30-07-2007 09:48 Рассказ. Окончание
начало
- А почему сорокопут решил, что он может стать страусом? - спросил кто-то из маленьких ребятишек.
- Может, Камари ответит тебе.
Все дети повернулись к Камари, которая не сразу, но ответила на вопрос мальчишки.
- Одно дело хотеть стать страусом, другое - знать то, что знает страус, - она продолжила, глядя мне в глаза.- Беда не в том, что сорокопут стремился узнать что-то новое. Плохо, что он думал, будто может стать страусом.
Наступила тишина, дети обдумывали ответ.
- Это так, Кориба?- спросил наконец Ндеми.
- Нет, - ответил я. - Узнав бы все, что знает страус, сорокопут тут же забыл бы о том, что он сорокопут. Вы должны всегда помнить, кто вы такие, и избыток знаний может заставить вас забыть об этом.
- Ты расскажешь нам другую историю? - спросила совсем маленькая девочка.
- Не сейчас, - я поднялся. - Но вечером, когда я приду в деревню, чтобы выпить помбе* и посмотреть на танцы, я, возможно, расскажу вам историю о большом слоне и маленьком мудром мальчике кикую. Неужели дома у вас нет никаких дел?
Дети разбежались, кто в дом, кто на пастбище, а я заглянул в хижину Джумы, чтобы дать ему мазь для суставов, которые всегда болели у него перед дождем. Потом зашел к Коиннаге и выпил с ним помбе, после чего обсудил деревенские дела с Советом старейшин. И, наконец, поднялся к себе, чтобы немного поспать, благо дождь мог пойти лишь через несколько часов.
Камари уже поджидала меня. Она собрала хворост, наполнила все бурдюки водой и, когда я вошел во двор, насыпала зерно в кормушки моих коз.
- Как провела день твоя птица? - спросил я, взглянув на карликового сокола, клетка которого стояла в тени хижины.
- Он пьет, но ничего не ест, - в голосе ее слышалась тревога. - И все время смотрит в небо.
- Наверное, самое важное для него не еда, а что-то другое.
- Я все сделала, Кориба. Могу я идти домой?
Я кивнул, и она ушла, когда я расстилал одеяло в хижине.
Следующую неделю она приходила дважды в день, утром и после полудня. Затем, на восьмой день, со слезами на глазах она сообщила мне, что ее сокол умер.
- Я же предупреждал тебя, что так оно и будет, - мягко заметил я. - Птица, парившая в вышине, на земле жить не сможет.
- Все птицы умирают, если не могут больше летать? - спросила она.
- Большинство, да. Некоторым нравится безопасность клетки, но большинство умирает от разбитого сердца, ибо, коснувшись неба, они не могут смириться с тем, что их лишили возможности летать.
- Зачем же тогда мы мастерим клетки, если птичкам в них плохо?
- Потому что они скрашивают жизнь нам, - ответил я.
Она помолчала, прежде чем продолжить.
- Я сдержу слово и буду прибираться у тебя в хижине и на дворе, носить тебе хворост и воду, хотя моя птица и умерла.
Я кивнул.
- Так мы и договаривались.
Три последующие недели она приходила дважды в день. Затем, в полдень двадцать девятого дня, после того, как она закончила утренние труды и вернулась домой, ко мне пожаловал Нжоро, ее отец.
- Джамбо, Кориба, приветствовал он меня, на лице его читалась тревога.
- Джамбо, Нжоро, ответил я, не вставая с земли. Почему ты пришел ко мне?
- Я бедняк, Кориба, Нжоро присел на корточки напротив меня. У меня только одна жена, и она не родила мне сыновей, только двух дочек. Земли у меня не так много, как у моих соседей, и в прошлом году гиены задрали трех моих коров.
Я не мог понять, к чему он клонит, а потому просто смотрел на него, ожидая продолжения.
- При всей моей бедности утешало меня одно мысль о выкупе, который я получу за каждую из дочерей-невест, он запнулся. Я всегда следовал нашим традициям. И заслужил право на обеспеченную старость.
- И я того же мнения.
- Тогда почему ты готовишь Камари в мундумугу? спросил он. Всем известно, что мундумугу дает обет безбрачия.
- Камари сказала тебе, что станет мундумугу?
Он покачал головой.
- Нет. Она не разговаривала ни со мной, ни с моей женой после того, как стала приходить к тебе.
- Тогда ты ошибаешься. Женщина не может стать мундумугу. С чего ты взял, что я готовлю ее себе на смену?
Он порылся в складках набедренной повязки и вытащил пластину воска c записями, нацарапанными углем:
Я КАМАРИ
МНЕ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ
Я ДЕВОЧКА
- Это написанные предложения, в голосе звучал укор. Женщины не умеют писать. Писать могут только мундумугу и великие вожди, такие как Коиннага.
- Оставь это мне, Нжоро, я взял у него пластину, и пришли сюда Камари.
- У нее есть дела по дому.
- Пусть немедленно идет сюда.
Вздохнув, он кивнул.
- Я пришлю ее, Кориба, он помолчал. Ты уверен, что она не станет мундумугу?
- Даю тебе слово, и я поплевал на ладони, чтобы доказать свою искренность.
Облегченно вздохнув, он отбыл, а несколько минут спустя прибежала Камари.
- Джамбо, Кориба.
- Джамбо, Камари. Я очень тобой недоволен.
- Разве я собрала сегодня мало хвороста? спросила она.
- Хвороста ты собрала, сколько нужно.
- Разве бурдюки не наполнены водой?
- Бурдюки наполнены водой.
- Так в чем же я провинилась? она оттолкнула одну из моих коз, которая тыркнулась носом в ее ладонь.
- Ты нарушила данное мне обещание.
- Это неправда. Я прихожу сюда дважды в день, хотя птичка и умерла.
- Ты обещала больше не заглядывать в книгу.
- Я не заглядывала в книгу с того дня, как ты запретил мне это делать.
- Тогда объясни, что это такое? я протянул ей восковую пластину.
- Нечего тут объяснять, она пожала плечами. Это писала я.
- Если ты не заглядывала в книги, то как ты могла научиться писать?
- С помощью твоего магического ящика. Ты не запрещал мне заглядывать в него.
- Моего магического ящика? нахмурился я.
- Ящика, который оживает и светится многими цветами.
- Ты говоришь о моем компьютере? удивился я.
- Это твой магический ящик, повторила Камари.
- И он научил тебя читать и писать?
- Я научилась сама... но только чуть-чуть, печально ответила Камари. Я словно сорокопут в твоей истории... Я не так умна, как мне это казалось. Читать и писать очень трудно.
