Текст, который старательно притворяется киберпанком. Писался, по сути, для ЦА из двух шизофреников. Им понравилось.
На самом деле он об иллюзиях и социофобии. Наверное.
Сленг там специально.

Зависимость

     Дождь никогда не заканчивается. Он может стать слабее, может просто висеть в воздухе мокрой пылью, но он не закончится, и после нескольких часов затишья ударит опять. Дождь вечен. Я выбрал этот город именно из-за дождя.
     Я смотрю: грязная вода отравленными струями по плащам и шляпам прохожих. Я смотрю: длинными цветными полосами — отражения ярких витрин в мокром асфальте. Я смотрю: дождевыми разводами — кислотные огни многочисленной рекламы. Я смотрю: хищно блестят металл и пластик отполированной брони полицейских, военных, наемников, бандитов…
     Они все идут мимо. Иногда останавливаются. Иногда стреляют, распугивая шлюх с растекшимся макияжем. Я смотрю: тела падают в лужи, поднимая веера брызг. Я слушаю: порядочные граждане, сыто погрязшие в своих повседневных делах, матерятся, поскользнувшись на крысином дерьме.
     Им всем плевать на меня. Я сижу в подворотне, возле черного хода какой-то забегаловки. Оттуда часто выбрасывают какие-то объедки, а еще кости — кошачьи, птичьи, а еще блевотину, а еще шприцы…
     На меня никто не обращает внимания. Я сижу и копчу ложку огнем зажигалки, прикрывая всё это ладонью — от дождя, не от глаз. Всем плевать.
     Потом я выхожу на улицу и сажусь возле входа в подземку, прямо на лестницу. Раскачиваюсь из стороны в сторону. «Жирные, успешные, целеустремленные, — ору я, — жалкие, слепые, зависимые, — ору я, — винтики, ресурсы, марионетки, — ору я, — телевизор, политика, футбол, — ору я, — квартиры, кредиты, дети, — ору я, — корпоративы, измены, психоаналитики, — ору я, — стрессы, телефоны, счета, — ору я, — налоги, отчеты, выговоры, — ору я, — карьера, кабинеты, коридоры, — ору я, — жизнь, работа, смерть!» Я настраиваюсь. Меня обходят стороной.
     Зачем я здесь?
     На что я трачу время?
     Чучело в обносках, обдолбанное, бесполезное, на пути спешащей по делам толпы, которого никто не слышит за шумом дождя и ревом машин и не слышал бы в полной тишине.
     «Импланты, — какой-то тип распахивает полу плаща, демонстрируя товар общественности, — установка сегодня же, — общественность шарахается от барыги, пряча глаза, — не регистрируются полицейскими сканерами, — толпа обтекает его, оставляя в пузыре пустоты, — недорого, — кто-то хватает его визитку, опасливо озирается и торопливо ныряет под землю. — Импланты…»
     Он смотрит и на меня, но я лишь ору свою молитву громче.
     Куда мне импланты, если у меня и зубы уже не держатся?
     Начинает теплеть.
     Становится ярче.
     Острее.
     В дожде отражается золото фар.
     В пальцах пульсируют красные точки гемоглобина.
     Я вижу, что с каждой дозой, с каждым новым бессмысленным днем я меняюсь. Кожа сереет. Щеки вваливаются. Круги возле глаз чернеют. Пальцы трясутся. Выпадают волосы. Шатаются зубы. Тускнеют глаза…
     Я, разумеется, ничего этого не могу увидеть на самом деле. Но прекрасно могу представить.
     Пропадают ощущения. Пропадают эмоции. Пропадают цели.
     Зачем я здесь?
     Я не могу от этого отказаться.
     Ничего больше нет.
     Только огни в дожде.
     Цветные огни.
     Я иду сквозь дождь. Холодно, теплее, осмысленнее, ярче, острее, тоньше. Чучело в обносках.
     Аллеи с мокрым асфальтом. Толпы. Я ору. Они шарахаются. Черные небоскребы, слепые окна, подсвеченные телевизорами. Чахлые деревья, реи фонарей. Сетка проводов, чтобы люди не взлетали. Сетка рельсов, чтобы не бегали. Решетки на люках. Решетки на окнах. Решетки на глазах.
     «Нелегальная имплантация смертельно опасна!»
     «Борьба с наркоманией — главная задача общества!»
     «Самоубийство — не выход!»
     «Flush Juice — для энергичного человека!»
     «Не парковаться!»
     Я иду сквозь дождь.
     Бар «Три хвоста». Ступени с кислотной подсветкой. Здесь меня любят.
     Здесь моей молитве вторят.
     Здесь я, единственное живое существо, пока способное чувствовать, могу убедить себя, подкрасив мир наркотой, что тут есть кто-то еще.
     Они смеются, курят, бухают, обсуждают свои глюки, смеются, орут, целуются, дышат, прячутся от дождя, курят, орут, слушают меня, спорят со мной, приносят мне выпить, орут, хохочут, восхищаются, расходятся, стреляют, дерутся, умирают, орут, курят…

