Хотите честно? Она мне никогда не нравилась. Было в ней что-то, что раздражало меня до самого основания. Было даже какое-то соперничество что ли… Ревность. Как, знаете, если вы убеждены, что супружеская измена – это зло, так вы презираете все любовные треугольники. Как бы далеки не были вам эти люди, они все равно как будто оскорбляют лично вас, нарушают ваше мирозданье, ваше чувство справедливости. Вот также и она нарушала… Ее существование делало мир неправильным.

Мы не были знакомы, хотя наши дорожки постоянно пересекались. Как назло, как специально. Мы никогда не разговаривали, даже друг перед другом ни разу просто не стояли. Я наблюдала за ней издалека. Замечала ли она меня? Не знаю. Мне кажется, она всегда интересовалась только собой.

Понимаете, у меня есть принципы, понять меня не сложно. В детстве родители дарили мне книги. «Воскресенье» Толстого я прочла в 10 лет, «Братья Карамазовы» в 12. И оттуда, откуда-то оттуда формируется мой характер. Мне кажется, что человек должен быть терпелив, любить других, и ему надо поменьше думать о себе. Мне всегда хотелось избавиться от своего эгоизма, мне казалось, что я – это то, что загораживает самое главное. Терпение, отказ от своих желаний, вот что казалось мне достойным. А она… А она плевать хотела на терпение. Она считала, что ее желания – это главное. Она стояла насмерть. Каждый раз, когда мне казалось, что она начинала понимать, что она вставала на правильный путь, она выворачивалась и объявляла о своем «Я».

Однажды я рассказала Оле о том, что, когда В.С. изменил ей с какой-то студенткой филфака – о, это было неожиданно, согласна – она всю ночь металась по квартире и швыряла вещи в раскрытое окно.
Ведь это был для нее хороший урок, и даже проверка. Это было испытание. «Пойми, - говорила я Оле – их отношения были началом новой жизни. Она знала, что он ее любит. Она любила его. В этом был смысл. И вот, небольшое испытание для ее самолюбия – и все. Она все, все перечеркнула. Она не стала слушать, не стала спрашивать. «Прости, я просто не хочу больше встречаться». И до свиданья! Но ведь это неправильно. Она всегда идет на поводу у своего эгоизма, она ничего не хочет потерпеть».
«Она была девчонкой. Молодой, неопытной девчонкой, у которой произошло несчастье. Что ты требуешь от нее?» - ответила Оля. И тогда я впервые подумала, что, действительно, она просто девчонка, обычная девчонка, которая хочет быть счастливой.

Тогда я решила: мне ничего от нее не нужно. Она – это она, а я - это я. Каждый сам по себе и свободен поступать как ему кажется правильно.

Но почему же ее жизнь так волнует меня?! Как навязчивое кино, как привязавшаяся мелодия. Почему?!

Иногда она пропадала. Я не видела ее месяц, два, три. И со мной начинало что-то происходить. По ночам, во сне я слышала ее голос, он звал меня, как сирены зовут спокойных рыбаков в глубину, под воду, к затонувшим кораблям, полным пиратских сокровищ. Черт возьми, она продолжала влиять на мою жизнь, оставаясь невидимой. И мучила меня больше всего как раз в те минуты, когда я была спокойна и счастлива.

И раз за разом я уходила из теплого светлого места, как будто это она уводила меня за руку. Я так и вижу эту картинку – мы идем молча, как будто чужие, но плечом к плечу. Я - послушная и бездумная, как будто кто-то приклеил меня к ней. От моего собственного счастья меня уводит девчонка, которая хочет быть счастливой. Ее, конечно, не было там и тогда, это просто картинка, но она была.

А потом умер Димка.

А потом умер Димка. Он был исключением из всех – он общался с нами обеими. На похороны Димки она пришла. Сначала я увидела яркий карминовый лак на ее ногтях, а потом уже сосредоточенное несчастное лицо. Красные ногти мелькали перед моими глазами весь день. И мне стало интересно, а кого из нас Димка любил больше? Меня, оставшуюся его другом до конца, или ее, забывшую его и живущую новыми людьми. А может, он любил не нас, а тот причудливый аромат, который давали наши смешанные запахи…

После похорон я вышла за ней на улицу, она быстро удалялась, и тогда я изо всех сил крикнула в темноту: «А ты знаешь, как часто он тебя вспоминал? Ты знаешь, как нуждался в тебе?» Ее шаги замерли, и вдруг где-то, совсем рядом со мной, почти из меня, она заорала: «Пошла на хуй! Пошла ты на хуй! Мне нравится быть не правой! Я есть, потому что ты ненавидишь меня! Я есть, потому что я неправа!» Истеричка поганая. Сука. Господи, не могу писать. Задыхаюсь.

***

Я проснулась, утреннее солнце сквозь окна. Что-то снилось: хорошее, сказочное, как в детстве. Никуда не нужно спешить. Я оделась и вышла на улицу. К свежему воздуху. Все как будто остановилось, запахи лета, тепло. Просто пройдусь. Дом с огромным плакатом «Миру-мир!» Миру-мир. В доме дверь, на двери деревянная ручка– так и хочется подержаться. Что же мне снилось, какая то девушка. Или мама. Невозможно вспомнить, что-то хорошее.

Я подошла к двери дома, подержалась за ручку. Войду. Обычный подъезд, аккуратный. Кнопка лифта. Нажму. Шум приближающейся кабины. Любопытство как в детстве: что там? Лифт подъехал, двери скрипнули и медленно открылись. Отблески от внутренних зеркал кабины. Она! Она стоит в кабине. Прямо напротив меня и смотрит робко, выжидательно.

«Привет», - воскликнули мы в один голос и одновременно рассмеялись. Как все оказалось просто! Мы стояли друг перед другом и улыбались. Ее лицо, такое светлое, такое родное лицо. Привет. Я люблю тебя. Я тебя понимаю. Наконец мы познакомились, посмотрели друг другу в глаза. Привет, привет, привет. И вдруг…
Вдруг, из угла квадратного зазеркалья лифта раздалось хихиканье. А потом дурашливый голос пропел:
«А Димка уууумер, бе-бе-беее»
И снова захихикал.
Я замерла. Это был ее голос! Но нет! Вот она. Прямо передо мной. Также застыла и испуганными глазами смотрит в мои испуганные глаза.

Так мы и остались стоять, друг против друга, боясь оторваться от взаимного взгляда, повернуть голову и посмотреть на …

* * *
Журчал счастливый Димкин голос: «Котенька, какая же вы дуремарша. Вы же над всем готовы посмеяться, даже над святым, даже над моей смертью». Смех.

* * *

Потом тишина. И взрыв целого хора голосов.

* * *
Черт, это никогда не закончится.