Есть такая категория женщин - женщина-сказка. Женщина-мечта, в том понимании данного слова, что как всякая мечта, хороша со стороны, на дистанции, в непосредственной близи теряющая весть флер праздничного, карнавального блеска. Ее звали Беатрис, с непременной приставкой "мадам", я видел ее однажды. У Триши испанский профиль и тяжеловатая челюсть, но она прячет это за тонной тонального крема (такой фот хреновый каламбур вышел), безвкусно алая помада и она красит глаза как Клеопатра. Чаще всего у ней черные кудри, тяжелые и блестящие, как нефть. Впрочем, иногда она блондинка, или же ее прическа переливается всеми цветами радуги. Коллекция париков более чем заметная, ага. Я видел ее в кабаре, она пела со сцены что то в духе замшелого ретро. У мадам голос низкий, с мягкими, вкрадчивыми интонациями, липкий, как гудрон на солнце. Она скалит рот, намазанный тошнотворной помадой и смеется так, что гиены в национальном парке убегают в ночь, поджимая хвосты. Она умеет говорить любую фразу так, что невинное "сколько времени" звучит как запредельное блядство - это мастерство, отточенное годами. Она не из тех, что дышит духами и туманами, нет. У Триши широкие плечи и спина, достойные пловца или метательницы молота, широкие жесты и привычка сидеть, раздвинув колени, так что драпировка ее юбки напоминает античные статуи. Да, она любит длинные юбки и лифы, закрывающие линию декольте. Триша-откровенная плоскодонка. Она не морщась хлопает стакан виски и тут же затягивается сигаретой, оставляя на ободе бокала и на сигаретном фильтре кровавые слепки собственных губ. Не дай то боги поцелует... Триша ходит, качая жилистым бедром, затянутым в ткань длинного платья, словно перегруженная баржа в шторм, и так вбивает каблук в несчастные доски пола, словно идет по черепам свои врагов. В ней есть женственность, да. Вернее- уже нет. То есть, ее выражение себя как самки человека доведено до того предела, после которого всякая сексуальность теряется. Сексуальная роковая цыпочка, портовая блядь, и только потом - Триша. Доведенная до абсурда женственность перестает таковой быть, превращаясь в дрянной фарс. Это тоже годами доводилось до ума. Мадам не задумываясь бьет в челюсть и у нее тяжелая рука, но это дело она не любит. Она любит поговорить. О чем? Есть мнение, что ей все равно. С любым собеседником она ведет себя как со старым знакомым, и не считает, что есть табуированные темы. "Ты когда либо спал с мужчиной?" громко спрашивает она, и выдыхает в потолок струю дыма, а потом утробно хохочет, пугая ночную саванну. Она дышит не туманами, но табаком, алкоголем и фальшивым золотом декораций. Существо из другого мира, мира вечной ночи карнавала в Венеции, или невеста Франкенштейна, сошедшая с кинопленки про цирк уродов. С ней хорошо пить, с ней хорошо изливать душу, она делает вид, что все понимает. Так ли это- не понятно, грим Клеопатры мешает разглядеть хоть что то. Живой арт-объект, на который можно смотреть, но который не следует трогать руками. Потому что - помним про битье морд. "только сегодня, на арене нашего цирка фееееноменальная женщина выпивает литр водки! Сааавершенно без закуски! А еще у нее нет сисек и есть огромный член!" мурлычит она со сцены и мотает микрофонный провод на кулак, словно гопник велосипедную цепь перед уличной дракой. В каждой шутке есть доля правды. Женщина-карнавал должна оставаться карнавалом, чтобы знание о том, что скрывается под подолом юбки не разрушало ни картонный доспехов, ни золотых корон из фольги.
Да, сисек у Триши нет.