- Я говорил, что тебе нельзя учиться читать, я с трудом подавил желание похвалить ее за столь выдающееся достижение. Но как я мог хвалить ту, которая нарушила закон?
Камари покачала головой.
- Ты сказал, что я не должна заглядывать в твои книги.
- Я говорил тебе, что женщинам не положено читать. Ты ослушалась меня. За это ты будешь наказана, я выдержал паузу. Ты будешь прибираться у меня еще три месяца, и ты должна принести мне двух зайцев и двух мышей, которых ты поймаешь сама. Ты меня поняла?
- Я поняла.
А теперь пойдем в мою хижину и ты, возможно, поймешь кое-что еще.
- Она последовала за мной в хижину.
- Компьютер, начать работу, приказал я.
- К работе готов, ответил механический голос компьютера.
- Компьютер, осмотри хижину и скажи, кто стоит рядом со мной.
- На мгновение сверкнули линзы сканнера.
- Девочка, Камари ва Нжоро, стоит рядом с тобой, ответил компьютер.
- Ты узнаешь ее, если увидишь вновь?
- Да.
- Теперь слушай Безусловный приказ. Никогда более не говори с Камари ва Нжоро ни на одном известном тебе языке.
- Приказ понят и занесен в память, ответил компьютер.
- Выключайся, и я повернулся к Камари. Ты понимаешь, что я сделал, Камари?
- Да, но это несправедливо. Я не нарушала данного тебе обещания.
- Закон гласит, что женщины не должны читать, и ты его нарушила. Больше тебе это не удастся. Возвращайся домой.
Она ушла с гордо поднятой головой, а я занялся своими делами, объяснил мальчикам, готовящимся к церемонии обрезания, как разрисовывать тела, прочитал заклинание, отгоняющее злых духов во дворе старого Сибаки (он нашел там кучку дерьма, оставленного гиеной, верный признак присутствия тахи*), дал команду Эс-тэ-о вновь изменить орбиту, чтобы принести прохладу на западную равнину.
К тому времени, когда я вернулся к себе, Камари уже побывала у меня и ушла вновь, прибрав и дом, и двор. Следующие два месяца жизнь в деревне шла своим чередом. Крестьяне собрали урожай, Коиннага взял себе еще одну жену, и два дня деревня гуляла, отмечая свадьбу танцами и обильными возлияниями. Прошли дожди, родилось трое детей. Даже Совет по делам Утопий, которому не нравился наш обычай оставлять старых и увечных гиенам, не докучал нам. Каждое полнолуние я приносил в жертву корову, не просто козу, большую, толстую корову, благодаря Нгайи за Его щедрость, ибо Его заботами Киринияга превращалась в рай.
В эти дни я редко видел Камари. Она приходила по утрам, когда я спускался в деревню, разбрасывал кости, дабы определить, какая будет погода, и после полудня, когда я обходил больных и беседовал со старейшинами, но я всегда знал, что она приходила ко мне, ибо мои дом и двор содержались в идеальном порядке, у костра лежала куча хвороста, а бурдюки были наполнены водой.
Но однажды, после второго полнолуния, вернувшись к себе после беседы с Коиннагой (мы обсуждали, как лучше решить вопрос о спорном участке земли), войдя в хижину, я нашел компьютер включенным. Экран покрывали странные символы. В университетах Англии и Америки я выучил английский, французский и испанский, разумеется, я знал язык кикую и суахили, но эти символы представляли собой неизвестный мне язык и не являлись математическими формулами, хотя среди символов встречались и цифры.
- Компьютер, помнится, я выключил тебя утром, я нахмурился. Почему у тебя светится экран?
- Меня включила Камари.
- И забыла выключить, когда уходила?
- Совершенно верно.
- Так я и подумал, мрачно кивнул я. Она включает тебя каждый день?
- Да.
- Разве ты не получил от меня Безусловный приказ не общаться с ней ни на одном известном тебе языке? удивился я.
- Получил, Кориба.
- Как ты можешь объяснить неповиновение моему приказу?
- Я не мог не повиноваться тебе, Кориба, ответил компьютер. В соответствии с моей программой Безусловный приказ обязателен для исполнения.
- А что тогда я вижу на экране?
- Это язык Камари, ответил компьютер. Он отличен от одной тысячи семисот тридцати двух языков и диалектов, хранящихся в моем банке данных, а потому не подпадает под отданный тобой приказ.
- Ты создал этот язык?
- Нет, Кориба. Его создала Камари.
- Это настоящий язык? Ты способен понять его?
- Это настоящий язык. Я могу его понять.
- Если она задает тебе вопрос на языке Камари, ты можешь ответить на него?
- Да, если вопрос достаточно прост. У этого языка очень ограниченные возможности.
- А если для ответа требуется перевести какую-то фразу с любого известного тебе языка на язык Камари, будет ли это нарушением моего приказа?
- Нет, Кориба, не будет.
- Ты отвечал на вопросы, которые задавала Камари?
- Да, Кориба, отвечал.
- Понятно... Слушай новый приказ... А впрочем, подожди...
Я склонил голову, глубоко задумавшись. Камари не просто умна, она, похоже, гениальна. Она не только сама научилась читать и писать, но создала связный и логичный язык, который понимал компьютер. И не просто понимал, но и мог формулировать в нем ответы. Я отдавал приказы, но она каждый раз находила способ обойти их, не выказывая прямого неповиновения. Причем делала это не со злобы, а из желания учиться, что само по себе заслуживало похвалы. Это была, как говорится, одна сторона медали.
А на другой лежала угроза социальному порядку, который мы с таким упорством строили на Киринияге. Мужчины и женщины осознавали лежащую на них ответственность и знали, что можно, а чего нельзя. Нгайи дал масаи копье, Он дал вакамба лук со стрелами, Он дал европейцам автомобиль и печатный станок, но кикую Он дал лопату и плодородную землю, лежащую вокруг священного фигового дерева, растущего на склонах Киринияги.
Когда-то, много лет тому назад, мы жили в полной гармонии с землей. Потом пришло печатное слово. Сначала оно превратило нас в рабов, затем в христиан, наконец, в солдат, фабричных рабочих, ремесленников и политиков. Кикую стали теми, кем не должны были быть. Такое уже случалось, а значит, могло повториться вновь.
