я скучаю по тебе.
я что-то нехорошее сказал в аське, но все равно - это всё оттого что.
На балконе холодно, выбегаю с зажженной сигаретой докурить, а остатки дыма вьются возле монитора, и ждут твоих слов издалека. Я раскрываю одну створку на лоджии, там холодно, лают собаки, ночь, не принято тут так, здесь рано ложатся и рано встают. С лоджии виден экран вдалеке, тихо, ты медлишь с ответом.
Медлишь зачем-то. Проходят дни и месяцы, они накладыватся друг на друга, как человеческие тела, как костяшки домино, или кассеты вот эти от диктофона - стопкой на столе, как костяшки пальцев, хруст пальцев - они затекают от долгого неупотребления, и их становится много, напирают, задыхаются и кашляют, и хрустят костями. Ходынка.
Нет ответа, только ночь и куча тел...
Хозяйка моя ненавидит, когда курю в комнате, вот и мерзну в ожидании.
Ну, не совсем хозяйка, она моя прежняя жена, говорил тебе. Снимал - долго, тебя так и не было, а один совсем, ну и пришлось потом вернуться сюда: деньги кончились. Временно. временно
Тогда, после Прибалтики, вернее до, я сказал ей, конечно. А как я мог иначе, Мартина. Ты уже была, и должны были наконец увидеться. Впрочем, я говорил уже. И тебе.
Ты говоришь, что уезжала тогда с господином этим, и что сто лет одна, и что нельзя так. Нельзя. Я тоже сто.
И что сиденья слишком близко придвинуты в машине - зачем ты об этом. Я тоже хочу в машине, и ничего тут нет такого, потому что ты. Или на берегу средь бела дня, а потом ты будешь носиться и смеяться, неостывшая еще, и вдруг найдешь кусочек янтаря с чем-то внутри. Смола, застывшая смола, тягучая, ох, какая же тягучая, я тону уже.. с карим, спрятавшимся внутри. Где, в каком городе ты прячешь глаза свои, счастлив тот город, что прячет твои глаза. Потому что счастье - когда ты - внутри.
Любил целовать их, вот так, держа в руках всю голову, и волосы по рукам.
В моем-то возрасте говорить о счастье, да уж.
Пора бы и ответить, Мартина, неужто выскочила? Или приключилось что? (смешно, я до сих пор пугаюсь, как бы чего с ней не - будто вместе мы). Или спугнул кто-нибудь? Рассказала бы.
Хотя хорошо, что говоришь. Уже то, что жива (если это ты -там), и что где-то есть ты - уже здорово.
Да, права, жизнь как захватанный по краям стакан.
Незачем думать, сколько там осталось, и почему колышется муть эта - там, в глубине. И чьи пальцы, чьими.
Я не думаю, я тону, Мартина.
В тяге этой - жуткой, противоестественной, потому что ты молода совсем, я всё понимаю, зачем гробить девочке жизнь - да.
А сиденья эти, не гробят ли они - когда вплотную? если противоестественно - не любя? почему - он, и почему - недолго, а на так, а я-то ведь люблю - ох, как люблю, Мартина, я.. Если и немного осталось, если и недолго давать мне - тебе, зато сколько много - за столько мало. Как быстра река в узком течении, так горит во мне всё сейчас, несется время. Ты и не поймешь.
Хотя не нравится тебе - когда о себе я. И не подлец, зачем так, не так всё. Хотя всё может быть.
Дмитрий загасил окурок в пепельнице, прошел в комнату, подсел к монитору, еще что-то напечатал, быстро. Подождал. Вздохнул, закурил снова, пару раз кликнул мышкой, монитор замелькал, в последний раз с его экрана улыбнулось звенящее, счастливое лицо ее, "с рабочего стола", подумал он и быстро замахал рукой, разгоняя дым уже на пол-пути к распахнутой двери на лоджию.
Тянуло морозом, над Прагой уже забрезжило утро, собаки всё еще лениво брехали вперемешку с птичьими уже, красные крыши потихоньку проступали сквозь туман. Жизнь - обман. Время - другое.
Дмитрий вновь вбежал в комнату, взял стакан, отпил немного, поднял его, повертел перед глазами. Хмыкнул.
У него не стояла аська на компьютере. У него не было компьютера. Он никогда не был ни в какой Прибалтике. И близко не валялся. И не встречал девушку по имени Мартина. Это всё приснилось.
И на самом деле он спит сейчас в другом месте, в другом мире.
А может, всё не так.