Как только такси остановилось около ее дома, она вышла со стороны тротуара и сказала, что она не хочет, чтобы я поднимался к ней и, что у нее нет никакого желания обсуждать это и больше всего ей хотелось бы вообще никогда не слышать обо мне, чтобы даже не было никаких "с Новым годом" или "с Днем Рождения", а после хлопнула дверцей машины с такой силой, что шофер выплюнул ей вслед какое-то ругательство.

Я застыл в оцепенении на заднем сидении. Если бы мы перед этим поссорились, или, скажем, поругались, то я был бы как-то лучше готов к этому, но вечер по-настоящему удался. Фильм, правда, был хуеватый, но, кроме этого, все было действительно спокойно. И вдруг - на тебе, этот монолог и хлопок дверью – бабах! И наши совместные полгода улетели в помойку.
- Ну, что делать будем? – спросил шофер и взглянул в зеркало. – Может отвезти тебя домой, вот только есть ли он у тебя вообще? Или может к друзьям, к родителям, в бордель на Аленби? Ты босс, ты – король!
А я не знал, куда себя девать, понимая только то, что это ужасно несправедливо. После того, как я и Ила разбежались, я поклялся, что больше не позволю ни одной из них приблизиться настолько, чтобы причинить такую боль, но тут появилась Реут, и все было так хорошо, я просто ничем не заслужил такого.
- Ты прав, - проворчал шофер, заглушил мотор и опустил спинку сидения назад. – Для чего ехать, когда и здесь довольно мило. А я, мне-то что, счетчик щелкает.

Вот тогда-то из передатчика этот адрес и прозвучал: " а-Гдуд а-Иври девять". Я его сразу узнал, он сидел в моей голове как гвоздь. Я и с Илой расстался так же, в такси. Точнее, такси увезло ее в аэропорт, и она сказала, что все кончено, и действительно, больше я о ней ни разу не слышал. В тот раз я тоже был потрясен и остолбенел, как бук посреди бульвара Амстердам. Но адрес этот, еще до того, как то такси уехало, я тоже услышал из передатчика: " а-Гдуд а-Иври девять". Возможно, это и было случайностью, но я попросил водителя отвезти меня туда, я должен был узнать, что же там такое.

Как только мы подъехали, я увидел удаляющееся от дома другое такси, а в нем виделся силуэт маленькой головы, как у ребенка или младенца. Я заплатил водителю и вышел из машины. Это был дом с участком. Я открыл ворота, пошел по тропинке, ведущей к входной двери, и нажал на кнопку звонка. Идиотизм, конечно… Я понятия не имел, что бы я стал делать, если бы кто-то мне открыл, что бы я сказал ему. Нечего мне было тут делать, тем более в такое время, но я был настолько зол, что меня это мало волновало. Я позвонил еще раз, длинным звонком. А потом с силой застучал по двери кулаками, как солдаты в фильмах, когда они ведут поиск в населенной местности, но никто мне не открыл. Мои мысли об Иле и Реут начали путаться с воспоминаниями о других расставаниях, пока не сплелись вместе, будто бесформенный ком. Дом этот, и то, что мне не открыли, и что-то в нем самом окончательно вывели меня из себя. Я начал ходить вокруг него, пытаясь найти место, позволяющее заглянуть внутрь. В доме не было окон, только задняя дверь со стеклянным окошком. Я попробовал заглянуть через него, но внутри была темень. Я упорствовал, но мои глаза так и не смогли привыкнуть, и чем больше я старался, тем, казалось, чернее становилось внутри. Все это просто взбесило меня. Вдруг я обнаружил себя поднимающим камень, заворачивающим его в мой свитер и выбивающим стекло.
Осторожно, стараясь не порезаться об осколки стекла, я засунул туда руку и открыл дверь изнутри. Я вошел, стараясь не наткнуться ни на что, и зашарил по стене в поисках выключателя. Когда я его нашел, включившийся свет был желтым и жалким. Одна единственная лампочка на всю большую комнату. Именно таким это место и было. Одна громадная комната, совершенно пустая, без мебели. Только одна из стен была вся покрыта женскими фотографиями, некоторые были в рамке, другие просто прихвачены клейкой лентой и со всеми ними я был знаком. Была здесь Рони, моя подружка времен армейской службы, и Даниэла, с которой я встречался в старших классах, и Стефани, которая была волонтером в нашем киббуце, и Ила, они все там были. А в центре, в нежной золотой рамке, была улыбающаяся Реут.
Я выключил свет и уселся в углу комнаты. Я не знал, что за человек живет здесь, зачем он делает мне это, и каким образом ему всегда удается все разрушить. И вдруг все встало на место, все эти непонятно откуда взявшиеся расставания, то, что меня покинули Альма, Ила, Реут. Оказывается, что это никогда не было нашим, все исходило от него.

