Трек 55. «Игра в полуправду»
— Проходите и устраивайтесь, как вам удобно, — профессор ловко подхватывает стопку каких-то бумаг с велюрового диванчика и делает пригласительный жест рукой. — Могу предложить чай или кофе. Для создания более непринуждённой обстановки.
— Спасибо, мы не голодны, — как-то невпопад ляпает Дом, оглядывая кабинет.
— Ну как хотите. А я с вашего позволения... Рабочий день сегодня оказался насыщенным, — учёный щёлкает кнопкой электрического чайника, и пространство кабинета заполняется монотонным гудением, похожим на звук прибывающей электрички.
Я за руку тяну Доминика к дивану и сама сажусь рядом с ним — на самый край — и тоже с любопытством окидываю обстановку взглядом. А посмотреть здесь есть на что...
Кабинет с первого же взгляда создаёт впечатление не казённого помещения, а самого настоящего храма науки. Возле окна — большой письменный стол, заваленный бумагами и научно-популярными журналами в красочных обложках. Среди бумаг скромно притаился старый компьютер, экран которого покрыт слоем серой пыли. На подоконнике — книги и какие-то незнакомые мне приборы, мигающие разноцветными лампочками. В углу я замечаю низкую старомодную тумбу на длинных ножках, накрытую ажурной вязаной салфеткой, которая смотрится совершенно чужеродно в аскетичном интерьере кабинета. На тумбочке, установленный на высокую подставку золотистого цвета, расположился крупный чёрный камень с блестящими, словно оплавленными краями. Обломок метеорита? Похоже на то. Две стены полностью скрыты за высокими стеллажами с литературой. На верхней полке одного из шкафов стоит электрофорная машина, а полкой ниже — механическая модель Солнечной системы. И единственную свободную от шкафов стену украшает огромная карта звёздного неба с воткнутыми в неё разноцветными флажками.
Притихший Дом сидит рядом, его лицо сосредоточено, а пальцы машинально крутят гитарный медиатор.
— Ну что, молодые люди, так каким открытием вы хотели со мной поделиться? — астроном заваривает кофе в чашке, а тем временем взгляд его проницательных глаз из-под седых бровей внимательно изучает нас.
Я чуть заметно тыкаю Доминика локтем. Он вздрагивает от неожиданности, выпрямляет спину и, помолчав ещё долю секунды, начинает наш спектакль.
— Видите ли, профессор, мы... э-э-э... Случайно заметили некоторую закономерность между техногенными и природными аномалиями и усилением импульсов нейтронной звезды PSR... — его голос звучит непривычно сдержанно и даже немного глухо, но постепенно обретает обычную уверенность с лёгкой хрипотцой.
— Корреляцию? — астроном кивает, отпивая кофе.
— Совершенно верно, — голос Доминика становится чуть менее серьёзным. Он делает паузу и внимательно смотрит на учёного, как будто пытается влезть в его мысли. — Сначала посчитали, что это простое совпадение, но потом решили всё перепроверить и занялись мониторингом уже целенаправленно.
— И? Каковы результаты?
Дом оборачивается ко мне и протягивает руку.
— А, точно... Журнал, — бормочу я и выуживаю из сумки свой блокнот.
— Вот, всё здесь, — Доминик открывает блокнот, находит нужную страницу и передаёт его профессору, тыкая указательным пальцем в таблицу. — Самые мощные импульсы на графике совпали по времени вот с этими инцидентами. Северное сияние в наших широтах, массовый сбой в энергосистеме города, магнитосферные возмущения...
Астроном принимает блокнот. Не отрываясь от его страниц, нащупывает рукой очки на столе, точным движением водружает их на нос и начинает внимательно изучать записи. В кабинете воцаряется тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием приборов на подоконнике. Я замираю, стараясь дышать как можно тише.
— Любопытно, — наконец, произносит учёный, и в его голосе слышится неподдельный интерес. Он откладывает блокнот и смотрит на нас поверх очков, затем переводит взгляд на гитару Доминика, прислонённую к дивану. — Так вы...
— Музыкант! — перебивает Дом, расплываясь в своей коронной улыбке. — Астрономией заинтересовался ещё в юности. А моя подруга... помогает вести статистику и систематизировать наблюдения. Мы команда, так сказать.
