Ты помнишь, это было в начале лета, кажется, да-да, точно, в начале лета, какое-то странное время выдалось, все вокруг сходили с ума, и ты сам сходил, хоть, может, и не очень заметно было, но что с тобой творилось – это ж ни словом, ни пером и так далее. Так вот, под вечер небо нахмурилось, похоже было, что пойдёт дождь, но он всё никак не мог начаться, всё ходило вокруг да около. Ты пришёл домой, сел чаю попить и книжку дурацкую почитать, чтобы немного развеется, то ли придти в себя, то ли, наоборот, от себя сбежать, сидел, курил, пил чай, в общем даже действительно, «пришёл в себя» как будто бы, и вдруг услышал шум дождя за окном. Ну, начался наконец. И, помнишь, ты пошёл на балкон, а там – дождь и тёплый-тёплый ветер. Ты замер на этом самом балконе и некоторое время стоял, почти неподвижно, только вдыхал этот ветер, рассматривая далёкие огни, да, ты же помнишь, ты тогда жил на каком-то верхнем этаже, с балкона было далеко видать, и эти слегка размытые дождём огни были так хорошо видны. И на тебя, когда ты так стоял, помнишь, накатила непонятная радостная тоска, так что ли можно обозначить это ощущение, тебе было видно, почти физически ощущалось, как этот мир, на который ты смотришь с надцатого этажа стандартного панельного дома, как этот мир красив и бестолков, как в нём интересно, страшно, смешно и больно жить. По чему ты тосковал – не очень и понятно, но казалось, что именно ради такой тоски и стоит тут жить, днём бегать по работам, вежливо улыбаться в светских разговорах, делать какие-то почти бессмысленные дела и так далее, и так далее, и так далее. Но сейчас, вдыхая этот воздух, чувствуя на лице капли дождя и движение ветра, стало как будто понятно, что всё остальное – не зря и такие минуты, стоят всего остального.

Луна на исходе —
Полифем почти что уснул.
Осторожнее, не разбуди.
Тихо, тихо, тихо.
Дыши ровнее,
Сердце в груди
Пусть бьётся ровно,
Усыпляя
Одноглазого великана.
Быть может, тогда ты
Сможешь отсюда сбежать
Из привычного «странно»,
В котором мы так обжились,
Что по-иному не можем.

Отвыкли от смеха и песен,
Привыкли, что мир тесен,
Научились дышать через раз,
Научились почти не быть.
Только герои в сказках
«Жили-были», а здесь,
В этой вязкой, тягучей были
Никто толком не понимает,
Как это — быть живым.

Застит глаза
То ли туман, то ли дым,
Не разглядеть, где же выход.
Ладно, давай на ощупь,
Главное — в сторону от
Привычно-стылого «здесь».
Будь осторожен — топь
Привычек не простит ошибки.
Если начал движение –
Не сбавляй шаг.
Сейчас, когда Полифем задремал,
Самый опасный враг –
Ты сам.
Забудь
Своё имя, свой облик, свой голос,
Этот путь закрыт
Для того, кто остался собой,
Снявшись с места.
Лишь став другим, не тем,
Кто то ли жил, то ли не жил
В этих слишком знакомых краях,
Есть шанс позабыть про страх
Оказаться вовне,
Уйти за привычный предел,
В неизвестность,
Где можно стать всем
Или ничем.
Как повезёт. Но
Там не будет всё всё равно,
Как в вечно длящемся «здесь».


…Новолуние.
Сомкнут глаз Полифема.
Ну же, иди.
Прощай.
Удачного побега.

Мы будем смотреть
Друг другу в глаза,
Пытаясь вспомнить
Хоть какие-нибудь
Слова, имена,
Пытаясь сообразить,
Кто мы, что это за город,
Зачем и отчего
Мы здесь оказались.
И молчать.

А потом,
Спустя небольшую вечность
Длиной в секунду
Мы, наконец,
Опустим глаза,
И, едва не задев
Друг друга плечами,
Пойдём дальше –
Каждый своей дорогой.

