в небе стоят крылья. высота рассечена белыми перьями, они ложатся на синеву этим единственно невозможным хрустальным узором. воздух свистит, изгибая пространство, опускается и одновременно поднимается, закручиваясь спиралями - просветы меж ними так велики, что, кажется, сейчас они упадут и останется лишь синева. взмах, резкий как свист, и столь же острый, располосовал синеву на две половины - вот она разверзается раной в полнебосвода, словно рвется храмовая завеса. слышится свист - в этой горней бездне, за тканью неба. небеса полны пламени и сияния от него темно в глазах, но оно не опаляет — тогда отчего пылает голова? боже, ведь это чистое пламя, белое пламя! еще миг, полмига! ты подарил ослепительный свет — так дайте же время принять подарок... небеса разверзлись во всю ширь — словно жерло везувия — и в безмолвном кипении сфер, на выдохе, слышен ток крови, всхлип, внутренний, он не может вырваться вовне, только разрывается внутри сиянием и мучительным мигом радости. слышится звон - утренний перезвон сливается в шумным звуков внутри и выводит на коду верхнюю октаву звуков. так зимний воздух звенит после метели, так весенний воздух поет пролитым дождем, так осенью стонет - по капельке уходя ввысь, к звездам, растворяясь отблеском, создавая дрожь, постепенно переходящую в низкую вибрацию тяжелых колоколов, не ощутимую на слух, но тонко чувствуемую кожей. мурашками до макушки.

потом возвращается слух - и запах. чуть пряный и нежный - щекочет и дразнит открыть глаза. но пока закрыты, они угадывают движения - еле ощутимые ухом - шелест одежды, шаги - совсем недалеко, почти рядом - шепот деяний из тихих слов, слез, капельки пота, осыпаемой мукой и глубиной постижения создания - таинства, которое становится доступно лишь в эти дни, когда вдруг соединяется высь и твердь, когда собранное по крупице смирение вдруг прорастает тихой тонкой певучей радостью внутри, а ты уж и не чаял встретиться с ней. и этот запах - ее предвестник, этой радости - простого круто замешанного, того теста-глины, из которого было создано, кажется, все вокруг. запах вьется вокруг, наполняя медовым теплом вдруг ставшее податливым тело, вернувшееся из звонких спиралей утреннего колокола. жаркий запах только что испеченного кулича, еще миг, и соединится звук и запах, глаза обретут способность отличать тени, и просветы меж ними так велики, что, кажется, сейчас они упадут и останется лишь синева. взмах ресниц, резкий как свист, и столь же острый, располосовал синеву на две половины - вот она разверзается раной в полнебосвода, словно рвется храмовая завеса. тени осыпаются, застилают глаза, но даже ослепшие они видят — небеса полны пламени и сияния, их свет не опаляет, золотом он вливается в зрачки и растекается по жилам, как расплавленный металл заполняет глиняную форму. меркнет свет, невыносимый ослепшим глазам... еще миг!.. пол—мига!.. ты подарил немыслимое — я принимаю твой подарок.