В этот светлый день Ванёк спустился, даже вернее, скатился с горки и оказался перед самой Новосибирской ГЭС. Чайки облепили прибрежные камни, иные же носились под голубым, почти безоблачным небом. Солнце перекатилось за полдень и начало уже утомляться. Рыбаки... Да, рыбаки стояли поодиночке, реже кучкой вдоль берега с длинными-предлинными лесками. Кроме них, здесь не было никого, это было целиком их царство. Наверняка по эту сторону ГЭС нельзя было купаться.

Снова он побрёл вдоль берега, где был так безмерно счастлив. Наверное, если бы песок сохранил прошлогодние отпечатки, то он шагал бы след-в-след. И только плеск волн, только крики чаек... Было нежарко, просто тепло. Даже ветерок немного. Пахло рыбой. Обычным движением Ванёк потёр нос.

Ванёк был один, один, совсем один. Но плохо было не это, а то, что ему от этого не было плохо. Ему было хорошо. Он настолько привык к одиночеству, как, наверное, и к поломанному зубу мудрости, далеко слева, на верхней десне. Сначала всё лизал его языком, а потом свыкся. Ему не было больно. Он начал бояться, что он становится одним из этих... которые не чувствуют боли... Он даже сглотнул.

Его мучала странная двойственность, или как он любил это называть, дихотомия: с одной стороны, он не хотел себя отягощять случайными подругами, этим он был слишком сыт, чтобы понимать, что это — странная и общепринятая глупость, если не сказать большего. От одиночества, от безысходности, из страха быть ненужным вступают люди в беспорядочные отношения, в браки — из страха потерять. Потерять то, что не нужно, что и не находили, что им не принадлежит. Но у Ванька исчез страх быть ненужным, как и боязнь быть одному. Нет ничего страшного быть потерянным для людей и бесполезным для них — куда как страшнее, и, на самом деле, настоящая причина страхов — потерять себя, стать ненужным самому себе, своему человеческому духу, божеской своей совести. И всё же, у Ваньковской дихотомии была и другая сторона: одиночество и осознание бессилия, бесполезности, тщетности существования для него слились воедино — в мысли, что пока он — только половинка, оторванная частичка, и покуда так — его жизнь действительно лишена своего полного смысла.

Блаженны те, думал Ванёк, кто соединился снова. Блаженны нашедшие, снова целые, они могут жить по-настоящему.

Блаженны те, кто не ищет половинку. Блаженны неведающие, что такое настоящая любовь, что за брак такой, на небесах заключаемый. Они могут жить и так, жить — и всё тут... Или и их зовёт пока неведомая им сила, которую они пытаются унять, метаясь из стороны в сторону, приобретая деньги и власть и не могущие на том успокоиться?..

Блаженны ищущие, которые не остановятся ни перед чем, ничем не смутятся, не падут духом в отчаянии, не обманутся видимостью... Блаженны, которые уже не могут иначе, не могут поодиночке... Ах, Ванёк мог, мог быть один сколько угодно! Но бытиё это похоже на чтение книги перед сном, когда уже слипаются глаза, и готов отдаться успокаивающей неге небытия сновидений, но сюжет читаемого всё же держит, и ты не можешь ни бодро вникнуть, ни спокойно спать.

И ещё подумал Ванёк, что блаженнее всех те, кто никогда не найдёт на земле свою половинку, чьи сужденные — на небесах, по ту сторону лазурной ткани. Встречаясь ночью, во сне, как счастливы они днём! Как светлы глаза этих людей, которые одиноки лишь внешне, всю жизнь, но всегда вдвоём в душе. Они живут две жизни, две жизни в одной, в одной — наполненной смыслом. Тихие, маленькие, добрые люди.

Ванёк был бы рад, если бы рыбак, или если бы чайка даже, прокричали бы ему, что он — один из тех, чьих половинок нет на земле. Хоть бы кто-нибудь оживил его, пробудил из летаргического полусония. Вздохнул бы Ванёк полной грудью, поднялся и начал жить. А пока он... Да, он — undead, не мёртвый, но и не живой, бродячая плоть, мятежный дух, что ищет, ищет... И нет ему покоя.

эти серые лица не внушают доверия
теперь я знаю, кому поёт певица Валерия
я готова на многое, я готова даже исправиться
упакуйте, отдайте меня стюардессам-красавицам

здравствуй небо, здравствуй море, облака...


Current music: Zемфира - Небомореоблака