Мое детство пропитано солнечным светом жаркого южного солнца, запахами каспийского моря, астраханских арбузов, лопающихся под натиском вызревших соков… Оно пахнет вишневым табаком, раскуренным папой в красивой «унцукульской трубке», испещренной сотнями металлических насечек, пронизано ароматами маминых дымящихся чебуреков, аппетитной колонной выстроившихся в ряд на фарфоровом блюде и свежесваренного «калмыкского чая»…
Каждое летнее утро этот манящий вкусный аромат будил нас, буквально силком вырывая из ласковых объятий сна. И, даже когда хватало сил бороться с соблазном: молнией метнуться в кухню, презрев гигиену, не умывшись впиться зубами в первый подвернувшийся под руку чебурек, сон все равно «испуганно» слетал с твоей подушки, встревоженный звонким пением мамы, разносившимся из кухни по всем уголкам квартиры. Ее «бубенцовое» колоратурное сопрано будило не только нас троих, меня, сестру и брата, но и соседей за стенкой, которые в прочем, нисколько ни жаловались на несанкционированные воскресные концерты…
Галдящие и растрепанные словно воронята, не в пример старшей сестре, всегда опрятной и собранной, мы с братом вылетали в коридор, регулярно затевая «возню» в дверях ванной комнаты за право умыться первым… Планка «банного первенства» всегда колебалась: иногда уступая физической мощи брата, иногда заступничеству родителей за «младшенькую»…. Всякий раз, проскальзывая с победным видом за стол я понимала, что одерживав свою маленькую победу, всего через пару-тройку часов, когда мы с братом окажемся один на один без «родительского глазу», он неминуемо накажет меня за заносчивость и «эмоциональный шантаж»…Когда казалось, что наказание было неизбежно, появлялись друзья брата, такие же чумовые и хулиганистые как и он, увлекая его прочь из дому… А я облегченно вздохнув выпархивала следом во двор, манивший меня гомоном играющих детей…
Улица пахла совсем иначе… Запах раскаленного асфальта, на котором так забавно отпечатывались следы от женских «туфель-шпилек» и мужских набоек, глушился терпкими ароматами цветущей зелени: сладкого жасмина, отдающего кислинкой шиповника, пряных розовых кустов… «Тутовые деревья», прозванные в народе «шелковицей» устало сбрасывали вызревшие плоды, устилая живым ковром окружающее пространство. Как же весело было вскарабкаться по кряжистому стволу на самый верх, почти пропадая из виду в их раскидистой кроне… Руки, перепачканные липким соком черных тутовых комочков, упорно перебирали листву выискивая ягоды покрупнее и послаще, а отыскав, немедля отправляли находку в рот, такой же перемазанный, как и руки… Насытившись в волю, ты словно неведомый зверек, чумазый, довольный сползала на землю и вприпрыжку отправлялся к ближайшей колонке с водой, чтобы смыть следы твоей шалости до того, как их обнаружат взрослые…
Умывшись, находила новое, еще более увлекательное занятие, способное занять твое неугомонное «эго»... (Периодически совершая «подвиги», расплатой за которые оказывались неминуемые ушибы и травмы, и хлесткие мамины подзатыльники…)
Так пролетало каждое лето и казалось, что ничто не в силах изменить этот негласный «закон природы»…
И лишь тринадцатое лето моей жизни навсегда прервало этот отлаженный ритм….
Август 1985 года… Душный полуденный зной стынет от холода, вонзившегося в каждую клеточку тела… Дверь в подъезд распахнута…. По квартире разливается ментоловый запах «валокордина»…С кухни доноситься запах свежеприготовленной халвы – этот запах разогретого топленного масла, пшеничной муки и патоки, шлейфом ползет по коридору, выползая за входную дверь, спускаясь по лестничным пролетам панельного дома… Он сопровождает траурную процессию, несущую завернутое в ковер тело моего отца…
Тринадцатое лето моей жизни… Пропитано запахом смерти, перекрывшим все «ароматы радости».

Прошли годы, прежде чем я снова стала ощущать их… Но запахи детства, кажется безвозвратно ушли в небытие… Лишь изредка одинокой ноткой проскальзывая в разнообразии летучих эфиров зрелой жизни...