Знакомство с Джеком Догерти. Воспоминания Дафны Скригмор
...А тот день я, наверное, никогда не забуду. Сен пригласил меня на концерт одного кантри-ансамбля, а это было настоящим событием.
Концерт проходил перед музеем современных искусств, выполненным в виде лестничного спуска с возвышенности, ведущего от нее к центру города, расположенному ниже.
Ступенчатая конструкция музея и сцена, собранная перед ней, быстро превратились в огромный концертный зал под открытым небом. Собралось много разного народа - день был ясным, и приятно-прохладный вечер располагал к музыке ковбоев и золотоискателей.
Изменился наш образ жизни, изменились наши интересы. Так что, теперь, вместо того, чтобы гонять стада коров по загонам верхом на лошади или промывать золотой песок у сырых и суровых берегов северных рек, мы гоняем большие и малые тачки по широким автострадам, раз в три года меняем работу, постоянно думаем о моральном благополучии, но ничего не делаем, чтобы его достичь... Так можно продолжать до бесконечности.
С того времени, как нет нужды драться за кусок хлеба, люди как-то послащавели и раздобрели. Это даже на еде проявляется: все жирное и сладкое, даже острый перец. Вот тебе и американская мечта: среднестатистический гражданин Соединенных Штатов к своему сорокалетию превращается в огромный жирный кусок дерьма, единственным жизненным приоритетом которого является переключение каналов на телевизоре, в лучшем случаи – с порноканала на Дискавери и обратно.
Я не могла понять, что привлекло людей, в тот вечер пришедших на концерт. Выглядели они как крысы – серые безликие существа, с трудом отрывающие взгляд от кончиков своих ботинок. Но как только прозвучала музыка, что-то в них зашевелилось, и какая-то старинная часть их душ, еще не стертая поколениями грязи, проснулась. Сначала у них ожили глаза, потом толпа содрогнулась и зашевелилась, заполнив пространство комфортным шумом жизни.
К тому времени я переживала острый кризис: все мои попытки вернуть наши с Сеном отношения венчались полным крахом, но все же мы почему-то продолжали общаться. Скорее всего, это отчасти происходило из-за того, что он клеился к одной из моих подруг.
Забавно, но когда-то именно я его бросила из-за возрастного различия между нами: он был на четыре года моложе меня, и должна заметить – был полным ребенком. Не менее важно, что я боялась реакции родителей. Когда я его бросила, мной овладел странный страх: будто у меня из рук выскальзывает время, чем дальше – тем быстрее, и я впала в панику. Любовь – коварная змея. Может сидеть клубком и греться на солнце, пока ты не станешь максимально уязвимой к ее укусу. Вот тогда и ужалит. Мой страх дал мне сил преодолеть все, что кипело у меня внутри. Но это оказалось меньшей частью моей задачи. В силу непоследовательности своего возраста, Сен сразу же забежал под ближайшую юбку.
Время от времени то я, то он предлагали пойти танцевать, но смелости на то, чтобы перейти от слов к делу, ни у одного из нас не хватало. Тут-то и появился Джордж – мой хороший друг – рука об руку с каким-то длинноволосым и довольно небритым существом в майке от Юнисеф и джинсах. Джордж бесцеремонно сфокусировал наше внимание на себе, обменялся с нами парой-другой любезностей и представил своего спутника:
-Ребята, знакомьтесь, это мой приятель – Джек. Джек, это Сен, это Грета, а это Дафна.
Мы пожали друг другу руки.
-Мы с Джеком идем танцевать,- продолжил Джордж.- Вы с нами?
То, что надо! Мы согласились, не раздумывая. Вскоре к нам присоединились и другие люди, так что площадка перед сценой быстро заполнилась. Вот тогда-то и началось настоящее веселье.
Джек в паре с Джорджем танцевал что-то ирландо-американское, что он называл «пого». Принцип этого танца был прост: двое стоят бок о бок, но смотрят в противоположные стороны. Соприкасающиеся руки сворачивают в крюки, простите за каламбур, и цепляют так, чтобы локти соприкасались с внутренней стороны. Затем эти двое, подпрыгивая, чертят круги вокруг общей оси. Сделав три круга, они хлопают в ладоши и меняют направление круга, а при желании – и партнера. По-моему об этом танце никто не вспоминал со времен последней клондайкской золотой лихорадки.