Он кивает в мою сторону, а я еле слышно хмыкаю: Дом умеет быть убедительным.
В уголках глаз профессора появляются лучики морщинок — то ли от улыбки, то ли от напряжённого размышления.
— Хм. Музыкант, увлекающийся космическими бурями, и его ассистент-статистик, — произносит он медленно и задумчиво. — Очень нестандартно для точной науки. Ну так и какова же, по вашему мнению, природа данной... зависимости?
Дом замирает на секунду, затем бросает быстрый взгляд на меня, и я замечаю лёгкую панику в его глазах: кажется, он не был готов к таким прямым вопросам.
— А что, если это не просто корреляция? — голос Доминика снова звучит глухо, как будто он боится вслух сказать то, из-за чего мы пришли на эту встречу. — Может, это причинно-следственная связь? Только мы не можем понять её механизм.
Он замолкает, косится на гитару и продолжает:
— Это... выглядит так, как будто здесь кто-то дёргает за струны, а там... — Дом поднимает палец кверху, указывая на потолок. — Мы получаем мощнейший фидбэк[1]. Практически бесконечно. И совершенно бесконтрольно.
Я, затаив дыхание, во все глаза смотрю на Доминика, понимая, что он только что выдал профессору нашу тайну, но прозвучало это максимально завуалировано — и не придерёшься.
— Фидбэк, говорите? — «звездочёт» медленно снимает очки и начинает методично протирать стёкла носовым платком. — Но вы же понимаете, что эта теория, скажем так, слишком сюрреалистична. Ведь законы физики, увы, неумолимы. Ваша гипотеза была бы вероятна, если бы мы могли предположить наличие приёмника и передатчика. Допустим, передатчик у нас есть: в его роли может выступать пульсар, являясь источником электромагнитного излучения... Но приёмник? Здесь, на Земле?
Астроном делает многозначительную паузу и строго смотрит на Дома, а я замечаю, как тот невольно съёживается.
— Что или... кто является той самой антенной, которая улавливает энергетические импульсы звезды и преобразует их во все эти... — профессор делает небрежный взмах рукой в сторону окна, за которым шумит солнечный летний город. —...бытовые неприятности? Да и как вы представляете себе передачу импульсов на такие огромные расстояния?
— Э-эм... Кротовая нора? — вдруг неожиданно для самой себя выпаливаю я и тут же чувствую, как по спине пробегает противный холодок тревоги.
Профессор замирает с платком в руке. На его лице появляется лёгкая улыбка, но брови предательски ползут вверх, выдавая удивление.
— Так-так-так. Интересно. А разве наукой доказано существование кротовин? — он снисходительно смотрит на меня, а я теряюсь и упираюсь взглядом в пол, как будто пытаясь найти там подсказку.
— Нет, это только теория, — оглядываюсь на Доминика в поисках поддержки. Дом, замечая мой взгляд, ободряюще кивает, хотя и сам выглядит в большей степени растерянным.
— Кротовая нора, значит, — учёный начинает медленно барабанить пальцами по столу. — Мост Эйнштейна-Розена[2]? Гипотетический туннель. Но вам же должно быть известно, что он непроходим? Коллапсирует быстрее, чем в него успевает попасть хотя бы один фотон. Это же просто... абстракция. Не более.
Он вновь снисходительно улыбается и смотрит на нас с явным ожиданием: как два дилетанта от физики будут выкручиваться дальше?
Дом вздыхает, вытягивает вперёд одну ногу, усаживаясь поудобнее, и вдруг, к моему удивлению, парирует:
— Вот поэтому мы и не говорим о мосте Эйнштейна-Розена, — его голос обретает привычную твёрдость и даже лёгкую усмешку. — Мы говорим о проходимой червоточине. О теории Морриса-Торна. Нора, для которой требуется экзотическая материя[3] с отрицательной плотностью энергии, чтобы поддерживать горловину открытой.
Услышав это, профессор меняется в лице: улыбка медленно гаснет, глаза округляются, а брови вновь уползают высоко на лоб.
Я чуть заметно толкаю Доминика коленом в ногу, и он оборачивается ко мне.
— Дом, ты же обещал! — недовольно шепчу я, но он лишь пожимает в ответ плечами и смущённо улыбается, мол, оно само так получилось.
