Соавтор: Дейрдре Хэльди


Зарисовка сделана по чужому сеттингу, и обыгрывает концепты Монстра, Неблагого Двора и того, чем порой на самом деле были твари из сказок.
Непонятные особенности сеттинга: местные эльфы, по большей части, не любят убивать, это им органически неприятно.
Текст курсивом: я, нормальный шрифт: соавтор

Первая попытка писать в команде, так что комменты приветствуются.

Персонаж: Александр
Натура/Маска: Монстр, Мечтатель (двойственная)/Головорез
Путь Просветления: Катари
Местоположение: Дорога
Фейские особенности: Неблагой двор, Осенний Двор, кровь Ши, родство элемента (Огонь)




-Ваше Величество, я могу в исполнение старой клятвы помочь Вам.

Король эльфов молча разглядывал своего старого знакомого. Он совсем не изменился со времен первой встречи: светлая одежда, подходящая для спокойной жизни в городе, но никак не для боя, рыжие волосы и оранжевые, почти огненные, глаза. Отличался только взгляд. Арвир не сразу понял, в чем это различие, а когда осознал это, задумался, стоит ли принимать помощь от этого создания. Во взгляде рыжеволосого больше не было обычных нахально-ехидных искр. В нем было сдержанное, спокойное желание разрушать.
Будь у них больше времени, больше сил… да, в конце концов, если бы за почти пять сотен лет эльфы не возвели жизнь в ранг святыни, которую нельзя отнимать ни при каких обстоятельствах – или если бы все это было только на словах… Но даже среди охотников едва ли один из десяти способен выстрелить в человека и не сойти с ума от осознания совершенного.
Будь у них меньше противников… Но их столько, сколько есть.
Обрывки мыслей спутывались и мешали принять взвешенное решение. Если сейчас вообще может быть такое.

Войска степняков приближались к столице эльфийского королевства. Несмотря на всё сопротивление древних земель, магию и партизанскую войну, остановить эту лавину было невозможно — их просто было слишком много. Древний же народ, для которого гибель каждого из них была страшной потерей, просто не умел воевать так, как это умеют люди. Не жалея себя и свои силы, не считаясь с потерями. Жертвовать частью войска, чтобы остальные шли дальше.
Побеждать любой ценой.
Эльфы отступали, и каждое сражение давало людям продвинуться всё дальше, и дальше, и дальше. Сейчас уже, несмотря на то, что большая часть групп войск степняков завязла в лесах, сдерживалась магическими туманами и отсекалась от основных сил... несмотря на это люди уже были рядом со столицей. Небольшой отряд — по меркам ИХ войск. И огромный — по меркам эльфов. Слишком большой, чтобы стянувшиеся сюда стрелки и маги могли остановить.

Арвир задумался, вспоминая доклады о боях. Да, когда не остается другого выбора, сражаться готовы почти все. Но среди этих «всех» не так уж много тех, кто действительно умеет драться. А среди тех, кто умеет…
«Я видел, как Риэн спрыгнул с дерева на голову одного из степняков в середине отряда. По-моему, он сломал ему шею… не знаю… мы начали стрелять, когда они заметили, что на них напали. Риэн был только с ножом, но успел снять с тела… саблю, это так называется? Он был полностью окружен, но продолжал драться даже когда ему почти перерубили левую ногу. Когда мы уходили по деревьям, я оглянулся, и… это было уже неузнаваемо. Но… Ваше Величество, мне кажется, Риэн…Он хотел этого…»
Да, очень многие из тех, кто мог сражаться, предпочитал умереть в первом же бою – слишком мучительно осознавать, что ты убил. Даже если это необходимо.
Рыжеволосый тем временем продолжал:

-Если вы пожелаете, я остановлю это войско. Мне не нужно поддержки, сил и наград. За это Вы освободите меня от клятвы, и более мой род ничем не будет Вам обязан.
А так же никто не осудит меня за то, что я сделаю.