Я – посреди зимы.
И рассматриваю себя,
Как будто бы «я» - это «ты».
Лежу на диване,
Смотрю в окно,
Замечаю себе:
«Уже стало темно,
Скоро ложится спать».
Таких дней – не сосчитать,
Они путаются в памяти,
И не оставляют следов.
Пересказывать их –
Хорошее дело для идиота.
В такой день на вопрос «кто ты?»
Я отвечаю ехидной усмешкой.
С ней, как с пешкой в проигранной партии
Я рвусь к восьмой линии –
Может, станут другими дни,
Пешка превратиться в ферзя
И я не зря растрачу
Всю эту уйму времени,
Всю эту смешную жизнь,
Всего этого странного
И такого разного
Себя.

Это дни, вывернутые наизнанку,
Это сны, в которых всё по порядку,
Это люди, похожие на обрывки рассказов,
Это место и время – «нигде, никогда».

Это сворачивающиесв в спираль улицы,
Это расхристанные слова и цитаты
Из неизвестных классиков вечной распутитцы,
Что уводят в сторону не обещая награды.

Это ветер в открытые окна,
Пробирающий до костей,
Это враньё себе и знакомым,
Что с каждым днём мы становимся умней.
Это перепады напряжения
С двухсот двадцати на сто десять,
Когда летят приборы, меркнет свет
И остаётся только отвесить
Земной поклон неизвестным силам,
Что забросили нас как десант
За линию фронта, сюда,
Где всё непонятно и очень красиво,
Где так интересно и бессмысленно.

Но
В этих путающихся в показаниях
Днях,
В этих взбесившихся электрополях,
В бесконечно путающихся путях,
Ведущих и пункта А в пункт А
Я
Живу.

За четверть века многое перепробовал.
Склонял глаголы во всех временах,
Играл в прятки с собой (всегда проигрывал).
Верил в безверье, менял шило на мыло,
Вращался в высших кругах, жаловался на жизнь,
Стремился стать лучше или хуже, остался примерно таким же.
Бередил старые раны, получал новые ссадины,
Врал самому себе – это не ново – и других обманывал.
Рассуждал о смысле жизни – пустое занятье, хоть и увлекательное,
Стрелял в небо – пуля проходила всегда по касательной.
Мерял собою весь мир и себя общей мерою,
Читал умные книги, слушал бездарные речи.
Менял точку зрения на противоположенную,
Ходил гулял по ночам где можно и где не положено,
С судьбой воевал и заключал перемирия,
Был полон сил и поражался своему бессилию,
Переводил стрелки часов – на полдня и более,
Не помогало – время всегда оставалось самим собою.
Брался за гуж, полезал в кузовок, плевал в колодец,
Доказывал, что в лесу все волки серы, бросался в омут,
Брался за невыполнимые задачи, сдавался, был расстрелян,
Дразнил гусей, бывал бит, скрывался от погони,
Делал добро и бросал его в воду, жаловался на погоду,
Брал взаймы, сам давал кредиты, делал безумные ставки.
Многое мне знакомо, многое – неизвестно.
Позади вечность длиной в секунду, впереди вечность.
Этот смешной эксперимент, названный кем-то жизнью,
Мне покамест не надоел.
Будем продолжать.
Вот, только высплюсь.

Засыпай. Всё будет завтра,
Завтра – утро через край,
Через окна завтра солнце
Утром глянет. Засыпай.
Может, сможешь ты припомнить
Сон, приснившийся тебе,
Может, отдохнёшь намного,
Станешь старше ты на день..
Сон меняет, сон колдует,
Завтра станет всё другим.
Но останется знакомым.
Завтра мы поговорим
О тебе вчерашнем, нервном,
Чуть смешном и непомерном,
Завтра будет новый день.
Засыпай, усни скорей.