     Мир вспыхивает темнотой, и во мне взрывается ярость.
     Это вспышка, мгновенная, моментально исчезающая. Это как посмотреть трехчасовой фильм за секунду — сумма всех возможных эмоций одновременно, оглушающе, алой волной в разум и выбросом адреналина в кровь.
Взрыв. Мгновенный. Через секунду я равнодушен, только пальцы трясутся и стучит в висках.
     А вокруг не черные высотки Рэйн-сити, а загаженная квартира, душная из-за не по-весеннему жаркой погоды. Весна. Весна? Календарь на экране компьютера, уже перезагрузившегося после скачка напряжения, показывает 15 июня. Пятница. Хотя какое мне дело до дней недели, если я путаю времена года?
     Они просто не имеют значения.
     Ничто не имеет значения, кроме дождя.
     Даты нужны мне. Иногда. Чтобы помнить, что завтра встреча на крыше в Прогресс-тауне. Что через неделю приезжает Густав, и его неплохо бы встретить на конечной монорельса. Что через три дня конкурс граффити в старом переходе на Гейт-стрит. Что в воскресенье патриотический митинг на Дев-сквер, и нужно забросать его бутылками или хотя бы зафлудить локал-чат. Что на следующей неделе сходка в реале у игроков из старого состава клана Генезис, которые дропнулись после смены главы. Что в этом месяце у матери день рождения, но я забыл точную дату. Что скоро пора платить за интернет.
     Я подсел на эту игру, как мой персонаж подсел на наркоту.
     Здесь у меня ничего нет.
     У него там тоже.
     Просто убиваем время, втыкая в цветные картинки.
     В «Ирреалити», кстати, дохрена наркоманов. Её даже периодически пытаются закрыть за пропаганду употребления, но у компании есть универсальная отмазка — игра, говорят они, учит детей, к каким ужасным последствиям (отторжение боевых имплантов, сбитый прицел, снижение параметров, визуальные и аудио-галлюцинации, затрудняющие бой, и прочая ерунда) могут привести наркотики. Благодаря любви правительства к интерактивным обучающим играм, которые, наверное, скоро и в ВУЗах начнут использовать, и широкому пиару этой темы в СМИ отмазка каждый раз прокатывает. А ширяются в игре в основном социофилы. После приема наркотиков там проявляются очень красивые спецэффекты.
     Здесь всё серо. Когда я в игре, мне становится легче.
     Ярче. Острее. Тоньше.

     «Куда пропал?» — «Дисконнект». — «Слушай, давай в реале пива попьем, пообщаемся». — «Я в реале скучный». — «Это однокурсники мои скучные, а с тобой хоть поговорить есть о чем». — «Об игре?» — «Ха, да ну к черту! Пошли!» — «Где, когда?»

     Они смеются, и мне легко с ними. Душные городские улицы, пыльные парки, мы говорим обо всем подряд, смех, споры, пиво, сигареты… Люди…
     Стоп!
     Где я?
     Кто они?
     Почему я тут?
     Смех. Смех? Хохот, какой-то нечеловеческий, лающий, какой-то чужой, какой-то…
     Кто они?
     Почему я тут?
     Улицы.
     Пожелтевшие от грязи дома.
     Люди. Толпы людей. Люди в модной одежде, люди с детьми, люди на машинах, люди с фирменными пакетами, люди с покупками, люди с рекламой, реклама с людьми, люди, люди, люди, люди!
     Где я?
     Скорее отсюда.
     «Извините, срочные дела. Пока».
     Надеюсь, не заметили.
     Скорее, скорее.
     Отсюда.
     Коннект…