Когда заиграла следующая песня, Джек и Сен слегка шокировали всех своим комическим «чувственным танго». Потом я потеряла его из виду, и мы не особо помнили о существовании друг друга – обеим было не до этого. Пока не столкнулись.
Я посмотрела ему в глаза: в них виднелся какой-то дикий транс, который вмиг возродил из недр времени индейского воина, двигающегося под пение шамана и отрывистый ритм звуков тамтама. Это был первобытный огонь, жизнь в чистом виде, не извращенная и не изуродованная благами цивилизации.
Он взял меня за руку6 тепло от его ладоней перешло к ко мне, и мы пустились в пляску. Если честно, должна признать - было дико, но очень приятно.
Внезапно он схватил меня и начал кружить. Мы взялись за ладони друг друга, и равновесие восстановилось. Центром кружения стали наши стопы, которые находились так близко друг к другу, что иногда даже соприкасались.
Забавно, но в тот момент мир показался мне большой-пребольшой каруселью, в которой неподвижно стояли только я и он.
Я выдохнулась, и мы сели на тротуар. Помню, как спросила:
-Я очень красная?
-Нет. А я?
Он солгал, и я знала об этом. Я даже знала, почему. Он просто хотел защитить меня от себя самой, от моих гнилых комплексов. Вот и я закрыла глаза на то, что он был цвета вареной свеклы, и ответила:
-Не особо.
-Хороший день, чтобы влюбиться, не так ли?
Как будто удар лопатой по голове. Он пытался признаться мне в любви, а я не была готова к каким либо новым отношениям. Но отшивать его тоже была не в силах.
Мужчин, как он, не отшивают. От них убегают, точнее – растворяются в воздухе, оставив лишь сладкие воспоминания и еле уловимый аромат духов. Но убегают, чтобы опять вернуться. Когда-нибудь. Ведь именно благодаря таким, как он, способными наивно влюбиться с первого взгляда ничего взамен не требуя, мы и чувствуем себя красивыми и желанными.
Он дал мне почувствовать себя одновременно и женщиной, и ребенком, но я не хотела, чтобы он произнес те три маленьких слова, которые убили бы его в моих глазах.
В тот вечер мы до упаду танцевали его «золотую лихорадку». Джек и Джордж были героями дня – они превратили обычный концерт в настоящий праздник. Но, в конце концов, выступление закончилось, а я и Сен собрались пойти по домам. Джек предложил:
-Ребята, останьтесь! Посидим, поговорим!
-Нет, прости. Мы и так долго задержались,- сказала я.
Боялась его, боялась себя, всего боялась. Боялась, что не смогу остановиться и буду играть в игру, которая для него вовсе не игра.
По дороге домой всплывали воспоминания и образы того дня: сама удивлялась тому, как смогла быть такой искренней и почти счастливой с человеком, которого первый день знала.
Помню, как он спросил меня во время танца:
-Во что ты веришь? Есть какая-либо религия, философия, что-то, что ведет тебя по жизни.
Странно, что он об этом спросил, и не менее странно, что он видел разницу между верой и религией, ведь для многих людей они одно и то же.
Мне никто до него не задавал таких вопросов. Да и после него, если честно, тоже.
Я слегка задумалась и ответила:
-Ну, в этом плане люди часто говорят, что Бог есть Любовь. А я по жизни все больше и больше убеждаюсь, что правильнее было бы сказать: Любовь есть Бог.
Он улыбнулся: наверное, мой ответ его тронул.
Благодаря его заботе я не чувствовала себя ненужной. Но, как бы жестоко это не прозвучало, этим я и хотела ограничить его роль в своей жизни. Чтобы меня понять, нужно хотя бы раз в жизни быть девушкой.
Мои раздумья нарушил Сен:
-Почему ты не захотела остаться? Джек показался мне очень даже милым. Мы бы прекрасно провели вечер.
