Бенедикт. А теперь скажи, пожалуйста: за какой из моих недостатков ты влюбилась в меня?
Беатриче. За все вместе. Они так искусно охраняют в вас владычество дурного, что не допускают никакой хорошей примеси. А теперь я спрошу: какое из моих достоинств заставило вас заболеть любовью ко мне?
Бенедикт. Заболеть любовью? Отлично сказано: я действительно болен любовью, потому что люблю тебя вопреки моей воле.
Беатриче. Значит, вопреки вашему сердцу? Увы, бедное сердце! Но, если вы ему противоречите из-за меня, я тоже хочу ему противоречить из-за вас. Я никогда не полюблю врага моего друга.
Бенедикт. Мы с тобой слишком умны, чтобы любезничать мирно.
Беатриче. Судя по этому признанию, вряд ли: ни один умный человек умом хвалиться не станет.
Бенедикт. Старо, старо, Беатриче: это было верно во времена наших прабабушек. А в наши дни, если человек при жизни не соорудит себе мавзолея, так о нем будут помнить, только пока колокола звонят да вдова плачет.
Беатриче. А сколько же времени это длится, по-вашему?
Бенедикт. Трудно сказать. Думаю, так: часок на громкие рыдания и четверть часика на заплаканные глаза. Поэтому для умного человека - если только ее величество Совесть этому не препятствует - выгоднее всего самому трубить о своих достоинствах, как я это и делаю. Ну, довольно о похвалах мне, который - могу это засвидетельствовать - вполне достоин их. А теперь скажите мне, как себя чувствует ваша кузина?
Беатриче. Очень плохо.
Бенедикт. А вы?
Беатриче. Тоже очень плохо.
Бенедикт. Молитесь Богу, любите меня и старайтесь исправиться.

(Нет, все-таки оригинал куда лучше. Вот, глядите:

BENEDICK: And I pray thee now tell me, for which of my bad parts didst thou first fall in love with me?
BEATRICE: For them all together, which maintained so politic a state of evil that they will not admit any good part to intermingle with them. But for which of my good parts did you first suffer love for me?
BENEDICK: Suffer love!—a good epithet. I do suffer love indeed, for I love thee against my will.
BEATRICE: In spite of your heart, I think. Alas, poor heart! If you spite it for my sake, I will spite it for yours, for I will never love that which my friend hates.
BENEDICK: Thou and I are too wise to woo peaceably.
BEATRICE: It appears not in this confession. There's not one wise man among twenty, that will praise himself.
BENEDICK: An old, an old instance, Beatrice, that lived in the time of good neighbours. If a man do not erect in this age his own tomb ere he dies, he shall live no longer in monument than the bell rings and the widow weeps.
BEATRICE: And how long is that, think you?
BENEDICK: Question: why, an hour in clamour and a quarter in rheum. Therefore is it most expedient for the wise, if Don Worm, his conscience, find no impediment to the contrary, to be the trumpet of his own virtues, as I am to myself. So much for praising myself, who, I myself will bear witness, is
praiseworthy. And now tell me, how doth your cousin?
BEATRICE: Very ill.
BENEDICK: And how do you?
BEATRICE: Very ill too.
BENEDICK: Serve God, love me, and mend. )