Мы прилетели на Кириниягу, чтобы создать идеальное общество кикую, утопию кикую. Могла ли одна одаренная девочка нести в себе семена уничтожения нашего общества? Полной уверенности у меня не было, но я знал наверняка, что дети вырастают, становятся взрослыми. Превращаются в Иисуса, Магомета, Джомо Кениату... но ведь детьми были и Типпо Тиб, один из самых жестоких рабовладельцев, и Иди Амин, мясник собственного народа. Или, что случалось чаще, из них вырастали такие, как Фридрих Ницше и Карл Маркс*, талантливейшие люди, чьи идеи стали руководящими для менее талантливых, менее способных. Должен ли я стоять в стороне и надеяться, что она окажет благотворное влияние на наше общество, когда вся история человечества говорит о куда большей вероятности обратного результата?
Решение было болезненным, но не таким уж трудным для меня.
- Компьютер, отдаю тебе новый Безоговорочный приказ, заменяющий собой мою прежнюю директиву. Я полностью запрещаю тебе общение с Камари. Если она включит тебя, ты должен сказать ей, что Кориба запретил тебе контактировать с ней, после чего немедленно отключиться. Это ясно?
- Приказ понят и занесен в память.
- Отлично. А теперь прекрати работу.
Вернувшись из деревни следующим утром, я нашел бурдюки пустыми, одеяла непросушенными, а двор в козьем помете.
Среди кикую нет человека, могущественнее мундумугу, но и он не лишен сострадания. Я решил простить детскую выходку Камари, а потому не зашел к ее отцу и не приказал другим детям не общаться с ней.
Она не пришла и днем. Я это знал, потому что дожидался Камари, сидя у хижины, чтобы объяснить ей мое решение. Когда же начали сгущаться сумерки, я послал за мальчиком, Ндеми, чтобы тот наполнил бурдюки водой и подмел двор. Хотя это и считалось женской работой, он не решился противоречить мундумугу, но каждым движением выдавал презрение, которое испытывал к тому, чем его заставили заниматься.
По прошествии еще двух дней, когда Камари так и не появилась, я вызвал ее отца, Нжоро.
- Камари нарушила данное мне слово. Если она не подметет мой двор сегодня, мне придется наложить на нее заклятье.
Он изумленно воззрился на меня.
- Она говорит, что ты уже наложил на нее заклятье, Кориба. Я хотел спросить тебя, должны ли мы выгнать ее со двора.
Я покачал головой.
- Нет, выгонять ее не нужно. Я еще не наложил на нее заклятья, но она должна прийти сюда сегодня.
- Не знаю, хватит ли у нее сил, покачал головой Нжоро. Три дня она не ест и не пьет, лишь сидит в хижине моей жены, уставившись в одну точку, он запнулся. Кто-то наложил на нее заклятье. Если это не ты, возможно, тебе удастся снять его.
- Она не ест и не пьет три дня? повторил я.
Он кивнул.
- Я поговорю с ней.
Поднявшись, я последовал за ним к деревне. Когда мы пришли на его двор, он подвел меня к хижине своей жены, вызвал из нее встревоженную мать Камари. Я вошел в хижину, а они остались во дворе. Камари сидела у стены, подтянув колени к подбородку, обхватив руками тощие ноги.
- Джамбо, Камари, поздоровался я.
Она вскинула на меня глаза, но ничего не ответила.
- Твоя мать тревожится за тебя, твой отец говорит, что ты три дня не ешь и не пьешь.
Молчание.
- Послушай меня, Камари. Я принял решение во благо Киринияги и менять его не буду. Как женщина племени кикую ты должна жить, как требуют того наши традиции, я выдержал паузу. Однако, и кикую, и Совет по делам Утопий учитывают мнение каждого человека. Любой член нашего общества может покинуть Кириниягу, если будет на то его желание. Согласно договору, который мы подписали, принимая во владение эту планету, тебе надо лишь зайти на территорию, называемую Небеса, и космолет Службы технического обслуживания заберет тебя и доставит в указанное тобою место.
- Я не знаю никаких мест, кроме Киринияги, ответила она. Где я буду выбирать новый дом, если мне запрещено узнавать, как живут люди в других местах?
Не знаю, признался я.
- Я не хочу покидать Кириниягу! продолжала она. Тут мой дом. Тут живет мой народ. Я кикую, не масаи, не европейка. Я хочу рожать детей своему мужу, работать на его поле. Я буду собирать хворост для очага, готовить ему пищу, ткать полотно для его одежды. Я уйду из дома моих родителей и буду жить в семье мужа. Я сделаю это с радостью, Кориба, если ты только позволишь мне научиться читать и писать.
- Не могу, с грустью ответил я.
- Но почему?
- Кто самый мудрый из знакомых тебе людей, Камари?
- В деревне нет мудрее мундумугу.
- Тогда ты должна довериться моей мудрости.
- Но я чувствую себя, как карликовый сокол, она всхлипнула. Он провел жизнь, мечтая о том, как будет парить в облаках. Я мечтаю увидеть слова на экране компьютера.
- С соколом у тебя нет ничего общего, возразил я. Сломанное крыло помешало ему быть таким, как создал его Нгайи. Тебе же не дают стать той, кем быть не положено.
- Ты не злой человек, Кориба, с достоинством ответила она. Но ты не прав.
- Даже если и так, тебе придется с этим смириться.
- Но ты просишь смириться с этим меня, и это преступно.
- Если ты вновь назовешь меня преступником, сурово молвил я, ибо никому не дозволено так говорить с мундумугу, я наложу на тебя заклятие.
- Да что еще ты можешь сделать со мной? с горечью спросила она.
- Я могу превратить тебя в гиену, трусливую поедательницу человеческой плоти, что бродит в ночи. Я могу наполнить твой живот шипами, и каждое движение будет причинять тебе невыносимую боль.
- Ты всего лишь человек и уже сделал самое худшее, тяжело вздохнула Камари.
- Чтобы больше я этого не слышал! повысил я голос. Приказываю тебе есть и пить все, что принесет тебе твоя мать, а с завтрашнего дня ты должна снова прибирать мой дом.
- Я вышел из хижины и велел матери Камари принести ей банановое пюре и воды. Затем заглянул на поле старого Бенимы. Буйвол изрядно попортил ему посевы, и я принес в жертву козла, чтобы изгнать злого духа, поселившегося на его земле.
Покончив с этим, я отправился к Коиннаге. Вождь угостил меня свежесваренным помбе и пожаловался на Кибо, свою последнюю жену. Она спелась с Суми, его второй женой, и теперь они строят козни Вамби, его старшей жене.
- Ты всегда можешь развестись с ней и вернуть ее в родительский дом, заметил я.
- Она стоила мне двадцать коров и пять коз! воскликнул Коиннага. Ее семья вернет мне скот?
- Разумеется, нет.
- Тогда я не отправлю ее к родителям.
- Как тебе будет угодно, я пожал плечами.
