Как вы помните, Ванёк не любил тёплое пиво. А любил он пиво холодное, производства местного, розлива свежего, цены маленькой, марки редкостной — "Жигулёвское" называется. А пятёрку балтику перестал любить, потому что оно было производства далёкого, розлива кислого, цены немеряной и разбодяженное бессовестно. Возможно, Жигулёвское тоже разводилось, даже скорее всего, потому что как это можно пиво-то совсем не бодяжить? Конечно, нельзя. За это он не очень приветствовал разливное, которое было в цене меньшей разницы, чем в проценте содержания воды по отношению к оригиналу; и покупал он пиво в бутылках.

Это, как обычно, присказка. А на самом деле, Ваньку нельзя было пиво больше. И меньше тоже, совсем нисколько нельзя. Потому что другой он стал. Снаружи — тот же, а физиология другая. Поэтому после работы он честно стоял и ждал трамвая, рядом с киоском, искоса наблюдая за камрадами, подходившими за различного рода прохладительными напитками. Ваньку тоже хотелось прохладительного напитка, причём вполне известного уже читателю рода. Пластмассовая бутафория под ничего не значащими названиями типа "Соса-Сола" или "Сприте" совершенно не вызывала у него слюноотделения. Потому что физиология такая стала.

Но трамвая долго не было...

Конечно, потом он подошёл, когда уже не нужен был, и Ванёк, сжимая в руках запотевшую бутылку своего любимого запретного прохладительного напитка, решил направиться куда глаза глядят.

Туда он и направился.

А когда пришёл, оказалось, что бутылки у него уже нет и бродит он по дорожкам в сквере возле Хоккайдо. Вообще-то, в понимании Ванька, сквер — это где деревья растут, но в понимании русско-японской дружбы, родившей Хоккайдо, сквер — это открытое место, где много травы. А деревьев не много, хотя и есть. В целом, Ванёк любил японцев. А в частности — не очень любил, особенно тех, кто соблюдал только внешнюю часть строгого японского духа, духа бусидо, не чуя вкуса истинной, эзотерической части. Ванёк часто хотел стать самураем, но у него никак не получалось.

О содеянном он не сожалел. Это он потом пожалеет, вечером, когда последствия начнутся. А сейчас... Сейчас ему было так хорошо, как только может быть человеку, заключённому в клетку из хилой плоти. Поллитра пива — теперь наркотик, наркотик сильный. Умножающий эйфорию до предельных высот. Поэтому и нельзя было.

И, выйдя из сквера Хоккайдо, он побрёл в сторону нагромождений Шевченковского жилмассива. О, розовая мечта! Редко он бывал здесь: чтобы не спугнуть, чтобы не опопсить. Дома из розового кирпича таяли под присмотром заходящего солнца, большие и маленькие, наваленные друг на друга непредсказуемой крепостью, соединённые лестницами и дорожками, перемежающиеся уютными тихими двориками... Спальный район, в самом центре, во двориках почти никого не было, над скамеечками и детскими площадками царило вечернее умиротворение. Он подумал, что в этом месте должны жить самые прекрасные люди. Ведь здесь так хорошо!

Ванёк очень-очень хотел жить здесь. И тем больше он сокрушался, зная, что его родителям предлагали здесь квартиру, но выбор был сделан в пользу Академгородка. Он, конечно, не мог с уверенностью знать, как бы оно было, если бы; но жить здесь — стало его розовой мечтой, такой же, как ровные и аккуратные кирпичи этих зданий.

Ванёк прекрасно знал, что он никогда не будет жить красиво. Никогда не будет получать много денег, не купит машину, не будет ездить за границу. Потому что он знает мало способов зарабатывать много, живя в ладу со своей совестью. Но даже если бы и был такой способ — деньги развращают, охлаждают сердца лучших людей, и он бы не хотел попасть в такое искушение. Жить в красивой квартире — вон в той, например, жениться на красивой девушке, воспитать ухоженных розовощёких детей, красиво одеть их и отправить в элитную школу, доказывая им с детства, что они — избранные на этой планете, научив их подниматься по чужим головам, самим по себе, во славе и успехе, втаптывая в грязь, сравнивая с землёй серых ничтожеств. Встречать по одёжке, провожать по кошельку.

Нет, Ванёк не хотел этого. Быть может, ещё свежо было желание, необъяснимая тоска пить кока-колу по утрам и фруктовое молоко — по вечерам, смотреть DVD по шести колонкам на огромном экране, спать на широкой кровати с цветными простынями, сидеть за самым мощным компьютером и читать цветные журналы, выбирая по каталогам последние достижения технической мысли, завалив розовой мечтой дом до краёв. Он ещё помнил прикосновения босой ступни к мягкому ковровому покрытию. Ещё помнил удушающую красоту летнего ресторана. Но нет... Он знал, что это всё закончится так же, как и сегодняшнее пиво, и поздний вечер принесёт расплату за искуственную эйфорию золотого напитка.

Очень хотелось продолжить по второй, но там, где нет ни имён, ни званий, ни вещей, и одно имя у каждого — Человек, там были новые друзья, и он не мог, не мог огорчать их... больше. Его дорога — туда, и это очень длинная дорога, босиком, по острому щебню.

Низко опустив голову, словно двоешник, исправивший тройку на пятёрку, словно нерадивый работник, подставивший халтурой своих сослуживцев, словно гордый Икар, подпаливший крылья, Ванёк исчезал с Шевченковского массива, двигался вдоль Кирова, изучал неровности асфальта под ногами. В ушах звучал шум машин и далёкая музыка.

А позади, охваченная пламенем заката, тлела его розовая мечта.