…остановился у перехода купить чего-нибудь поесть. Половину я съел сам, запивая купленным здесь же пивом, другую отдал ВУлфу. Когда я закончил, ВУлф сидел на асфальте и смотрел на еду. Есть он не собирался, хотя был голодный и злой, что читалась по глазам.
Пока мы стояли, ночь пожирала город. Я посмотрел на часы. Стрелки застыли где-то на пике циферблата. Мимо простучали колеса кареты, – какая-то золушка торопилась на бал. На бал не хотелось. Да и ВУлфов на балы не пускают. Он стал бы дебоширить, может быть разбил бы несколько окон и мне пришлось бы объяснять, кто перерезал всех лошадей, а на каретах остались оскорбительные надписи. Ссыпав крошки на асфальт, я зашагал к метро.
Вагон, подошедший к платформе, был пуст и я, шагнув внутрь, сел у двери. Следом за мной в вагон зашли еще двое и сели рядом. В их облике была какая-то странность, но какая, не угадывалось. Напротив сидела женщина в строгом платье, со строгим лицом и высокой прической. По привычке я начал шарить взглядом по вагону и уперся в надпись на стене на французском: «La philosophie triomphe aisément des maux passés et des maux à venir. Mais les maux présents triomphent d'elle». Что за эрудит мог написать изречение Ларошфуко на стене вагона метрополитена, с удивлением подумал я, и тут свет стал гаснуть. Он стал гаснуть, начиная с хвоста состава, и поэтому складывалось впечатление, что темнота догоняет нас, пожирая вагон за вагоном. Мы с грохотом неслись по этой темноте, только глаза ВУлфа вспыхивали желтым от мелькавших в туннеле ламп. Я принялся вспоминать сумасшедшие истории обо всех потерявшихся поездах и составах, все теории об искривлении пространства-времени эшеровым нагромождением линий метрополитена и все случаи помрачнения рассудка. Хотел уже было спросить ВУлфа, что он об этом думает, но тут заметил, что его нет рядом. Повернувшись к соседу, я, наконец, понял, что в нем было странного. Вместо головы у него на плечах сидела шакалья морда. Второй защелкал клювом, словно бы говорил о чем-то, но разобрать о чем я, разумеется, не смог. Женщину напротив я узнал тоже. Ее звали Гвиневера, и слава ее могла бы затмить славу Елены, если бы Гомер взялся бы писать о ней. Хотя, кажется, ее история приключилась позже, и старый слепец вряд ли мог знать о ней. Наконец мое внимание привлекло то, что лампы мелькают уже не так регулярно и вообще где-то вдали. Мы выскочили из туннеля и теперь несемся на улице, сообразил я. Просто уже довольно поздно и лампы – вовсе не лампы, а окна пробегающих мимо многоэтажек. На небе светила луна, пока на нее не наползли две темные громады облаков. В одном из них был просвет и сочившийся сквозь него желтый свет, придавал облаку вид оскаленной волчьей головы со светящимся желтым глазом. Глаз подмигнул мне, и поезд нырнул обратно в туннель. Это фривольное подмигиванье показалось мне смутно знакомым, и я внутренне похолодел.
Гвиневера сошла на кольцевой. Поезд снова заполнился народом. Странная парочка (про себя я обозвал их Ирбисом и Шакалом) покинула вагон вслед за ней. Я вышел через четыре станции и поднялся на поверхность. ВУлф ждал меня на ступеньках. Кто-то накидал перед ним мелких монет, которые блестели на земле как слезы. Я поднял глаза. Луна была на месте, хотя и не такой полной, как мне помнилось. ВУлф подошел и встал рядом. Вид у него был сытый и довольный.

Current music: Веня Дркин – Ano Dominie