- Кроме того, она очень сильная и красивая, продолжал он. Мне лишь хотелось бы, чтобы она прекратила ссориться с Вамби.
- А из-за чего они ссорятся?
- Из-за всего. Кто принесет воду, кто заштопает мою одежду, кто починит кровлю моей хижины, он помолчал. Они даже спорят, в чью хижину я должен прийти ночью, как будто не мне принадлежит право выбора.
- А насчет идей они не спорят? спросил я.
- Идей?
- Какие можно почерпнуть из книг.
Коиннага рассмеялся.
- Это же женщины, Кориба. Зачем им идеи? вновь он помолчал. Честно говоря, нужны ли они нам всем?
- Не знаю, уклончиво ответил я. Спрашиваю из любопытства.
- Ты чем-то встревожен, отметил он.
- Должно быть, виной тому помбе. Я старик, а напиток, похоже, слишком крепкий.
- А все потому, что Кибо не слушает, когда Вамби говорит ей, как варить помбе. Наверное, мне следует отослать ее, он посмотрел на Кибо, прошедшую мимо с вязанкой хвороста на молодой, сильной спине. Но она так молода и красива, внезапно взгляд его обратился к деревне. Ага! Старый Сибаки наконец-то умер.
- Откуда ты знаешь? спросил я.
Он указал на поднимающийся к небу столб дыма.
- Вон жгут его хижину.
Я проследил за его взглядом.
- Это не хижина Сибаки. Его двор западнее.
- Кто же еще из стариков мог умереть в нашей деревне? вопросил Коиннага.
И внезапно меня осенило: умерла Камари. Я поверил в это безоговорочно, как и в то, что Нгайи восседает на золотом троне на вершине священной горы.
Быстрым шагом направился я к бома Нжоро. Когда я пришел, мать Камари, ее сестра и бабушка уже пели погребальную песнь. По их щекам катились слезы.
- Что случилось? спросил я у Нжоро.
- Почему ты спрашиваешь, когда ты сам погубил ее? с горечью ответил тот.
- Я ее не губил.
- Разве этим утром ты не грозил наложить на нее заклятье? не унимался Нжоро. Вот ты его и наложил, и теперь она мертва, а у меня осталась только одна дочь, за которую я могу получить выкуп. И мне пришлось сжечь хижину Камари.
- Кончай долдонить о выкупах и хижинах и скажи, что случилось, иначе ты узнаешь, что такое проклятие мундумугу.
- Она повесилась в хижине на полосе буйволиной кожи.
На дворе Нжоро появились пять соседских женщин и присоединились к погребальной песне.
- Она повесилась в своей хижине? повторил я.
Нжоро кивнул.
- Она могла бы повеситься на дереве, чтобы не осквернять хижину. Тогда я мог бы и не сжигать ее.
- Помолчи! рявкнул я, стараясь понять, почему все так вышло.
- Она была хорошей дочерью, Нжоро не желал молчать. Почему ты проклял ее, Кориба?
- Я ее не проклинал, ответил я, и не было у меня уверенности в том, что это правда. Я лишь хотел ее спасти.
- Так кто же оказался сильнее тебя? в испуге спросил Нжоро.
- Она нарушила закон Нгайи.
- И Нгайи покарал ее! Нжоро схватился за голову. На кого из членов моей семьи падет Его следующий удар?
- Вы все в безопасности. Закон нарушила одна Камари.
- Я бедняк, смиренно молвил Нжоро, а теперь стал еще беднее. Сколько я должен заплатить тебе, чтобы ты уговорил Нгайи простить душу Камари и забрать ее к себе?
- Я попрошу Его вне зависимости от того, заплатишь ты мне или нет.
- Так ты не будешь брать с меня платы?
- Не буду.
- Благодарю тебя, Кориба! просиял Нжоро.
Я стоял и смотрел на пылающую хижину, отгоняя от себя мысли о девочке, чье тело превращалось сейчас в пепел.
- Кориба? прервал молчание Нжоро.
- Что еще? раздраженно вырвалось у меня.
- Мы не знаем, что делать с полоской буйволиной кожи, ибо на ней какие-то знаки и мы боялись сжечь ее. Теперь я знаю, что оставлены они Нгайи, а не тобой, и не смею даже прикоснуться к ней. Ты не заберешь эту полоску с собой?
- Какие знаки? О чем ты говоришь?
- Он взял меня за руку, и вдвоем мы обогнули пылающую хижину. На земле, в десяти метрах от входа, лежала полоска буйволиной кожи, на которой повесилась Камари. На ней я увидел те же странные символы, что светились на экране компьютера три дня тому назад.
Я наклонился и поднял полоску, повернулся к Нжоро.
- Если на твою землю действительно наложено заклятье, я унесу его с собой, взяв оставленные Нгайи знаки.
- Спасибо тебе, Кориба, в голосе Нжоро слышалось безмерное облегчение.
- Я должен помолиться Нгайи, я резко повернулся и зашагал к своей хижине.
Поднявшись на холм, я вошел в хижину.
- Компьютер, начать работу, скомандовал я.
- К работе готов.
Я поднес полоску буйволиной кожи к сканнеру.
- Ты узнаешь язык?
Линзы блеснули.
- Да, Кориба. Это язык Камари.
- Что здесь написано?
- Две строки стихотворения:
Ближе к вечеру вся деревня собралась на дворе Нжоро, женщины пели погребальную песню всю ночь и весь следующий день, но скоро о Камари забыли, потому что жизнь продолжалась, а она была всего лишь маленькой девочкой из племени кикую.
И с тех пор, натыкаясь на птиц со сломанным крылом, я пытаюсь их вылечить. Но они всегда умирают, и я хороню их рядом с пепелищем, на котором когда-то стояла хижина Камари.
В такие дни, когда я закапываю птиц в землю, я всегда думаю об этой девочке, сожалея о том, что я не простой крестьянин, пасущий скот и выращивающий урожай, а мундумугу, которому приходится держать ответ за последствия принятых им решений.
© Майк Резник
Перевел с англ. Дмитрий Вебер, 1996
- А почему сорокопут решил, что он может стать страусом? - спросил кто-то из маленьких ребятишек.
- Может, Камари ответит тебе.
Все дети повернулись к Камари, которая не сразу, но ответила на вопрос мальчишки.
- Одно дело хотеть стать страусом, другое - знать то, что знает страус, - она продолжила, глядя мне в глаза.- Беда не в том, что сорокопут стремился узнать что-то новое. Плохо, что он думал, будто может стать страусом.
Наступила тишина, дети обдумывали ответ.
- Это так, Кориба?- спросил наконец Ндеми.
