леди сильнее... для тебя она - чудовище, какой была и для меня еще неделю назад... Солнце, жаркое, щедрое, Господи, смотришь на нас, грешных - подскажи недоумку, КТО... Кто ведет себя хоть граном иначе, чем все? В чьих глазах не благоговение - но азарт, любопытство, холод охотника... Кто? Ну покажись же, сволочь, моя леди не зря рискует своей жизнью, давай же, мусор... Озарение почти сменяется мгновенным отрицанием. Отвращением к самой мысли - почти... Но все же истина во всей своей уродливости несомненна. Не может быть. Нет...

Женщина, протискивается сквозь толпу, белые одежды сестры-послушницы, белое лицо, сумасшедшие глаза - в них не осталось ничего, кроме готовности умереть, здесь, сейчас - Анна, Господи, сестра Анна, что же ты делаешь... Как же ты можешь - нет, ТЫ можешь, сестра, но как же это тяжело... Простите меня, княгиня, прости, сестра Анна - Господи, даруй мне прощение, ибо выбор этот между чужими жизнями, вверяю невинных Тебе, раз уж мне не разорваться... Поравнявшись с фанатичкой, брат Петр делает шаг в сторону. Моя леди, не подведи меня, пожалуйста. Будь крепче стали, мое чудовище... Не смей срываться, ты уже почти справилась, это всего лишь отрава, ты все сделаешь правильно, любовь моя...

Петр хватает обе ладони сестры Анны, пачкает перчатки кровью из свежих, сочащихся царапин. Монашка еще не понимает, шипит сквозь зубы - "Брат, оставь, это мой крест!"

Нет, милая, не твой, и не крест. В душе Петра медленно разворачивает кольца гнев. Не на эту дурочку, повинную лишь в потворстве своей скорби. Кто-то другой придумал адский замысел, кто-то, кто дал сошедшей с ума от горя сестре яд и разъяснил, что надо сделать... Кто-то использовал инквизицию. Кто-то, кому сестра поверила. ...Перехватить обе ладони в одну свою, никаких объяснений - здесь слишком много чужих глаз и ушей, это внутреннее дело Инквизиции, господа и дамы. Имперец, Йоахим Айче, проталкивается поближе - не до тебя, парень, иди к госпоже, хотя нет, пока лучше не ходи, потом, все потом... Анна тихо ойкает - похоже, хватка слишком крепкая.

Монахиня почти бежит за Петром, лепечет что-то; как же хочется взять мстительную девчонку за шиворот, встряхнуть, заорать на нее... Нет. Она не виновата. Она такая же жертва, как и все здесь... Увести. Такие операции не делаются без страховки, Анна здесь не одна, ее должны ликвидировать, чтобы правда не всплыла...
Следить, чтобы несостоявшейся исполнительнице никто не устроил столь же оперативно несчастный случай. Краткой скороговоркой:
- Сестра Анна, вы задержаны по обвинению в злоумышлении против Святого Престола, следуйте за мной не сопротивляясь, и милосердие Церкви да пребудет с вами.
Непонимание. Молящие - требующие - взгляды. Тяжело вот так, почти на бегу, чего-то требовать. Лучше молчи, сестра Анна. Лучше - молчи. Говорить ты будешь чуть позднее. И мне твои слова, скорее всего, не понравятся.
Кто-то мешает пройти, что-то говорит, пытается остановить. Брат Петр свободной рукой просто отстраняет их - извините, ребята, потом. Все потом. После. Вот закончу с предательством в собственном департаменте, и сразу же. Благо что до штаб-квартиры от площади перед Собором недалеко, пешком можно дойти - Петр и идет, молясь про себя о том, чтобы ничего не случилось, чтобы все его домыслы остались домыслами, чтобы можно было, как прежде, верить в хоть какую-то чистоту собственного департамента...
Только похоже, на сегодя квота чудес выбрана.

Двое пересекают порог Департамента.
-Брата Бартоломео ко мне, немедленно. - Дуо здесь, и он ничуть не удивлен: так, будто брат Петр каждый день по сто штук притаскивает сюда монахинь, и всех почти что волоком. Впрочем, Петру неизвестно событие, которое могло бы киборга изумить или смутить.
- Сестра Анна подлежит аресту и помещению в камеру. Под твою личную ответственность, Дуо, никаких визитов, никаких передач, жесточайший режим. Никаких посещений, хоть для самого Папы - не пускать. Есть хороший шанс, что арестованную попытаются убить... Постарайся не допустить этого. - Старый добрый брат Бартоломео. Если бы его не удалось завербовать в свое время, все сложилось бы гораздо, гораздо сложнее. И вероятно, печальнее.

А теперь - самое тяжелое. Виновница покушения посажена под замок - "отравительницу не оставляй в живых!" А придется.
...Время повидать жертву отравления.