Астроном глухо откашливается, прочищая горло, и наконец выдает:
— То есть вы... всерьёз рассматриваете эту гипотезу? Но, молодые люди, то, что вы описываете... Это даже не теория. Это чистой воды научная фантастика! Впрочем, — он делает паузу, и я чувствую, как в кабинете нарастает напряжение. — Впрочем, ваши данные... Ваши наблюдения и эта безупречная корреляция не дают мне право просто отмахнуться от вашей фантастики. Но червоточина Морриса-Торна... Это крайне специфическая область астрофизики. Вы же музыкант, а не физик-теоретик! Скажите, вы читали их работу 1988 года?
Дом на мгновение теряется. Я замечаю, как его пальцы впиваются в колени. Кажется, он перегнул. Да он и сам это понимает: блеснул красивыми терминами, но при этом оказался совершенно не готов к глубокому погружению в обсуждение таких сложных теорий.
— Я... э-э-э... просто знаком с концепцией. В общих чертах, — начинает он осторожно. — Но мы полагаем, что здесь механизм может быть несколько иным... Не требующим экзотической материи в классическом понимании. Возможно, роль стабилизатора выполняет что-то другое.
— Квантовая запутанность и резонанс, — констатирую я, устав от сложных научных разговоров. Дом медленно поворачивается ко мне, и я прикусываю язык, понимая, что, кажется, выдала нас с головой.
В кабинете воцаряется звенящая тишина.
— Резонанс? — профессор вдруг нарушает молчание. Он произносит это слово медленно, растягивая гласные, и так же медленно кивает. — Вы странные молодые люди... Музыкант и его ассистентка, рассуждающие о том, чем не интересуются простые обыватели.
— Просто это... словно музыка, — Дом вскидывает голову, и в его глазах загораются огоньки азарта. — И я, именно как музыкант, вижу в происходящем некоторый... ритм, если хотите. Как будто ноты выстриваются на нотном стане, описывая красивую, но жуткую мелодию. И это не могло не зацепить.
— Понятно, — астроном снова кивает и поворачивается к окну.
Я замечаю, что его взгляд задерживается не на улице, а на одном из приборов, стоящих на подоконнике. Кажется, щелчки и потрескивание, издаваемые им, стали более частыми и хаотичными. Или это просто игра воображения? Профессор слегка хмурится и стучит пальцем по корпусу прибора, отчего мигающая жёлтым лампочка на мгновение гаснет, уступая очередь соседнему зелёному индикатору, но через долю секунды снова переходит в режим прерывистого мигания. Астроном пожимает плечами.
— Этому старью давно место на свалке, — бормочет он и, махнув рукой в сторону подоконника, отворачивается от прибора. — Простите, отвлёкся. На чём мы остановились? Допустим, я готов рассмотреть вашу теорию — естественно, в силу своих знаний и возможностей...
Он вновь бросает короткий взгляд на подоконник и продолжает:
— Но с чего вы предлагаете начать её проверку? Ваши наблюдения впечатляют, но в данный момент они лишь констатация совпадений. Нам нужен механизм. Предположение, которое можно хотя бы теоретически смоделировать.
Мы с Домиником переглядываемся. И в этот момент краем глаза я замечаю, что кончики его пальцев начали излучать то самое еле заметное белое сияние. Я чуть мотаю головой и беззвучно шепчу куда-то в тишину кабинета:
— Нет, Дом, только не сейчас...
Его взгляд следует за моим, глаза становятся всё шире, а на лице появляется неподдельная паника. Он быстро сжимает пальцы в кулаки, а затем, чуть подумав, прячет ладони под себя.
_______________
[1] Фидбэк (от англ. feedback — «обратная связь») — это процесс, при котором результат какого-либо действия возвращается и влияет на само это действие. Фидбэк в музыке — это пронзительный, нарастающий вой или гул, который возникает, когда микрофон улавливает звук из колонки и снова подает его на усиление, создавая замкнутый круг звука.
[2] Мост Эйнштейна-Розена — это гипотетический тоннель, соединяющий разрозненные точки пространства и/или времени. Непроходимая кротовая нора.
[3] Экзотическая материя — понятие физики элементарных частиц, описывающее любое (как правило, гипотетическое) вещество, которое нарушает одно или несколько классических условий.

Настроение сонное