- Нет, - ответил я. - Узнав бы все, что знает страус, сорокопут тут же забыл бы о том, что он сорокопут. Вы должны всегда помнить, кто вы такие, и избыток знаний может заставить вас забыть об этом.
- Ты расскажешь нам другую историю? - спросила совсем маленькая девочка.
- Не сейчас, - я поднялся. - Но вечером, когда я приду в деревню, чтобы выпить помбе* и посмотреть на танцы, я, возможно, расскажу вам историю о большом слоне и маленьком мудром мальчике кикую. Неужели дома у вас нет никаких дел?
Дети разбежались, кто в дом, кто на пастбище, а я заглянул в хижину Джумы, чтобы дать ему мазь для суставов, которые всегда болели у него перед дождем. Потом зашел к Коиннаге и выпил с ним помбе, после чего обсудил деревенские дела с Советом старейшин. И, наконец, поднялся к себе, чтобы немного поспать, благо дождь мог пойти лишь через несколько часов.
Камари уже поджидала меня. Она собрала хворост, наполнила все бурдюки водой и, когда я вошел во двор, насыпала зерно в кормушки моих коз.
- Как провела день твоя птица? - спросил я, взглянув на карликового сокола, клетка которого стояла в тени хижины.
- Он пьет, но ничего не ест, - в голосе ее слышалась тревога. - И все время смотрит в небо.
- Наверное, самое важное для него не еда, а что-то другое.
- Я все сделала, Кориба. Могу я идти домой?
Я кивнул, и она ушла, когда я расстилал одеяло в хижине.
Следующую неделю она приходила дважды в день, утром и после полудня. Затем, на восьмой день, со слезами на глазах она сообщила мне, что ее сокол умер.
- Я же предупреждал тебя, что так оно и будет, - мягко заметил я. - Птица, парившая в вышине, на земле жить не сможет.
- Все птицы умирают, если не могут больше летать? - спросила она.
- Большинство, да. Некоторым нравится безопасность клетки, но большинство умирает от разбитого сердца, ибо, коснувшись неба, они не могут смириться с тем, что их лишили возможности летать.
- Зачем же тогда мы мастерим клетки, если птичкам в них плохо?
- Потому что они скрашивают жизнь нам, - ответил я.
Она помолчала, прежде чем продолжить.
- Я сдержу слово и буду прибираться у тебя в хижине и на дворе, носить тебе хворост и воду, хотя моя птица и умерла.
Я кивнул.
- Так мы и договаривались.
Три последующие недели она приходила дважды в день. Затем, в полдень двадцать девятого дня, после того, как она закончила утренние труды и вернулась домой, ко мне пожаловал Нжоро, ее отец.
- Джамбо, Кориба, приветствовал он меня, на лице его читалась тревога.
- Джамбо, Нжоро, ответил я, не вставая с земли. Почему ты пришел ко мне?
- Я бедняк, Кориба, Нжоро присел на корточки напротив меня. У меня только одна жена, и она не родила мне сыновей, только двух дочек. Земли у меня не так много, как у моих соседей, и в прошлом году гиены задрали трех моих коров.
Я не мог понять, к чему он клонит, а потому просто смотрел на него, ожидая продолжения.
- При всей моей бедности утешало меня одно мысль о выкупе, который я получу за каждую из дочерей-невест, он запнулся. Я всегда следовал нашим традициям. И заслужил право на обеспеченную старость.
- И я того же мнения.
- Тогда почему ты готовишь Камари в мундумугу? спросил он. Всем известно, что мундумугу дает обет безбрачия.
- Камари сказала тебе, что станет мундумугу?
Он покачал головой.
- Нет. Она не разговаривала ни со мной, ни с моей женой после того, как стала приходить к тебе.
- Тогда ты ошибаешься. Женщина не может стать мундумугу. С чего ты взял, что я готовлю ее себе на смену?
Он порылся в складках набедренной повязки и вытащил пластину воска c записями, нацарапанными углем:
Я КАМАРИ
МНЕ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ
Я ДЕВОЧКА
- Это написанные предложения, в голосе звучал укор. Женщины не умеют писать. Писать могут только мундумугу и великие вожди, такие как Коиннага.
- Оставь это мне, Нжоро, я взял у него пластину, и пришли сюда Камари.
- У нее есть дела по дому.
- Пусть немедленно идет сюда.
Вздохнув, он кивнул.
- Я пришлю ее, Кориба, он помолчал. Ты уверен, что она не станет мундумугу?
- Даю тебе слово, и я поплевал на ладони, чтобы доказать свою искренность.
Облегченно вздохнув, он отбыл, а несколько минут спустя прибежала Камари.
- Джамбо, Кориба.
- Джамбо, Камари. Я очень тобой недоволен.
- Разве я собрала сегодня мало хвороста? спросила она.
- Хвороста ты собрала, сколько нужно.
- Разве бурдюки не наполнены водой?
- Бурдюки наполнены водой.
- Так в чем же я провинилась? она оттолкнула одну из моих коз, которая тыркнулась носом в ее ладонь.
- Ты нарушила данное мне обещание.
- Это неправда. Я прихожу сюда дважды в день, хотя птичка и умерла.
- Ты обещала больше не заглядывать в книгу.
- Я не заглядывала в книгу с того дня, как ты запретил мне это делать.
- Тогда объясни, что это такое? я протянул ей восковую пластину.
- Нечего тут объяснять, она пожала плечами. Это писала я.
- Если ты не заглядывала в книги, то как ты могла научиться писать?
- С помощью твоего магического ящика. Ты не запрещал мне заглядывать в него.
- Моего магического ящика? нахмурился я.
- Ящика, который оживает и светится многими цветами.
- Ты говоришь о моем компьютере? удивился я.
- Это твой магический ящик, повторила Камари.
- И он научил тебя читать и писать?
- Я научилась сама... но только чуть-чуть, печально ответила Камари. Я словно сорокопут в твоей истории... Я не так умна, как мне это казалось. Читать и писать очень трудно.
- Я говорил, что тебе нельзя учиться читать, я с трудом подавил желание похвалить ее за столь выдающееся достижение. Но как я мог хвалить ту, которая нарушила закон?
Камари покачала головой.
- Ты сказал, что я не должна заглядывать в твои книги.
- Я говорил тебе, что женщинам не положено читать. Ты ослушалась меня. За это ты будешь наказана, я выдержал паузу. Ты будешь прибираться у меня еще три месяца, и ты должна принести мне двух зайцев и двух мышей, которых ты поймаешь сама. Ты меня поняла?
- Я поняла.