Есть ситуации, когда невозможно отказаться. Когда военный совет уже не может ничего сделать, кроме как надеть кольчуги и встать во главе войска в последней атаке, когда в дне пути город, который не может сопротивляться врагам, когда силы истощены, когда безнадёжность лежит на столе с картами почти зримо...
Есть ситуации, когда отказаться невозможно, несмотря ни на что. Даже если у предлагающего спасение ужасная (в наиболее прямом смысле слова) репутация. Даже если от него веет сумасшествием, словно ветром с моря перед бурей.
Нет той цены, которую не должен заплатить властитель в такой ситуации. И старый долг — не самое страшное.
На первый взгляд.

Чье-то едва заметное прикосновение вернуло Арвира в настоящее. Торнэйс, маг и старый боевой товарищ. Скольких степняков он сможет убить до того, как для него их окажется слишком много? Скольких смогут убить остальные? Иногда призрак надежды лучше, чем верная гибель. Даже если этот призрак забрызган кровью.
Арвир взглянул в глаза рыжеволосого и медленно произнес:
- Останови это войско, и я сочту твою клятву выполненной.

-Хорошо. Я остановлю эту армию, и сделаю так, чтобы она не двигалась далее. А может быть, даже остальные войска будут долго думать, прежде чем двинуться в сторону столицы.
Я напомню им старые сказки, которые они постарались забыть.

Люди не хотят помнить старые сказки. Про тени в лесах, которые забирают души. Про живые деревья, пьющие кровь. Про камни, сев на которые можно самому обратиться в камень.
Про огни Самайна, которые сжигают душу, обновляя или уничтожая её.
Про страх, отдых, сон и смерть, приходящие в этот день перед наступлением зимы.
Про то, что есть существа, договор с которыми может быть опаснее смерти, потому что они могут играть вашими страхами и словами так, как ветер играет снежинками и языками костра.

Гость, неведомо как для всех прошедший на Совет (ведь это было платой не менее старого долга ему одного из военачальников) уже ушёл, мелодично чего-то насвистывая. Вслед ему появились разведчики, призванные наблюдать за людьми. Один из них умел слушать ветер. Тот передавал ему разговоры людей, а эльф пересказывал их старшим. Сегодня ветер говорил про кровь, и эти вести были настолько важны, что следовало рассказывать их без промедления.

-Ваше Величество, Совет, только что было убито по два человеческих постовых по обе стороны их лагеря. Словно что-то прошло его насквозь незамеченным.
Совет начал тревожно переглядываться.
-Они были привязаны верёвками, сплетёнными из их волос, одежды и полосок их собственной кожи к деревьям, на которых были посты. Привязаны ногами вверх, горло же и запястья им рассекли, а сердца вырвали и... - разведчик сделал над собой усилие и продолжил — затолкали им в глотки.
Палатка помощника генерала, находившаяся по дороге между этими двумя постами цела, но человек был найден при поднявшейся тревоге мёртвым. Поседевшим и умершим от страха. Перед этим он сам вырвал себе глаза. Мы не знаем, что это было, но шло оно любо отсюда, либо... сюда.

Торнэйс про себя проклял этого разведчика. Он, конечно, выполняет важное дело, но помимо умения замечать детали и делать выводы неплохо бы еще иногда понимать, когда нужно промолчать. Теперь треть совета будет беспокоиться о том, как остановить неведомый ужас, а другая треть задумается о том, почему это произошло именно сейчас и как с этим связано появление на Совете незнакомца.