Мирка еще раз перечитала записку Катерины. Десять строчек ни о чем; и лишь в конце, поскриптумом, важное. «…Мне очень неудобно просить вашу светлость об одолжении, но не могли бы вы известить нашего верного стража, что он тоже должен присутствовать на сегодняшней встрече? Его святейшество будет очень рад его видеть…» Мирка улыбается - его святейшество, как же… ну что ж, терран, посмотрим, будешь ли ты таким же неприступным в сиятельном присутствии.
Надо бы уже начать переодеваться к аудиенции, но сначала придется проследить, чтобы инквизитор тоже успел привести себя в порядок.
В дверь постучали. Мирка нахмурилась – стук был слишком тихим…
- Ваша светлость, прошу меня простить, – на пороге возникла Сильва Рейншлоссе. Секретарь выглядела бледной. – Но господин инквизитор отказался подняться к вам… Несколько недипломатично отказался, должна сказать. Прошу прощения... – Сильве было чудовищно неловко. Никому не понравится ни выслушать рычание в свой адрес, ни провалить поручение такой начальницы, как Мирка.
Метоселанка поджала губы.
- Печально, – сказала она наконец.
- Сейчас инквизитор в спортзале. Он высказался в том духе, что во время утренних упражнений его может отвлекать только Папа и господь Бог, – Сильва вытянулась едва ли не по-военному.
- Понимаю. И даже могу представить себе интонацию. – Мирка усмехнулась, а потом вздохнула. – Вы не виноваты, дитя мое. С господином инквизитором порой бывает слишком сложно.
Сильва промолчала. Мирка отпустила ее кивком головы.
_Что ж, придется самой решить эту проблему. А ведь времени не так уж и много._ Княгиня встала, поджав губы. Все-таки этот тип совершенно невыносим.

В тренировочном зале оказалось неожиданно светло. Электрический свет был слишком ярок.
Как и танцующая посреди зала фигура.
Да, больше всего это напоминало танец. Странный, дикий. Завораживающий.
Мирка остановилась на пороге, с любопытством наблюдая за инквизитором.
Шаг, еще один. Обманчивая мягкость. Кажущаяся расслабленность – и вдруг, без перехода, движение, бешеный вихрь, тяжелое тело вспарывает воздух, вспыхивает кометой хвост голубоватых, почти белых в таком свете волос – и остановка. Тишина. Каменная неподвижность. Перекат мышц, наливающийся усилием ком под кожей,– и снова расслабление, покой.
Мирка следит.
Пот блестит на коже серебристой чешуей. В некоторые моменты инквизитор кажется статуей. Такая же неподвижность, тот же отблеск металла. Напряжение, готовое взорваться буйной, несдерживаемой силой. _Хорошо, если направленной не на тебя_.
Немудрено, что Сильва испугалась.
А в следующий момент его хочется сравнить с текучей ртутью, бегущей, смертоносной…
По залу плывет запах. Легкий, терпкий. Смешанный с другими – дешевого мыла, дегтя, оружейной смазки, но они создают фон, почти незаметный. Почти все перекрывает его собственный запах, такой глубокий… _мужской_
Мирка вдыхает …
….И усмехается себе самой.
_Ну да. Красивый зверь. Красивый и сильный. И даже шрамы его не портят. Наоборот…_
Инквизитор явно ее не замечает. Продолжает - то стоять и каменеть тугими, литыми мышцами, то терзать воображаемую жертву. Его движения завораживают, не дают перевести взгляд.
Мирка фыркает тихонько.
_Ничего себе. Загляделась, милая моя? Так еще немного, и ты вовсе забудешь, зачем сюда пришла_