А теперь пойдем в мою хижину и ты, возможно, поймешь кое-что еще.
- Она последовала за мной в хижину.
- Компьютер, начать работу, приказал я.
- К работе готов, ответил механический голос компьютера.
- Компьютер, осмотри хижину и скажи, кто стоит рядом со мной.
- На мгновение сверкнули линзы сканнера.
- Девочка, Камари ва Нжоро, стоит рядом с тобой, ответил компьютер.
- Ты узнаешь ее, если увидишь вновь?
- Да.
- Теперь слушай Безусловный приказ. Никогда более не говори с Камари ва Нжоро ни на одном известном тебе языке.
- Приказ понят и занесен в память, ответил компьютер.
- Выключайся, и я повернулся к Камари. Ты понимаешь, что я сделал, Камари?
- Да, но это несправедливо. Я не нарушала данного тебе обещания.
- Закон гласит, что женщины не должны читать, и ты его нарушила. Больше тебе это не удастся. Возвращайся домой.
Она ушла с гордо поднятой головой, а я занялся своими делами, объяснил мальчикам, готовящимся к церемонии обрезания, как разрисовывать тела, прочитал заклинание, отгоняющее злых духов во дворе старого Сибаки (он нашел там кучку дерьма, оставленного гиеной, верный признак присутствия тахи*), дал команду Эс-тэ-о вновь изменить орбиту, чтобы принести прохладу на западную равнину.
К тому времени, когда я вернулся к себе, Камари уже побывала у меня и ушла вновь, прибрав и дом, и двор. Следующие два месяца жизнь в деревне шла своим чередом. Крестьяне собрали урожай, Коиннага взял себе еще одну жену, и два дня деревня гуляла, отмечая свадьбу танцами и обильными возлияниями. Прошли дожди, родилось трое детей. Даже Совет по делам Утопий, которому не нравился наш обычай оставлять старых и увечных гиенам, не докучал нам. Каждое полнолуние я приносил в жертву корову, не просто козу, большую, толстую корову, благодаря Нгайи за Его щедрость, ибо Его заботами Киринияга превращалась в рай.
В эти дни я редко видел Камари. Она приходила по утрам, когда я спускался в деревню, разбрасывал кости, дабы определить, какая будет погода, и после полудня, когда я обходил больных и беседовал со старейшинами, но я всегда знал, что она приходила ко мне, ибо мои дом и двор содержались в идеальном порядке, у костра лежала куча хвороста, а бурдюки были наполнены водой.
Но однажды, после второго полнолуния, вернувшись к себе после беседы с Коиннагой (мы обсуждали, как лучше решить вопрос о спорном участке земли), войдя в хижину, я нашел компьютер включенным. Экран покрывали странные символы. В университетах Англии и Америки я выучил английский, французский и испанский, разумеется, я знал язык кикую и суахили, но эти символы представляли собой неизвестный мне язык и не являлись математическими формулами, хотя среди символов встречались и цифры.
- Компьютер, помнится, я выключил тебя утром, я нахмурился. Почему у тебя светится экран?
- Меня включила Камари.
- И забыла выключить, когда уходила?
- Совершенно верно.
- Так я и подумал, мрачно кивнул я. Она включает тебя каждый день?
- Да.
- Разве ты не получил от меня Безусловный приказ не общаться с ней ни на одном известном тебе языке? удивился я.
- Получил, Кориба.
- Как ты можешь объяснить неповиновение моему приказу?
- Я не мог не повиноваться тебе, Кориба, ответил компьютер. В соответствии с моей программой Безусловный приказ обязателен для исполнения.
- А что тогда я вижу на экране?
- Это язык Камари, ответил компьютер. Он отличен от одной тысячи семисот тридцати двух языков и диалектов, хранящихся в моем банке данных, а потому не подпадает под отданный тобой приказ.
- Ты создал этот язык?
- Нет, Кориба. Его создала Камари.
- Это настоящий язык? Ты способен понять его?
- Это настоящий язык. Я могу его понять.
- Если она задает тебе вопрос на языке Камари, ты можешь ответить на него?
- Да, если вопрос достаточно прост. У этого языка очень ограниченные возможности.
- А если для ответа требуется перевести какую-то фразу с любого известного тебе языка на язык Камари, будет ли это нарушением моего приказа?
- Нет, Кориба, не будет.
- Ты отвечал на вопросы, которые задавала Камари?
- Да, Кориба, отвечал.
- Понятно... Слушай новый приказ... А впрочем, подожди...
Я склонил голову, глубоко задумавшись. Камари не просто умна, она, похоже, гениальна. Она не только сама научилась читать и писать, но создала связный и логичный язык, который понимал компьютер. И не просто понимал, но и мог формулировать в нем ответы. Я отдавал приказы, но она каждый раз находила способ обойти их, не выказывая прямого неповиновения. Причем делала это не со злобы, а из желания учиться, что само по себе заслуживало похвалы. Это была, как говорится, одна сторона медали.
А на другой лежала угроза социальному порядку, который мы с таким упорством строили на Киринияге. Мужчины и женщины осознавали лежащую на них ответственность и знали, что можно, а чего нельзя. Нгайи дал масаи копье, Он дал вакамба лук со стрелами, Он дал европейцам автомобиль и печатный станок, но кикую Он дал лопату и плодородную землю, лежащую вокруг священного фигового дерева, растущего на склонах Киринияги.
Когда-то, много лет тому назад, мы жили в полной гармонии с землей. Потом пришло печатное слово. Сначала оно превратило нас в рабов, затем в христиан, наконец, в солдат, фабричных рабочих, ремесленников и политиков. Кикую стали теми, кем не должны были быть. Такое уже случалось, а значит, могло повториться вновь.
Мы прилетели на Кириниягу, чтобы создать идеальное общество кикую, утопию кикую. Могла ли одна одаренная девочка нести в себе семена уничтожения нашего общества? Полной уверенности у меня не было, но я знал наверняка, что дети вырастают, становятся взрослыми. Превращаются в Иисуса, Магомета, Джомо Кениату... но ведь детьми были и Типпо Тиб, один из самых жестоких рабовладельцев, и Иди Амин, мясник собственного народа. Или, что случалось чаще, из них вырастали такие, как Фридрих Ницше и Карл Маркс*, талантливейшие люди, чьи идеи стали руководящими для менее талантливых, менее способных. Должен ли я стоять в стороне и надеяться, что она окажет благотворное влияние на наше общество, когда вся история человечества говорит о куда большей вероятности обратного результата?
Решение было болезненным, но не таким уж трудным для меня.