Душное облако ночи накрыло военный лагерь степняков. Порою было слышно, как пытаются усмирить нервничающих лошадей. Если бы не частые обходы лагеря, можно было бы подумать, что на его территории спрятался крупный хищник - к эльфам животные относились неплохо. Но таящаяся в ночи тварь явно не собиралась никого успокаивать.
Разве что навечно.
Пара теней свернулись из ничего рядом со стражами лагеря. Они возникли из веточек, пожухлой травы, мелких камушков, одного наконечника стрелы и парочки обглоданных косточек от ужина. Больше всего они напоминали собранных из мусора игрушечных пауков - но ни головы, ни брюшка - только лапы и соединяющий их грязный грудной комок мусора. Эти игрушки явно не стоило класть в постель детям - если не было желания найти их поседевшими или мёртвыми следующим утром.
Оба "паука" прыгнули на горло разведчикам, каждый на своего, и развлечение этой ночью началось с двух фонтанов крови и громких хрипов с трагическим присвистом, а детский хохот разнообразил звуки тёмного леса и лагеря. Переступив через подёргивающееся тело, к костру шагнул очень юный рыжеволосый паренёк с мечтательной улыбкой на лице. Второй охранник, прежде чем "паук" выдрал ему глаза и порвал глотку, успел услышать тихий и мелодичный смех. Это не сделало его смерть спокойнее.
Напуганные присутствием твари и запахом крови лошади забеспокоились ещё сильнее, и начали рваться на свободу - подальше от этого места, где запах костра приобрёл слишком странные и слишком сильные оттенки.

Присев у костра, юноша сложил ладони лодочкой и подул поверх них в пламя. Языки огня словно прокатились по его волосам, сползли, словно яркие змеи, в костёр, и пометавшись там (вместе с начавшими метаться по лагерю криками тревоги) вылетели в виде нескольких огненных мотыльков, разлетевшихся в разные стороны со скоростью лесного пожара.
Первый мотылёк устремился к запасам сена и нырнул в него, словно змея в болото.
Второй метнулся несколько раз и устало опустился на голову одного из трупов, распространяя вонь жжёных волос и горелого мяса.
Третий опустился в траву, четвёртый в костёр, пятый уселся на палатку.
С шестого по восьмой (вылетевшие из полыхающего сена) окончательно довели лошадей, сожгли одежду на трупах, гриву паре лошадей и несколько попон.

Огненных летунов становилось чем дальше, тем больше, они были словно получивший разум и крайне голодный лесной пожар - сжигали всё, что может гореть, распадались в воздухе искрами, выжигали глаза, появлялись из новых пожаров, гнали лошадей через лагерь. Это было достаточно обжигающим ответом на смерти всех тех ночных мотыльков и бабочек, что сгорали в огне факелов и костра, пытаясь подобраться ближе к свету…
Взбесившийся табун был страшен, и уже упал под копыта первый из попытавшихся усмирить лошадей, уже взбесился от ожогов самый лучший жеребец и проломил ограду, уже почувствовали запах хищника и страх остальные лошади. Уже упали под копыта не успевшие убежать от табуна. Уже животные проломились через лагерь, сея панику и боль.
Уже началось веселье!

Часть лагеря продолжала спать. Они спали под запах гари, крики злости, удивления, тревоги. Они спали под топотом и под копытами лошадей. Они спали очень крепко, мертвецки, и только полыхнули от свернувшего в сторону огненного мотылька.
-Это же не может быть рудничным газом, правда? Откуда ему взяться посреди леса, в самом деле.
Голос среди огненного кошмара, пропитанного кровью и страхом был весел, а сам оказавшийся среди языков пламени колдун жмурился от удовольствия и смеялся, словно всё происходящее было просто хорошей шуткой, а начавший полыхать уже массивный и жаркий вал запаса дерева - уютным походным костром.

До самого рассвета от лагеря тянуло гарью, горелым мясом, болью и страхом. Когда закончился треск пожаров и человеческие вопли, от него раздалось пение, мелодия которого ухитрялась вплести в себя и затихающие крики, и шум огня. Она была завораживающей. Она не напоминала о смерти - скорее она восхваляла смерть. Она не вызывала страх - она воспевала его.