-Не забывай, Сен, что официально я все еще твоя девушка. Хватит подсовывать меня, кому попало.
-Не очень-то ты об этом вспоминала, когда танцевала с ним, продолжил Сен с язвительным тоном.
-Вот я и говорю, что я твоя девушка только официально. К тому же, я, по крайней мере, не танцевала с ним танго.
На этом разговор и закончился.
После подобного вечера все упреки родителей насчет того, что я поздно вернулась или, что стала совсем неуправляемой, казались такими мелкими и далекими, что я с легкостью пропустила их мимо ушей.
Все это в тот момент не имело никакого значения.

Скроблится: Kamelot

Первый отрывок из дневника Дафны Скригмор. «Я умею умирать»
«...Долго сидела в ванной и смотрела, как капли крови растекаются по моим пальцам, накапливаются на кончиках и, капая вниз, растворяются в воде. Это не было очередной попыткой покончить с собой. Мне просто хотелось почувствовать себя на грани, когда кончается жизнь и начинается боль. Не тот дикий огонь, рвущий нервные нити, а острый дискомфорт, охватывающий сначала только руку, а потом - все тело. Она как тихий, постоянно нарастающий монотонный вой, загробный зов, заползающий под кожу и оглушающий все вокруг.
«Страх».
«Не».
«Должен».
«Меня».
«Победить».
«Я».
«Умею».
«Умирать».
По-моему, ничего в мире по красоте не может сравниться с кровью, растворяющейся в теплой воде. Порой кажется, что кровь - живая, и чувствует все: в холодной воде она как-то съеживается, сбивается в клубки. А тогда в ванной это был алый туман, улетучивающийся за несколько секунд и оставляющий за собой болезненную розовую эйфорию. По-моему, это и есть идеальное зрительное отображение оргазма.
«Я живу, пока мне больно».
Кожа начала сморщиваться, поэтому я смыла с руки кровь, перевязала запястье и вылезла из ванны.
Вот мое отражение в зеркале, какая я есть. Нет ни прически, ни макияжа, ни одежды, ни украшений. Красавица или уродина - совсем не важно. Голая и настоящая.
«Я настоящая. Я буду жить!»
Сев на пол в углу, я начала плакать. Каждый день - судный, 0:00 - отвечай за все, что делала вчера. Почему утром поленилась встать с постели? Устала, от чего? Дрова таскала, что ли? Отвечай!
Порой я напоминаю себе заложника, который сам держит пистолет у своего виска, пока грабители опустошают магазин. Только сейчас это не грабители, а мои собственные родители. И опустошается не магазин, а я сама.
«Меня».
«Никто».
«Не».
«Посадит».
«В».
«Угол».
«Даже».
«Я».
«Сама».
-У тебя там все в порядке?
Мама.
-Все нормально, просто зеркало разбилось.
Я уже знала, что последует за этим.
-Разбилось? Не само же из рамки выпрыгнуло! Эх... В кого же ты только пошла, такая неуклюжая! Все в доме переломала.
Нравоучение продлилось еще минут десять. Потом - десять секунд молчания, чтобы перевести дыхание, после которых ее голос смягчился:
-Осторожнее там, не хватало еще, чтобы поранилась. Тебе помочь?
Как же просто все вышло. Даже не пришлось солгать насчет запястья.
Почему же родители так боятся показать любовь к своим детям? Каждый позитивный шаг они делают с каким-то недовольством, как большое одолжение. Правда, после некоторого возраста. Или это всегда было так? Не помню...
Может быть, они не готовы к ответственностям и проблемам, которые на них падают с нашим появлением? И они отрекаются от них, а с ними - и от нас.
-Не надо. Сама справлюсь.
Рыдание застревало у меня в горле. Может быть, они просто перестают нас любить?
А кого же можем полюбить мы, если нам давали с молоком не любовь, а ответственности и чувство вины?
-Ты уже два часа в ванной. Выйти не хочешь? Уже половина первого!
-Сейчас.
«Страх».
«Не».
«Может».
«Меня».
«Победить».
«Я».
«Умею».
«Умирать».