Я не знаю, сколько времени прошло до его возвращения. Сначала я услышал, как отъезжает такси, потом заскрежетал ключ в парадной двери, снова зажегся свет и он, улыбаясь, возник там, передо мной, эта тварь, просто свалившая все на меня и теперь улыбающаяся.
Он был низкий, ростом с ребенка, с огромными глазами без ресниц, и в руке он держал такой пластиковый ранец, вроде тех, что малыши носят в школу.
Когда я поднялся из своего угла, он хихикнул, будто маньяк, которого застали в разгар его действий, и спросил, как я сюда попал?
- Она тоже ушла, а? – спросил он, когда я приблизился вплотную, - Ничего страшного, всегда появится другая.
Вместо ответа я с размаха ударил его камнем по голове и продолжал бить, когда он упал. Я не хочу другую, мне нужна Реут, я хочу, чтобы он прекратил смеяться.
На каждый удар камнем он только бормотал: " Что ты делаешь что ты делаешь что ты делаешь я твой человек я твой человек я твой человек", пока не замолчал. И тогда меня вырвало. А закончив блевать, я почувствовал этакое облегчение, словно в армейском марш-броске, когда кто-то заменяет тебя под тяжестью носилок, и ты чувствуешь такую легкость, что даже и не предполагал, что такая может быть.
Так я себя и почувствовал, как ребенок. И вся ненависть, вина и страх, что вдруг меня поймают, растворились в этой легкости.
За домом, невдалеке было что-то вроде такой маленькой рощицы, я его туда и бросил. Камень и свитер, которые напитались кровью, закопал во дворике.

Все следующие недели я постоянно искал о нем в газетах, в разделе новостей и в объявлениях о розыске пропавших, но ничего не находил.
Реут не отвечала на оставленные мной сообщения, и кто-то с работы рассказал мне, что видел ее на улице с каким-то блондинчиком с длинными волосами. Меня укололо, когда он сказал мне это, но я знал, что делать тут нечего, что все уже ушло в прошлое. Вскоре я начал встречаться с Майей. И все было совершенно здраво и абсолютно нормально. С ней я с самого начала был полностью открыт, безо всякой защиты, не так, как я веду себя обычно с женщинами.
Иногда по ночам мне снился тот карлик, как я отволок его тело в ту рощицу, и когда просыпался, то в первую секунду пугался, но сразу же напоминал себе, что бояться уже нечего, что нет его уже, а после обнимал Майю и снова засыпал.
Майя рассталась со мной в такси. Она сказала, что я тупой, что я настолько ничего не воспринимаю, что, иногда она может безмерно страдать, а я буду уверен, что она получает удовольствие, потому что в эти минуты я сам его получаю. Она сказала, что у нас полно проблем, и уже давно, а я просто не обращаю на них внимания. И тут она заплакала. Я попытался ее обнять, но она отшатнулась и сказала, что если она хоть что-то значит для меня, то я дам ей уйти.
Я колебался, стоит ли подняться к ней и попытаться настоять, но вдруг по рации такси назвали адрес "а-Маавак четыре" и я попросил водителя отвезти меня туда. Когда мы прибыли, там стояло другое такси, в него сели обнявшиеся парень с девушкой, примерно моего возраста, может чуть моложе. Их водитель что-то сказал, и они засмеялись.

Я отправился на Гдуд а-Иври девять, искал его останки там, где бросил их тогда, но там ничего не было. Единственное, что мне удалось найти, это ржавый железный стержень. Я его поднял и пошел к дому. Дом ничуть не изменился с тех пор, как я его видел в последний раз, такой же темный, с выбитым стеклом в задней двери. Я просунул руку, стараясь не порезаться, и зашел. Выключатель нашелся сразу. Комната оставалась такой же пустой, кроме фотографий на стене, уродливого ранца карлика и черного липкого пятна на полу. Я посмотрел на фотки, все были на тех же местах. Я открыл ранец и начал рыться в нем. Там были купюра в пятьдесят шекелей, проездная карточка, наполовину закомпостированная, футляр для очков и портрет Майи. Майя, с собранными волосами, смотрелась на ней немножко одинокой.
И вдруг я понял то, что он говорил мне в тот раз, когда я убил его - что всегда появится «другая». Я пытался представить себе его, в ночь после расставания с Реут, как он едет куда-то и возвращается с портретом, и заботится, уж не знаю как, чтобы я познакомился с Майей, так же, как он заботился и о предыдущих.
Вот только и на этот раз мне удалось-таки все обосрать. Сейчас, когда Майя ушла, я совсем не уверен, что познакомлюсь с какой-то «другой», потому что мой человек мертв, я убил его.