"...И если ты не будешь упражняться каждый день, то очень-очень быстро снова сляжешь. Навсегда. И я уже ничем не смогу помочь. Считай, что отныне бог желает от тебя по утрам не только молитвы, но и этих движений". Слова Симоны Петр запомнил накрепко, и доверял в этих вопросах Некроманту больше, чем кому бы то ни было еще. Поэтому каждый божий день - смотр, не смотр, парад, не парад, инспекция или рейд, или еще какой катаклизм из числа обыденных ии чрезвычайных - но Петр минимум два часа посвящал разогреву и отладке тела. В конце концов, тело суть Божий храм, и человек создан по образу и подобию Бога... а следовательно, нужно заботиться о том, чтобы не утратить это подобие.
Все ката и переходы от одного этапа к другому Петр давно уже мог повторять с закрытыми глазами, на память - но все равно снова и снова сосредотачивал внимание на "здесь и сейчас", на том, что творится с ним именно в эту секунду. Не снаружи - изнутри. Недруг, борьбе с которым инквизитор уделял столько времени каждый день, был глубоко личным, почти интимным... Верно говорят, что хуже врага, чем он сам, у человека нет.
...естественно, он предпочитал заниматься один. Мог себе позволить. И естественно, никто обычно не наблюдал за этим утренним танцем. Мало желающих вызвать гнев Разрушителя. Поэтому Петр привык и расслабился, и даже подсознательно не ждал в этот момент чужого взгляда; и тем не менее ощутил его - не враждебный, но безжалостно любопытный. Неприятное это ощущение, когда за тобой наблюдают. Монах остановился, плавно, как большой кот, и развернулся к наблюдателю... Ну разумеется. Кто еще мог быть настолько... беспардонно наглой. ...Впрочем, поправил себя Петр мысленно, она в конце концов на своей территории... кто знает, как у них здесь принято.
Он молча уставился на княгиню. Металлическая тяжесть скримера мягко коснулась пола, паркет скрипнул.
Подбирать выражения Петру было совсем неохота, а фраза "какого черта вам понадобилось?" казалась несколько... недипломатичной. Да и вообще греховно это, поминать черта.
Мирка еще секунду смотрела на него…. А потом едва заметно тряхнула головой, прогоняя странную задумчивость.
- И могу я узнать, зачем вы напугали моего секретаря?
Петр досадливо дернул уголком рта.
- Госпожа Фортуна, я просил не беспокоить меня два часа. Что случилось такого срочного и незапланированного, что с этим нельзя обратиться к сестре Пауле? Артобстрел Папского дворца, Армагеддон или отречение Императрицы? Если нет, то оно меня не интересует, и я хотел бы вернуться к своим... занятиям.
- Ну да, разумеется. Что может быть для воина важнее физической подготовки. - Мирка внимательно осмотрела инквизитора с ног до головы. - Вижу, как тщательно вы... о себе заботитесь. Но увы, как бы я ни уважала ваше стремление к совершенству, на сегодняшней аудиенции у его святейшества ждут именно вас, а не сестру Паулу. - Мирка еще раз смерила его насмешливым взглядом. - Аудиенция начнется всего лишь через два с половиной часа. Вы предпочитаете предстать перед понтификом в таком виде, или вовсе проигнорировать эту встречу?
Гигант провел ладонью по лицу, убирая прилипшие волосы.
- Когда дьявол наконец соскучится по своей родственнице, - процедил он сквозь зубы, - и заберет ее высокопреосвященство Сфорцу к себе в ад, в Риме настанет праздник. ...Если вы не планируете перед этой аудиенцией посетить десяток-другой магазинчиков, то полагаю, я вас не задержу.
- Какая, однако, экспрессия... чем вам не нравиться идея повидать понтифика? - Мирка нежно улыбается. - И почему вы решили, что это именно кардинал предложила вас пригласить?
- Элементарно. - Петр пялится на княгиню с нескрываемым раздражением. - Больше некому. - Выражение лица метоселанки являет собой смесь невинности и интереса, и взгляд Мирки то и дело дрейфует куда-то сильно ниже губ собеседника... Инквизитор опускает глаза и едва успевает проглотить рвущееся с языка ругательство. Только этого еще не хватало.
- И все же, не понимаю, почему вы злитесь. Боитесь, что все же не успеть привести себя в порядок? – Мирка улыбается еще нежнее. - Тогда не смею вас больше отвлекать... надеюсь, вы все же будете у моего кабинета через час. В надлежащем виде.
-Разумеется. Ваша. Светлость. - Добрый Боже, только не... судя по ощущениям, скулы заполыхали. Ну почему, почему именно сейчас проклятый организм вздумал продемонстрировать свою... форму? Душ. Холодный. Желательно ледяной. Патер Ностер, таблица умножения, катехизис и письма апостола Павла к коринфянам…
Мирка с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться. _Ах, какое бешенство. Просто смотреть приятно! А ведь всего-то стоило не упрямиться, и придти ко мне самому…._ Она слегка склоняет голову, прощаясь, выходит из зала... Но на лестнице не выдерживает, и начинает тихонько хихикать. Глупо, по-девчоночьи – но просто нет сил остановиться. _Какой же он еще мальчишка…_
...Ровно за двадцать секунд до назначенного срока Петр входит в кабинет княгини Молдавской - злющий, как черт, но в свежей отглаженной униформе и с влажными волосами. _Эти святоши ухитряются почти всегда и везде выглядеть как только что из прачечной...во всех смыслах._
Мирка стоит у окна. Она успела переодеться - теперь на ней белое парадное платье. Свет мерцает на заколках, на тяжелой серебристой вуали... И даже вуаль не может скрыть сияния ее волос.
Брат Петр тихо повторяет про себя Патер Ностер, и думает только о молитве.
С минуту метоселанка не двигается - словно не слышит, как кто-то вошел.
Пытается не рассмеяться снова.
А когда наконец оборачивается, инквизитор стоит навытяжку с совершенно отсутствующим выражением лица.
- Вижу, вы действительно успели привести себя в порядок, - усмехается она. - Что ж... надеюсь, аудиенция поднимет вам настроение.
Брат Петр четко, по военному, кивает. _Ты бы еще каблуками щелкнул._ Мирка снова усмехается, и идет к выходу из кабинета. Петр так же молча занимает место за ее плечом.
Их ждут в центральной резиденции.