Зима, на дворе поздний застой. Мама в отпуске. В квартире я и трое сокурсниц. Привет, привет, привет!
В каждую из них я немного влюблён, но всё проходит вполне целомудренно, в рамках дружеского общения.
Танцы под Рикки_э_Повери сменяются хоровым пением лучинушки и сольным (ах, Лера…) «Заходите к нам на огонёк». И новая кассета с супермодными итальянцами.
Эта музыка будет вечной, если я… если, если, если… Да, да, да…
Блестят глаза… И это вовсе не от двух бутылок красного. И не от жарких батарей розовеют щёки... Сколько дьявольской чувственности в одном только моменте перехода от бешенства быстрого танца к кошачьей лени «медляка». Время и пространство такие тягуче-плотные, что можно брать этот континуум, и лепить из него кирпичики слов-движений-взглядов, которые складываются во что-то невозможно-нездешнее, белую башню в волшебном Заземелье…

Но вот кончается кассета и, кто-то из девчонок испуганно пищит, глядя на часы, что уже поздно и пора домой. И все трое, подталкивая и подбадривая друг-друга, как бы ненароком заступая подруге дорогу к отступлению, начинают одеваться. И с каждой надетой вещью словно гаснут, отпуская своих волшебных двойников с глазами, светящимися нежностью, лукавством и надеждой.
Конечно, это по-прежнему они, те девчонки, в каждую из которых я немного (ой ли?) влюблён, но что-то ушло, исчезло или безвозвратно сломалось.
Я, конечно, иду их провожать до такси. По дороге мы кричим луне что-то невнятное, дурачимся и валяемся в снегу.
Как-то очень быстро находится согласное такси. Пока, пока, пока…
И лишь опустив поднятую в прощальном приветствии руку, я понимаю, какое невозможное, несбыточное счастье я испытывал предыдущие несколько часов.
Пока…