- Компьютер, отдаю тебе новый Безоговорочный приказ, заменяющий собой мою прежнюю директиву. Я полностью запрещаю тебе общение с Камари. Если она включит тебя, ты должен сказать ей, что Кориба запретил тебе контактировать с ней, после чего немедленно отключиться. Это ясно?
- Приказ понят и занесен в память.
- Отлично. А теперь прекрати работу.
Вернувшись из деревни следующим утром, я нашел бурдюки пустыми, одеяла непросушенными, а двор в козьем помете.
Среди кикую нет человека, могущественнее мундумугу, но и он не лишен сострадания. Я решил простить детскую выходку Камари, а потому не зашел к ее отцу и не приказал другим детям не общаться с ней.
Она не пришла и днем. Я это знал, потому что дожидался Камари, сидя у хижины, чтобы объяснить ей мое решение. Когда же начали сгущаться сумерки, я послал за мальчиком, Ндеми, чтобы тот наполнил бурдюки водой и подмел двор. Хотя это и считалось женской работой, он не решился противоречить мундумугу, но каждым движением выдавал презрение, которое испытывал к тому, чем его заставили заниматься.
По прошествии еще двух дней, когда Камари так и не появилась, я вызвал ее отца, Нжоро.
- Камари нарушила данное мне слово. Если она не подметет мой двор сегодня, мне придется наложить на нее заклятье.
Он изумленно воззрился на меня.
- Она говорит, что ты уже наложил на нее заклятье, Кориба. Я хотел спросить тебя, должны ли мы выгнать ее со двора.
Я покачал головой.
- Нет, выгонять ее не нужно. Я еще не наложил на нее заклятья, но она должна прийти сюда сегодня.
- Не знаю, хватит ли у нее сил, покачал головой Нжоро. Три дня она не ест и не пьет, лишь сидит в хижине моей жены, уставившись в одну точку, он запнулся. Кто-то наложил на нее заклятье. Если это не ты, возможно, тебе удастся снять его.
- Она не ест и не пьет три дня? повторил я.
Он кивнул.
- Я поговорю с ней.
Поднявшись, я последовал за ним к деревне. Когда мы пришли на его двор, он подвел меня к хижине своей жены, вызвал из нее встревоженную мать Камари. Я вошел в хижину, а они остались во дворе. Камари сидела у стены, подтянув колени к подбородку, обхватив руками тощие ноги.
- Джамбо, Камари, поздоровался я.
Она вскинула на меня глаза, но ничего не ответила.
- Твоя мать тревожится за тебя, твой отец говорит, что ты три дня не ешь и не пьешь.
Молчание.
- Послушай меня, Камари. Я принял решение во благо Киринияги и менять его не буду. Как женщина племени кикую ты должна жить, как требуют того наши традиции, я выдержал паузу. Однако, и кикую, и Совет по делам Утопий учитывают мнение каждого человека. Любой член нашего общества может покинуть Кириниягу, если будет на то его желание. Согласно договору, который мы подписали, принимая во владение эту планету, тебе надо лишь зайти на территорию, называемую Небеса, и космолет Службы технического обслуживания заберет тебя и доставит в указанное тобою место.
- Я не знаю никаких мест, кроме Киринияги, ответила она. Где я буду выбирать новый дом, если мне запрещено узнавать, как живут люди в других местах?
Не знаю, признался я.
- Я не хочу покидать Кириниягу! продолжала она. Тут мой дом. Тут живет мой народ. Я кикую, не масаи, не европейка. Я хочу рожать детей своему мужу, работать на его поле. Я буду собирать хворост для очага, готовить ему пищу, ткать полотно для его одежды. Я уйду из дома моих родителей и буду жить в семье мужа. Я сделаю это с радостью, Кориба, если ты только позволишь мне научиться читать и писать.
- Не могу, с грустью ответил я.
- Но почему?
- Кто самый мудрый из знакомых тебе людей, Камари?
- В деревне нет мудрее мундумугу.
- Тогда ты должна довериться моей мудрости.
- Но я чувствую себя, как карликовый сокол, она всхлипнула. Он провел жизнь, мечтая о том, как будет парить в облаках. Я мечтаю увидеть слова на экране компьютера.
- С соколом у тебя нет ничего общего, возразил я. Сломанное крыло помешало ему быть таким, как создал его Нгайи. Тебе же не дают стать той, кем быть не положено.
- Ты не злой человек, Кориба, с достоинством ответила она. Но ты не прав.
- Даже если и так, тебе придется с этим смириться.
- Но ты просишь смириться с этим меня, и это преступно.
- Если ты вновь назовешь меня преступником, сурово молвил я, ибо никому не дозволено так говорить с мундумугу, я наложу на тебя заклятие.
- Да что еще ты можешь сделать со мной? с горечью спросила она.
- Я могу превратить тебя в гиену, трусливую поедательницу человеческой плоти, что бродит в ночи. Я могу наполнить твой живот шипами, и каждое движение будет причинять тебе невыносимую боль.
- Ты всего лишь человек и уже сделал самое худшее, тяжело вздохнула Камари.
- Чтобы больше я этого не слышал! повысил я голос. Приказываю тебе есть и пить все, что принесет тебе твоя мать, а с завтрашнего дня ты должна снова прибирать мой дом.
- Я вышел из хижины и велел матери Камари принести ей банановое пюре и воды. Затем заглянул на поле старого Бенимы. Буйвол изрядно попортил ему посевы, и я принес в жертву козла, чтобы изгнать злого духа, поселившегося на его земле.
Покончив с этим, я отправился к Коиннаге. Вождь угостил меня свежесваренным помбе и пожаловался на Кибо, свою последнюю жену. Она спелась с Суми, его второй женой, и теперь они строят козни Вамби, его старшей жене.
- Ты всегда можешь развестись с ней и вернуть ее в родительский дом, заметил я.
- Она стоила мне двадцать коров и пять коз! воскликнул Коиннага. Ее семья вернет мне скот?
- Разумеется, нет.
- Тогда я не отправлю ее к родителям.
- Как тебе будет угодно, я пожал плечами.
- Кроме того, она очень сильная и красивая, продолжал он. Мне лишь хотелось бы, чтобы она прекратила ссориться с Вамби.
- А из-за чего они ссорятся?
- Из-за всего. Кто принесет воду, кто заштопает мою одежду, кто починит кровлю моей хижины, он помолчал. Они даже спорят, в чью хижину я должен прийти ночью, как будто не мне принадлежит право выбора.
- А насчет идей они не спорят? спросил я.
- Идей?
- Какие можно почерпнуть из книг.
Коиннага рассмеялся.
