Мы с Мишель посетили детский праздник, день рождения Шаровариной дочки Литаль. Мишель ради такого дела просачковала дневной сон, и всю дорогу в Нетанию повторяла мне: "Я не сплю!", хотя под конец глаза у нее были несколько осоловелые. Счастливый Орен спровадил нас бормотанием: "Как жаль, я бы тоже поехал, но у меня дела!.." У него теперь новое увлечение - он рассматривает на google-earth израильские военные базы, и сравнивает их с сирийскими и иранскими. Особенно он любит секретные базы и атомные. Честно говоря, я не знаю, что в этом уж такого увлекательного, чтобы сидеть и рассматривать спутниковые карты из вечера в вечер, как будто ему за это платят, но Орен счастлив и доволен, бодр и азартен: он пришел к выводу, что Израиль в прекрасной боевой готовности, куда там тому Ирану. Всего час назад я прослушала об этом подробную лекцию.
- Ты себе не представляешь, в какой боевой готовности Израиль! Оказывается, мы разработали ракету дальностью на 4 тыс. километров! А у Ирана самые дальние на 2.5 тысячи!
- А какая разница, если и за полторы тысячи от них до нас долетает? - не понимаю я.
- Такая! Мы можем положить гораздо больше взрывчатки...

Ладно, что-то я отвлеклась, а хотела ведь про день рождения и детей.
Литаль я сразу узнала, она была очень похожа на описания Шаровары и на свои фотографии. Думаю, что любые комплексы этому ребенку чужды: она очень живая, умненькая и бойкая. Мы пришли как раз к представлению с клоуном. Все расселись на стульчики. Мишель была самая маленькая, при виде клоуна она немедленно впала в ступор, но потом расшевелилась, и уже участвовала наравнее со всеми. Заодно я наконец увидала "вживую" близняшек Миши Фаземана, которые довольно быстро разбежались кто куда, беспокоя этим свою маму. "Никуда ваши дети не денутся!" - успокаивала всех Шаровара. Место, где проходило мероприятие, было настоящим раем для детей: тут тебе и электрический поезд, где можно кататься, и пятиэтажная лазалка-джимбори, и тарзанки, и надувные замки, где можно прыгать. Мишель целый час провела в огромной клетке с цветными шарами, потом попрыгала в надувном замке, а напоследок села в большую пластмассовую машину, вертела руль и каталась, перебирая ножками. К тому времени я уже решила, что пора, и начала обдумывать план по выманиванию Мишель домой.

Обычно, чтобы в детской все проходило без скандалов, я пользуюсь правилом израильской армии для задержания подозреваемого:
1. Стой!
2. Стой, или буду стрелять!
3. Выстрел в воздух
4. Выстрел в ноги
5. Выстрел на поражение, если подозреваемый вас к тому времени сам не укокошил, конечно.

Конечно, с Мишель пока все обходится без выстрелов, но обстановка очень схожая. Итак, чтобы выковырить свою дочь из машины, я применила свое правило:
1. Мишель, мы поиграем еще десять минут, а потом пойдем домой, потому что там грустный папа.
("Хорошо", - сказала Мишель, не отрываясь от руля.)
2. Мишель, десять минут прошло. ("АААааа-а-а, не пойду, не пойду, непойду!") Ты хочешь еще минуточку поиграть, а потом придти сама? ("Да!") Смотри, ты обещала! (Пристально вглядывается вдаль, меня в упор не видит)
3. Мишель! Пора идти. ("НЕ-Е-ЕТ!") Я сейчас буду считать до трех, советую тебе выйти из машинки самой, иначе мы поссоримся. ("Не хочу-у!")
4. РАЗ! ("Нет!") ДВА! (Не пойду-у!") ТРИ! (Захлопывает дверцу машины и топает ногами)
5. Нахмурившись и больше не говоря ни слова, вытягиваю ее из машины.

Мишель вопит и дрыгает ногами, родители вокруг смотрят и цокают языками. И тут моя настоящая принцесса размахивается, и изо всех своих детских сил бьет меня ладонью по лицу. Я опешиваю, потому что это что-то новое, и, честно говоря, я к такому не была готова и не знаю, как реагировать. Первая реакция, которая приходит в голову, это легонько шлепнуть ее по лицу тоже и спросить: "Тебе приятно? Нет? Мне тоже!", но я отметаю ее как непедагогическую - все-таки я ее в 10 раз старше. Бросаю хмурый взгляд и не говорю ни слова. Пока я раздумываю, мы выходим из дверей. Мишель видит, что мы действительно ушли и, в отчаянии и безнаказанности за первый удар, опять! изо всех сил бьет меня по лицу. Теперь я уже больше готова. Я отвожу ее в сторонку, где нет никого, и строго глядя в глаза тихо говорю:
- Мишель, ты очень плохо себя вела. Мы с тобой больше сюда не пойдем. Нельзя бить по лицу. Мне это было очень неприятно, и теперь я не хочу с тобой дружить, пока ты не попросишь прощения.
В молчании мы дошли до машины. Мишель сопела и поревывала всю дорогу. Она была усталая и перевозбудившаяся, и мне, если честно, было ее жалко - я помню это ощущение из детства: ты плохая, мама тебя не любит, ничего не исправишь, все ужасно.
- Мишель, - говорю ей возле машины, - ты поняла, что нельзя бить?
Кивает.
- Ты не хотела?
Мотает головой.
- Ты просишь прощения и хочешь дружить?
Кивает. Мы делаем мир-мир, целуемся, улыбаемся и едем домой. Про себя я с ужасом думаю, что моей дочке еще трех нет, и уже так все трудно, а что я буду делать, скажем, если она мне зазвездит, когда ей тринадцать? Конечно, "воспитывать надо", но вот я помню, что моя мама со мной совсем не справлялась...