Есть такие типажи в России, которые сродни архетипам, или даже они самые и есть. Словно в янтаре застывшие в прохладном мареве среднерусских деревень, на фоне покосившихся изб.





Интересно, сколько этим бабкам? Лет по 60 с небольшим, вряд ли больше 70-ти. Младше моей мамы. Т.е. всего лет двадцать назад они были вот такими. А ещё за 20 до того – такими.
Дело не в старении, а в неизменности картины, отражённой в поколениях. И двадцать, и сорок, сто лет назад картина была точно такой же.



В 20 лет она «почти городская», и, вплоть до замужества, не оставляет надежды в город же и переехать, забыв о родной глухомани без перспектив и развлечений. Она следит за модой и за собой, благо последнее не требует особых усилий, она учится и жадно впитывает слухи и новости из «большого мира», неизменно примеряя их на себя.
Она готова. Она ещё не знает, что не нужна там особо никому, разе что на пару ночей…




Проходит двадцать лет. Следить за собой становится всё труднее, да и ради кого? Постылый вечно пьяный муж, такие же его дружки, свинообразный председатель кооператива… За модой следит больше по привычке, не замечая, что мода эта уже скорее местная, деревенская, нежели «городская». В телевизоре, конечно, показывают всякое, и программа «Модный приговор» смотрится на одном дыхании, но связь телекартинки с реальностью истончилась до предначальной эфирной невесомости. Потом, в двадцать лет она была просто глупа, когда думала, что золотые зубы это некрасиво.
Она почти готова.


Ещё двадцать… Серый платок, ещё крепкие, привыкшие к работе, но уже безнадёжно увядшие руки, давным-давно забывшие прикосновение кремов и аромат дорогого мыла. Одежда чистенькая, но «ещё лет двадцать прослужит», во взоре недоверчивость не раз обманутой (и всё простившей, будь оно неладно), битой жизнью бабы и вера в целительную силу икон. Твёрдое знание, что ничего хорошего в городе нет и привычка пить наравне су мужиками.
Она снова готова. И смерть не наказание, а награда.
Аминь...



источник