- Это же женщины, Кориба. Зачем им идеи? вновь он помолчал. Честно говоря, нужны ли они нам всем?
- Не знаю, уклончиво ответил я. Спрашиваю из любопытства.
- Ты чем-то встревожен, отметил он.
- Должно быть, виной тому помбе. Я старик, а напиток, похоже, слишком крепкий.
- А все потому, что Кибо не слушает, когда Вамби говорит ей, как варить помбе. Наверное, мне следует отослать ее, он посмотрел на Кибо, прошедшую мимо с вязанкой хвороста на молодой, сильной спине. Но она так молода и красива, внезапно взгляд его обратился к деревне. Ага! Старый Сибаки наконец-то умер.
- Откуда ты знаешь? спросил я.
Он указал на поднимающийся к небу столб дыма.
- Вон жгут его хижину.
Я проследил за его взглядом.
- Это не хижина Сибаки. Его двор западнее.
- Кто же еще из стариков мог умереть в нашей деревне? вопросил Коиннага.
И внезапно меня осенило: умерла Камари. Я поверил в это безоговорочно, как и в то, что Нгайи восседает на золотом троне на вершине священной горы.
Быстрым шагом направился я к бома Нжоро. Когда я пришел, мать Камари, ее сестра и бабушка уже пели погребальную песнь. По их щекам катились слезы.
- Что случилось? спросил я у Нжоро.
- Почему ты спрашиваешь, когда ты сам погубил ее? с горечью ответил тот.
- Я ее не губил.
- Разве этим утром ты не грозил наложить на нее заклятье? не унимался Нжоро. Вот ты его и наложил, и теперь она мертва, а у меня осталась только одна дочь, за которую я могу получить выкуп. И мне пришлось сжечь хижину Камари.
- Кончай долдонить о выкупах и хижинах и скажи, что случилось, иначе ты узнаешь, что такое проклятие мундумугу.
- Она повесилась в хижине на полосе буйволиной кожи.
На дворе Нжоро появились пять соседских женщин и присоединились к погребальной песне.
- Она повесилась в своей хижине? повторил я.
Нжоро кивнул.
- Она могла бы повеситься на дереве, чтобы не осквернять хижину. Тогда я мог бы и не сжигать ее.
- Помолчи! рявкнул я, стараясь понять, почему все так вышло.
- Она была хорошей дочерью, Нжоро не желал молчать. Почему ты проклял ее, Кориба?
- Я ее не проклинал, ответил я, и не было у меня уверенности в том, что это правда. Я лишь хотел ее спасти.
- Так кто же оказался сильнее тебя? в испуге спросил Нжоро.
- Она нарушила закон Нгайи.
- И Нгайи покарал ее! Нжоро схватился за голову. На кого из членов моей семьи падет Его следующий удар?
- Вы все в безопасности. Закон нарушила одна Камари.
- Я бедняк, смиренно молвил Нжоро, а теперь стал еще беднее. Сколько я должен заплатить тебе, чтобы ты уговорил Нгайи простить душу Камари и забрать ее к себе?
- Я попрошу Его вне зависимости от того, заплатишь ты мне или нет.
- Так ты не будешь брать с меня платы?
- Не буду.
- Благодарю тебя, Кориба! просиял Нжоро.
Я стоял и смотрел на пылающую хижину, отгоняя от себя мысли о девочке, чье тело превращалось сейчас в пепел.
- Кориба? прервал молчание Нжоро.
- Что еще? раздраженно вырвалось у меня.
- Мы не знаем, что делать с полоской буйволиной кожи, ибо на ней какие-то знаки и мы боялись сжечь ее. Теперь я знаю, что оставлены они Нгайи, а не тобой, и не смею даже прикоснуться к ней. Ты не заберешь эту полоску с собой?
- Какие знаки? О чем ты говоришь?
- Он взял меня за руку, и вдвоем мы обогнули пылающую хижину. На земле, в десяти метрах от входа, лежала полоска буйволиной кожи, на которой повесилась Камари. На ней я увидел те же странные символы, что светились на экране компьютера три дня тому назад.
Я наклонился и поднял полоску, повернулся к Нжоро.
- Если на твою землю действительно наложено заклятье, я унесу его с собой, взяв оставленные Нгайи знаки.
- Спасибо тебе, Кориба, в голосе Нжоро слышалось безмерное облегчение.
- Я должен помолиться Нгайи, я резко повернулся и зашагал к своей хижине.
Поднявшись на холм, я вошел в хижину.
- Компьютер, начать работу, скомандовал я.
- К работе готов.
Я поднес полоску буйволиной кожи к сканнеру.
- Ты узнаешь язык?
Линзы блеснули.
- Да, Кориба. Это язык Камари.
- Что здесь написано?
- Две строки стихотворения:
Знаю я, почему не живут в клетке птицы,
Ибо, как и они, коснулась я неба...
Ибо, как и они, коснулась я неба...
Ближе к вечеру вся деревня собралась на дворе Нжоро, женщины пели погребальную песню всю ночь и весь следующий день, но скоро о Камари забыли, потому что жизнь продолжалась, а она была всего лишь маленькой девочкой из племени кикую.
И с тех пор, натыкаясь на птиц со сломанным крылом, я пытаюсь их вылечить. Но они всегда умирают, и я хороню их рядом с пепелищем, на котором когда-то стояла хижина Камари.
В такие дни, когда я закапываю птиц в землю, я всегда думаю об этой девочке, сожалея о том, что я не простой крестьянин, пасущий скот и выращивающий урожай, а мундумугу, которому приходится держать ответ за последствия принятых им решений.
© Майк Резник
Перевел с англ. Дмитрий Вебер, 1996
Группы: [ Культура ]
[ Человек аналоговый ]
Комментарии:
все равно хорошо, хоть и грустно
дваждырожденный
ЛюкА по другому не могло кончиться... И всё самое-самое в концовке.
Это ж почти про нас, про компьютерное поколение, для которого комп больше чем родители, друзья, и всё прочее.
Это ж почти про нас, про компьютерное поколение, для которого комп больше чем родители, друзья, и всё прочее.
Mikki Okkolo
для которого комп больше чем родители, друзья, и всё прочее.
Какая ерунда.
для которого комп больше чем родители, друзья, и всё прочее.
Какая ерунда.
Опытный ворчун
ну если считать виртуальные миры "небом", то наверное... но человек, который способен придумать новый язык, чтобы обойти один запрет, придумает как обойти прочие запреты или добиться их отмены...
Mikki Okkolo мне сдается там гораздо больше чем про компутер
дваждырожденный
ЛюкА безусловно.
ёбаный пиздец. Всё только..
[Print]
Duke