городские зарисовки

в ожидании чуда

"Ах, время, время..."

а в город потихоньку прокрадывается чудо

Ангел-хранитель

Открою окошко аськи с твоим именем в качестве заголовка, словно хочу написать. Обману немножко себя – получается, вроде как мы разговариваем и ты даже почти рядом. И даже можно думать, что я над всем этим – не тороплюсь развернуть вкладку и посмотреть что там, а занимаюсь пока другими делами: ставлю себе музыку – самую любимую, вывожу в ворде какой-то доклад или даже рассказ, улыбаюсь комментарию в дневнике. А окошко – с таким жёлтым листочком и таким родным сочетанием букв рядом – оно как лучик весеннего солнца. Вроде вокруг холодно, а ты греешь.
Вечером, когда буду укладываться спать, обязательно поставлю себе на ночь музыку – самую колыбельную из любимых, попрощаюсь с тобой, конечно же, ничего не написав, и закрою окошко. Помолчали. Поговорили.

кажется, мне тут тесно

N сочиняла стихи.
Сочинять вообще довольно непростое дело, а Аня к тому же никогда не умела этого делать.
Хмуря аккуратный лобик (у неё всё было аккуратным), девушка жевала конец карандаша. У карандаша их было два – как и у легендарной палки. Так вот, Аня грызла один из двух. Наверное, это не так важно, какой, но могу с определённой точностью сказать, что конец был туп. Автору кажется, что именно поэтому процесс грызения, который продолжался уже битых два часа, никакого положительного результата не давал. Часы (Первый и Второй) всхлипывали в углу. Анюта била их только мысленно и в первый раз, но это её не оправдывало – часам было больно. Особенно «за бесцельно прожитые годы».

Нет, нужно было срочно что-то делать.
Под столом валялись скомканные листы бумаги. На одном из них значилось:
«Подари мне вертолёт, улечу я на чужбину...» (зачёркнуто)
Нет, на чужбину Ане не хотелось.
На соседнем листе можно было разобрать только:
«Подари... , улечу в чужие страны» (зачёркнуто, замазано, кое-где видны следы капавших слёз).
Нет, опять что-то не то получалось.
Почему-то выходило писать только о том, чего не хотелось.
А хотелось Ане всего двух вещей: написать стихотворение – обязательно хорошее – и улететь. Всё равно куда, хотя лучше туда, где тебя ждут и где знают твой язык.
Для справки – Аня несколько лет ходила по врачам, потом лежала в больницах. После продолжительных исследований девушку отпустили домой. Её считали неизлечимо-ненормальной. Особенно всех волновал Анин язык. Он был странный – это все знали. И ещё она всегда говорила правду. Дура.
Да, ещё она не умела писать стихов. Не умела и всё тут.

«Подари мне вертолёт, улечу в снега июля»
Почему июля? Бред.
«Подари мне вертолёт, улечу я, хлопнув дверью»
Ага, и иллюминатором заодно...

В общем, этих проб и ошибок было на полу великое множество. Это было похоже на попытку найти того самого, знакомясь с метро – так же маловероятно. Но писать было надо. Кажется, по какой-то иронии судьбы причиной служил один цветок – такой длинный, яркий – его ещё часто дарят учительницам 1ого сентября.
Вот она и писала. Только не получалось ничего. Не умела Аня писать стихи.

Правда, примерно через час её найдут мирно спящей на сложенных на столе руках. Перед ней будет лежать белый, как первый снег, лист. Это она сама придумала определение чистоте листа – да, банальности ей тоже не занимать, как и любви к минимализму. На листе будет написано «Подари мне вертолёт. Улечу». Это и будет её первым и единственным оконченным стихотворением. Гениальным. А называться оно будет «Вселенная Мира».

run, run, run

чаю?

снова в космос