Утром в эльфийский лагерь снова явился рыжий колдун. От него веяло кровью и болью, страданиями и сумасшествием. Чужими, конечно же. Своим для него было разве что последнее.
Снова чистая одежда богатого горожанина, лишь слегка запачкались в золе аккуратные кожаные сапожки.
Когда-то эта зола была кочевником.
Волосы были заплетены в множество кос - за ночь он успел много спеть, и заплести их огромное число, связав затем длинным кожаным ремнём.
В рыжую гриву были вплетены множество блестящих вещей - амулетики, ниточки, пряди толстых и густых волос, косточки. Кожаные завязки были очень простыми, явно самодельными и украшены чем-то костяным и мелким.

-Ваше Величество, я исполнил клятву. Отряд остановлен и не будет двигаться дальше.
Колдун радостно засмеялся, любуясь утренним солнцем и с удовольствием подставляя ему лицо.
-Точнее, некоторые из него будут двигаться… Назад. Я не стал их останавливать - они уже не могут сражаться, ведь я отрезал им большие и указательные пальцы. Они расскажут остальным, и может быть те вспомнят сказки, рассказываемые по ночам, и не будут лезть дальше. А убивать их… ведь это было бы жестоко, правда? А каждая жизнь ведь так священна.

Он радостно улыбался, был словно пьян после этой ночи, и радовался новым украшениям, как ребёнок.
Амулетам защиты от злых духов, вплетённым в пряди своих огненных волос. Амулетом, которые принадлежали погибшим часовым.
Прядям волос, которые он срезал с умирающих вместе с кусочками кожи, чтобы волосы не рассыпались.
Обломкам лучевых костей, вырезанным из лучников, что постарались убить его и были либо убиты, либо искалечены и (некоторые, особо меткие) ослеплены.
Кожаным завязкам с украшениями в виде зубов людей, собак и лошадей.
Большой кожаной завязке, бывшей когда-то чьим-то лицом. Его сняли с мяса, словно обёртку из промокшей бумаги, и пропустили косы через дыры глаз и рта.
Наивно было бы считеть, что магически снятая и выделанная кожа была снята с мертвецов.

-Принимаете ли исполнение клятвы, и не осудит ли меня никто из вас, за то, что я сделал?

Это был приговор. Сквозь накрывшую его толщу тихой и темной воды Арвир еще мог чувствовать, что все, кто находится в зале, уже мертвы – несмотря на то, что еще дышат, мыслят, чувствуют. Все, кроме рыжеволосого безумного мальчишки, только что убившего их вернее, чем это могли сделать кочевники.
Не может быть прощения бессмысленному убийству – или тому, кто отдал приказ о нем. Жизнь священна. И тем более, не может быть прощен тот, кто приказал совершить такое издевательство над этим принципом. Арвира вернуло в зал Совета прикосновение к его руке: Торнэйс. Маг чувствует то же самое, что он сам, что и все здесь – кроме одного. Но рыжий ждет ответа, и ответ должен был быть дан.
- Я принимаю исполнение клятвы. И никто из нас не осудит тебя за сделанное по моему приказу, - голос короля звучал чуть хрипло. И почти сразу же встал Торнэйс:
- Твоя клятва выполнена, и теперь Совет просит тебя покинуть Нэртаэйсхарн. Сегодня же. Это не твоя война, и теперь тебе незачем сражаться в ней. А также Совет просит не сообщать о случившемся никому из тех, в ком течет кровь нашего народа. Для всех остальных, находящихся здесь, это приказ… кроме моего повелителя, для него просьба остается просьбой.

-Конечно же, я исполню твою просьбу.
Голос был мягким, словно тепло от углей на пепелище. Рыжий поклонился, взглянув напоследок из-под тёмных бровей:
-Благие... не узнают ничего от меня.
Уточнять что-либо можно было только у тлеющей кучи осенних листьев, которой обернулся колдун.