     Я зависимый.
     Как говорят про таких — киберторчок.
     В реале я никто.
     B игре я тоже никто, но там я вижу результат своих действий. Там я вижу мир более яркий и честный, чем здесь. Киберпанк со всей своей гротескной грязью напоказ, где не нужно улыбаться прохожим. Я бегу туда из реала, как мой персонаж бежит оттуда в свои цветные галлюцинации.
     Откуда берется игромания? Давно уже известный факт — из потребности добиваться результатов. В реале ты их не видишь, в игре всё наглядно: сделал так — циферки выросли, сделал так — получил вещь, сделал — получил. Ты растешь, ты достигаешь высот. А дальше это делать не обязательно — ты уже противопоставил игру реалу, и в игре тебе лучше. Дальше можно вообще ничего в ней не делать, просто каждый день залогиниваться сразу после пробуждения и дисконнектиться перед сном. И проплачивать аккаунт.
     И бояться выйти на улицу, потому что там какие-то другие люди.
     И сходить с ума во время профилактики у провайдера.
     И жить на кофе и бич-пакетах.
     И спать днем.
     И никого не видеть неделями.
     И бриться только тогда, когда щетина начинает колоть ладонь левой руки, которой ты вечно подпираешь подбородок.
     И не пользоваться телефоном.
     И не работать, тратя пособие на интернет, на аккаунт и иногда на еду.

     Мой персонаж умирает от передоза.
     Это ненадолго.
     В игре нельзя умереть — все возрождаются.
     Нельзя так просто слезть — ты зависим от своего персонажа, и он не умрет никогда.
     Возрождение.
     Снова и снова.
     Цветные картинки.
     Рваная тряпка реальности.
     Дождь.
     Дождь никогда не заканчивается.
     Социальная реклама в барочных рамках грубых граффити.
     Мой персонаж не умрет, даже если захочет.
     Я зависим от него, как он — от своих галлюцинаций.
     Может быть, я тоже лишь чей-то персонаж? Такого же игромана, который выбрал до ужаса скучную игру.
     А может быть тот, кто управляет мной, устал от своей реальности и убегает от неё в сны. И я снюсь ему. Проснись, чувак! Проснись! Я больше не могу так! Проснись!
     Хотя… спокойной ночи, чувак.
     Мы бежим от реальности.
     Мы бежим от того, что нас пугает, угнетает, опустошает.
     Оттуда, где не с кем поговорить и некому довериться.
     Мы бежим.
     В наркоманию, в игроманию, в сны.
     А тот парень, что видит меня во сне, всего лишь персонаж графомана, который, в свою очередь, разговаривает с моим игровым персонажем во время его галлюцинаций… И это длинная, длинная, длинная замкнутая цепь эскапистов, зависимых от выбранной нереальности.
     Тобой играют, я снюсь, о нём пишут, тот глючится. И каждому хреново, и он бежит, продолжая движение по кругу…

     Я стою на крыше черного небоскреба, под дождем, и внизу летят цветные огни города.
     Я стою на нагретом солнцем мосту, и из-под ног катится свинцовая вода загаженной реки.
     Я стою на балконе в пыльной, пропахшей сном и несвежими простынями квартире, и шестнадцатью этажами ниже дети играют в мяч.
     Я стою на тротуаре перед несущимся по шоссе потоком машин, и шины впечатывают в асфальт мои рукописи.
     Я стою на крыше.
     Я стою на мосту.
     Я стою на балконе.
     Я стою на тротуаре.
     На мокрой крыше, на бетонном мосту, на грязном балконе, на заплеванном тротуаре.
     В своей реальности, в чужой игре, в чужом сне, в чужой повести, в чужих глюках.
     Я стою на крыше, на мосту, на балконе, на тротуаре.
     Я делаю шаг вперед.
     Я шагаю вперед — с крыши в пропасть, с моста в реку, с балкона на асфальт, с тротуара на шоссе, из реальности в нереальность, я шагаю вперед.
     Я делаю шаг, в отчаянной надежде и скептической уверенности, потому что персонажи не умирают.
     Потому что только персонажи не умирают.

30 июня – 1 июля 2010