Мерно раскачивающийся
Маятник Фуко.
Ему всё равно.
Для него нет «сегодня» и «завтра».
Для него нет ни слов, ни мыслей.
И то, что ты с миной кислой
Просишь о чём-то Бога
Ему тоже неважно.
Ему себя слишком много.
Для него нет правды и лжи.
Измеряет собой пространство,
Растяжение нити стремится к нулю,
Всё стремится к нулю,
К той точке,
Где нет ничего. Даже сна.
Есть только молчание вечности,
Игра, длиной в бесконечность.

Я не знаю, что говорить.
Я молчу, улыбаюсь,
Рассматриваю прохожих,
Перебираю чётки
Невнятных мыслей,
Щурюсь от солнца,
Курю, жду у моря погоды,
Слушаю короткие гудки –
Опять занято.
Придумываю имена
Незнакомым мне людям,
Заглядываю в глаза,
Примеряю маски –
Одну за другой.
И молчу.
Не знаю, что говорить.
Нет слов.
Самое важное –
Невыразимо.

Тесей (разглядев в неверном свете факела силуэт Минотавра): Это ты, Минотавр? Здравствуй.
Минотвавр: Да, это я, приветствую. Я ждал тебя.
Т.: Ждал? А откуда ты знал обо мне?
М.: Я ничего не знал о тебе. Но я ждал.
Т.: Ты знаешь, зачем я пришёл к тебе?
М.: Догадываюсь. Вероятно, чтобы убить меня. Но это не важно, моё ожидание не связано с этим. Я хотел побеседовать с тобой, мне очень долго не удавалось поговорить с живым человеком.
Т.: Но ведь каждый год к тебе отправляли людей, которых ты безжалостно уничтожал! Разве ты не мог разговаривать с ними?
М.: Послушай мою историю. Давным-давно, когда я ещё был мал и несмышлён, я попал в лабиринт. И заблудился в нём, как и любой другой. Этот лабиринт устроен так, что по нему можно бродить годами и так и не найти выхода. Его невозможно изучить – каждый день его очертания меняются. Засыпая в одном месте лабиринта, ты просыпаешься в другом, совершенно тебе неизвестном. Любые попытки обнаружить хоть какую-то логику этого странного существа невозможно (а я знаю, доподлинно знаю, что лабиринт обладает собственной волей и живёт по своим законам).
Я не знаю, с чем это связано, может быть, как раз, с самим лабиринтом, но люди решили, что они должны приносить жертвы, запуская сюда раз в девять лет по семь юношей и семь девушек. Эти несчастные попадали в бесконечные коридоры, терялись в их бесконечной изменчивости и погибали, один за другим. Иногда я даже мог слышать их голоса, но ни разу мне не удалось встретиться хотя бы с одним из них, чтобы поговорить. Хотя, нет, один раз (и я подозреваю, что это была шутка лабиринта) я столкнулся с одним из измождённых пленников, но он, увы, оказался безумен, хождения по этим коридорам свели его с ума. Увидев меня, он радостно засмеялся, кинулся ко мне на грудь, кажется, приняв меня за собственную мать. Рыдая от радости встречи, он через несколько минут умер у меня в объятьях…
… Ты знаешь, что ты тоже теперь пленник этого лабиринта?
Т.: Нет, я не пленник. Я знаю, как выйти.
М.: Это… это очень радостно… Я устал от бесконечной жестокости этого места, и буду рад, если кто-нибудь сумеет его обмануть. Ты можешь убить меня, я не буду сопротивляться. Но можно ли попросить тебя об одной услуге, напоследок?
Т.: Да, проси.
М.: Выведи меня к свету. Я хочу умереть на пороге этого лабиринта, зная, что из него можно выйти и что весь остальной мир всё-таки существует…
Т.: Я исполню твою просьбу. Идём.

. . .

(на пороге лабиринта)
М.: Как слепит глаза… Я ничего не могу разглядеть…
Т.: Подожди, ты сейчас привыкнешь.
М.: Я слишком долго жил в темноте, едва ли я смогу перенести этот свет.
(пауза)
М.: Спасибо. Теперь ты можешь меня убить. И отнеси моё тело обратно, в лабиринт.