Проводница

— Денег проводники зарабатывают во сколько! — сказал второгодник-рецидивист Еремин и сделал жест рыбака, описывающего добычу.
Мы, желторотые студентики, слушали его, онемев от уважения. Среди нашей тоще-очкастой стаи Еремин смотрелся как танк среди трехколесных велосипедов, и мы не могли ему не верить.
— А где, ты говоришь, в проводники записывают? — не утерпела я.
Еремин поворотил сытый взгляд, вынул из моей руки сигарету и по-отечески затушил ее в пепельнице.
— А тебе, деточка, я не рекомендую работать по этой специальности. А то у тебя вера в человечество подточится.
Но адресок нужной конторы таки дал.
В связи с увеличением пассажиро-перевозок в летний сезон железная дорога охотно нанимала студентов на проводницкие должности. Чтобы получить направление на поезд, нужно было выстоять очередь к узкому, как амбразура, окошечку и сунуть в него паспорт. Пухлая ручка с истертым золотым кольцом забирала его и начинала листать. Если среди страниц обнаруживался червонец, проводника ставили на хлебный маршрут — куда-нибудь в Хабаровск, если двадцатипятирублевка — то на юга, а если в паспорт была вложена лишь справка из студенческой поликлиники, то его обладателя слали матом в неперспективный Северодвинск.

— Дурыща, — ласково пробасила моя напарница тетя Валя, пьяная и веселая богиня железных дорог. — Слухай сюды, щас я тебе повышение квалификации сделаю.
Под стук колес и бульканье водки в тети Валином горле, я познала все секреты проводницкого ремесла. Человеком она была добрым, щедрым и словоохотливым, и если ей давали вовремя опохмелиться, не утаивала ничего.
— Лучше всего было в Грузию ездить, — вспоминала тетя Валя, смахивая мутную ностальгическую слезу. — Там как абрыкосы поспеют, в кассах тут же кончаются билеты — ну, штоб не ездыл, кто не надо и ценные места в вагонах не занимал. Прыпрут мне, бывало, сто ящиков с абрыкосами, заставят все полки и денег насуют — штоб я была довольная. А к ящикам у них завсегда грузын прилагался — и тоже, понимаешь, с деньгами для чистосердечной благодарности. Начальник поезда идет — ему даст; ревизор идет — ему; мылыционер заглянет — и ему спасибо скажут. Такой уж грузыны хороший народ.
Потом у тети Вали не сложились отношения с окошком-амбразурой и ее лишили абрикосовых привилегий. Но и по пути в Северодвинск мы с ней ухитрялись заколачивать нехилые бабки. Главным источником дохода были «зайцы». С билетами в те дефицитные времена всегда были проблемы и потому пассажиры шли на поклон к проводникам и слезно умоляли провезти их хоть на багажной полке. Ну мы и возили — за деньги, разумеется.
Если в поезд заходили ревизоры, один из проводников оставался заговаривать им зубы, а второй бежал в соседний вагон предупреждать коллег. Сигнал тревоги распространялся по составу, как огонь по бикфордову шнуру, и «зайцев» в спешном порядке начинали прятать: кого в туалетах запирали, кого выпинывали в вагон-ресторан, кому за небольшую денюшку продавали использованные билеты с прошлого рейса.
Впрочем, если «зайца» ловили, то особой беды не было. Ревизорская совесть, как правило, усыплялась одним из двух снотворных — либо водкой, либо взяткой.
Еще одним источником проводницкого дохода были бутылки. С вагона собиралось иногда по 10 мешков. В Москве к перрону заранее подъезжали некие темные личности и забирали нашу стеклотару. Бутылка в приемных пунктах шла по 20 копеек, а темные личности брали ее у нас по 15. И все были счастливы.
Вообще меня поражали обороты нелегальной коммерции при железной дороге. Сахар, который мы выдавали пассажирам, был фирменным, железнодорожным. Но при этом — сворованным непосредственно с завода и перепроданным нам за полцены. Обертка на месте, качество то, что надо — ни один ревизор не придерется. То же самое было с чаем.
Если выпадал рейс на Дальний Восток, то мы заставляли все служебное купе яйцами и все той же самой водкой. Половина яиц тухло по дороге, но это уже была не наша проблема — их все равно брали нарасхват.
Но главная тайна проводницкой профессии крылась все-таки не в тухлых яйцах. Дело в том, что на любой рейс нам выдавалось постельное белье по количеству койко-мест. А ведь кто-то сходил раньше, кто-то подсаживался позже...

Откровение мне было во время первого рейса на Север.
— Теть Валь, пассажиры спать хотят — белье требуют, — встревоженно сообщила я, влетая в служебное купе.
— Щас, щас...
Вытерев сладкие губы, тетя Валя нагнулась над мешком с использованным бельем и вытащила комок грязных простыней.
— Делай как я, — велела она и, разложив простыни на нижнем сидении, стала разглаживать их мокрой тряпкой.
Я с ужасом смотрела, как она складывает влажное белье, придавая ему приблизительно товарный вид.
— Теперь прыглуши свет в вагоне, штоб никто ничего не заметил, — сказала тетя Валя и распахнула дверь купе.
Я была уверена, что ее сейчас будут бить.
— Но ведь они же заметят, что простыни-то сырые!
— А мы скажем, что у нас сушилка в прачечной сломалась.
В рейсах на Украину и на Север некоторые комплекты белья использовались по три раза. В рейсах на Дальний Восток, бывало, и по четыре. И никто НИ РАЗУ не возмутился.
Раздав белье и окончательно погасив свет в вагоне, тетя Валя доставала очередную чекушку и выпивала за крепкие нервы советского народа. А напившись, роняла подбородок в мягкие ладони и с чувством читала стихи, каким-то чудом застрявшие в ее непутевой голове:
Да не робей за отчизну любезную...
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную —
Вынесет всё, что господь ни пошлет!

(с) agent marge