(с) Этгар Керет. Перевод с иврита мой

Обычно мы не целуемся на людях. Сесил, невзирая на все эти ее "о-ля-ля-ля", декольте и взбалмошную натуру, по сути, ужасно стеснительная. А я из тех, кто постоянно отслеживает каждое движение окружающих, кому никогда не удается забыть, где он находится. Но так уж вышло, что в то утро у меня получилось, вот и обнаружили мы себя, я и Сесил, целующимися за столиком в кафешке, будто парочка старшеклассников, пытающихся выбить для себя чуток интимности в общественном месте.
Когда Сесил отлучилась в туалет, я допил кофе одним глотком. В оставшееся время я попытался привести в порядок одежду и мысли.
- А ты счастливчик, парень! – голос с тяжелым техасским акцентом прозвучал около моего уха. Я обернулся. За близко стоящим соседним столиком сидел пожилой человек в бейсболке. Пока мы тут целовались, он был буквально вплотную к нам, и мы тряслись и стонали прямо в его омлет с беконом, даже не заметив это. Мне был жутко неудобно, но я не находил способ извиниться так, чтобы еще более не ухудшить ситуацию. Я смущенно улыбнулся и утвердительно кивнул ему.
- Нет, правда! – продолжил старик, - это такая редкость, когда удается сохранить это после женитьбы. Многие женятся и это просто исчезает.
- Как Вы и сказали, - продолжал улыбаться я, - я счастливый парень.
- И я тоже, - засмеялся старик и поднял руку, с блеснувшим на пальце обручальным кольцом. – И я тоже. Сорок два года мы вместе и это даже и не начало надоедать. Вы знаете, по работе мне приходиться много летать в командировки и я Вам скажу, что каждый раз, когда я уезжаю, мне просто плакать хочется.
- Сорок два года, - я уважительно присвистнул, - Значит, она - что-то действительно необыкновенное.
- Да, - кивнул головой старик. Я увидел, что он раздумывает, не вытащить ли ее фотографию, и почувствовал облегчение, когда он отказался от этой мысли. С каждой минутой это смущало меня все более и более, хотя и было ясно, что у него хорошие намерения.
- У меня есть три правила, - улыбнулся старик, - три железных правила, помогающих мне не дать этому умереть. Хочешь услышать, что это за правила?
- Конечно, - ответил я и жестом попросил у официантки еще кофе.
- Во-первых, - взмахнул пальцем старик, - Каждый день я пытаюсь отыскать в ней что-то новое, что я люблю, даже самую мелочь, скажем, как она отвечает на телефонный звонок, как она повышает голос, когда делает вид, что не понимает о чем я ей говорю, ну и все такое прочее.
- Каждый божий день? - сказал я, - Это же очень трудно!
- Я бы не сказал, - засмеялся старик, - особенно, когда втянешься в это. Второе правило – каждый раз, когда я встречаюсь с детьми, а теперь уже и с внуками, я говорю себе, что половина вот этой моей любви к ним, по сути, любовь к ней. Ведь половина их – это она.
- Последнее правило, - продолжил он, когда Сесил, вернувшись, села рядом со мной. – Когда я возвращаюсь домой из поездки, я всегда привожу ей подарок. Даже если я уезжал всего лишь на один день.
Я снова кивнул и пообещал, что непременно запомню это. Сесил смотрела на на нас с некоторым недоумением, Я же не из тех, кто заводит беседу с людьми в общественных местах и старик, очевидно уловив это, поднялся, чтобы уйти. Он прикоснулся к шапке и сказал мне: "Так и продолжай", затем слегка поклонился Сесил и ушел.
- Жена, - усмехнулась Сесил и скорчила гримасу.- Так и продолжай?
-Фигня, - я погладил ее руку, - он увидел у меня на пальце обручальное кольцо.
- А-а-а, - Сесил поцеловала меня в щеку. – Он выглядит немножко странным.

Когда я возвращался, я летел один, три сидения были свободны и, как всегда, так и не смог уснуть. Думал о сделке с этой швейцарской фирмой, из которой, очевидно, ничего не выйдет и о плейстейшен, которую я купил для Рои, о радиоуправляемом джойстике и прочей чепухе. И когда я думал о Рои, то все время пытался запомнить, что половина моей любви к нему, является любовью к Мире, а после этого попытался думать о всяких мелочах, которые я в ней люблю в ней – ее будто бы равнодушное лицо, когда она ловит меня на обмане. Я даже купил подарок в самолетном дьюти фри, новые французские духи, о которых молоденькая улыбчивая стюардесса сказала, что сейчас все их берут и, даже она сама пользуется такими.
- Ну, вот сами скажите, - сказала стюардесса и протянула мне тыльную сторону ладони и запястье, - Разве этот запах не сводит с ума?
Ее рука действительно обалденно пахла

(с) Этгар Керет. Перевод с иврита мой