Оставшись один на один с магом, Арвир наконец-то смог поднять глаза. «Ты и сам понял… ни один из тех, кто знает, не сможет жить дальше. Мы проиграли эту войну в попытке победить».
- Именно поэтому я приказал молчать об этом. Не нужно, чтобы невиновные оплатили своей кровью нашу вину.
- Что теперь?
- Если кочевники уйдут сейчас, они вернутся позже, когда ужас забудется, чтобы отомстить за совершенное. Думаю, лет через пятьдесят. Те, кого мы должны защищать, погибнут.
Арвир рассмеялся. Это был смех, отравленный приближающимся безумием. Он отразился от стен, потолка и внезапно затих, будто испуганный кем-то сильным и опасным.
- Я продолжу. Мы можем поторопить их. Если сделаем это, кочевники нападут там и тогда, когда нам будет удобно. Я предлагаю Нэртаэйсхарн. Жителям остальных городов здесь также найдется место. Аэ Фойррэ можно не трогать: туда степняки не дойдут.
- Ты хочешь смыть их кровь кровью невиновных? Ты…
- Дослушай, - Торнэйс нетерпеливо взмахнул ладонью, - Думаю, у меня получится обезопасить город. Он будет вырван из этого мира, но тем, кто будет в нем в этот момент, ничто не будет угрожать. Им больше никогда не надо будет защищаться. Им не надо будет убивать. Они смогут жить. Ты ведь этого хочешь?
- Я…
- Иначе они погибнут. Все. Твой приказ окажется напрасным.
- Его и так нельзя оправдать!
- Мой план дает нам всем возможность умереть, защищая Нэртаэйсхарн. Меня убьет мое заклинание. У всех остальных, включая тебя, будет выбор.
- Ты не хочешь жить? А твоя жена и…
- Зачем им живой мертвец?
- Тебе есть, зачем жить.
- С этим? – маг улыбнулся, - С таким может жить только он.
- Сколько мне придется ждать?
Торнэйс ответил не сразу, словно что-то подсчитывая:
- Полторы луны. Может, две, но не больше. Вытерпишь?
- Придется.
- Поговори с Советом, передай им мои слова. Если они примут это решение, я начну действовать.

Совет, среди участников которого не осталось ни одного, кто мог бы назвать себя живым, одобрил план королевского мага. По прошествии одной луны все, кто хотел защищать столицу королевства эльфов, собрались в Нэртаэйсхарне вместе со своими семьями: ведь женщины эльфов сражаются вместе с мужчинами. Остальные оставили свои дома и ушли под защиту скал и стен Аэ Фойррэ. Среди них была и Фэйнер, жена Торнэйса с их новорожденным сыном.
Через полторы луны кочевники, убедившиеся в том, что эльфы все-таки смертны и жаждущие отомстить за ужасную гибель своего отряда подошли к Нэртаэйсхарну.
Король эльфов Арвир Молния погиб, обессилев от творения заклинаний настолько, что не смог поднять щит, чтобы отразить удар. Всех, кто присутствовал на Совете, когда было решено принять помощь рыжего эльфа, постигла примерно такая же участь.
Торнэйсу удалось спеть свое заклинание, и Нэртаэйсхарн, чьи стены к тому времени были залиты кровью на высоту человеческого роста, а выше их окрашивали алым лучи заходящего солнца последнего дня осени, исчез. На его месте осталось только чистое побережье. Последним, что слышал Торнэйс, были звуки гитары и чей-то радостный смех. Кочевники, услышав его, покинули эти леса, и до сих пор не решаются появляться в этом странном и страшном месте.
Лишь Высшие Боги знают, что случилось с душами тех, кто преступил ими принятый закон ради него самого. Во всяком случае, в мир живущих не вернулся ни один из них.



“Elves are wonderful. They provoke wonder.
Elves are marvelous. They cause marvels.
Elves are fantastic. They create fantasies.
Elves are glamorous. They project glamor.
Elves are enchanting. They weave enchantment.
Elves are terrific. They beget terror.
The thing about words is that meanings can twist just like a snake, and if you want to find snakes look for them behind words that have changed their meaning.
No one ever said elves are nice.
Elves are bad.”

T Pratchett. Lords and Ladies

В голове Flёur, "Река времён"
Настроение творческое